…Когда Пермяков, председатель митинга, дал слово "жене героя-фронтовика" Татьяне Ивановне Панковой, Таня с трепетом поднялась на клетку кирпичей и испуганно оглядела затихшую толпу. "Скажи…" - вдруг вспомнилось начало строки, написанной рукой Сергея, и она просто сказала:
- Мой муж, Сергей Панков, гвардеец, капитан танковых войск, в своем последнем письме так написал мне…
Она развернула письмо, губы ее задрожали. Десятки глаз смотрели на нее:
- Вот эти его слова: "Скажи всем нашим лесогорцам, чтобы и они, уральцы-оружейники, с такой же яростью, как мы бьем врага, помогали бы нам…"
Таня остановилась. В стены сарая злобно била метель. Последние слова Сергея Таня выпустила, словно певчих птиц из-под теплой кровли - и, конечно, не для того она это сделала, чтобы напрасно пропали они в сегодняшней лютой стуже.
- Товарищи! - крикнула Таня звонко и повелительно. - Эти слова написал мой муж, я вам его завещание передаю… и первая его принимаю! Пусть еще злее будет ветер и мороз, я обещаю выполнить план, стоять крепко, как мой муж стоял… И позор тому, кто уйдет, кто фронтовиков обманет… будем стоять крепко! Мы сильнее ветра и мороза!..
Слезы острой, отчаянной радости брызнули у нее из глаз, когда она, по-своему, по-лосевски, махнув рукой, сошла в толпу, плещущую, как волна, ей навстречу.
Когда все вышли из сарая, над снегами неслась и выла пурга. Высокий белесый вихрь бешено взметнулся к небу и упал, рассыпавшись колючей льдистой пылью.
После митинга Таней овладело то спокойное остервенение, о котором ей рассказывал Сергей. Торопясь подносить, помогать, подавать, она успевала топать, тереть себе нос, щеки, колени, хлопать рукавицами по-извозчичьи, быстро протирать глаза, кричать на мороз и ветер и укорять кое-кого по соседству, что на "фронте еще и не так приходится". Щеки у нее наконец опять начали гореть, а ноги ощущать землю. Проходило минут сорок, час, морозный ветер опять забирал ее ноги, руки, лицо в свои жесткие лапы - она опять прыгала, топала, протирала глаза.
Когда снега начали синеть, пурга утихла.
На шоссе Таня вышла вместе с Костроминым.
- Ба! Чуть не забыл, - весело сказал Юрий Михайлович. - Надо зайти в детский комбинат, поговорить с Марией Павловной Назарьевой насчет Сережи, - старушка моя болеет нынче, да и мальчику скучно одному… Зайдемте? Кстати погреемся, передохнем. Вот и комбинат!
Таня согласилась.
Двухэтажный, длинный, как вагон, рубленый дом глядел в синеву вечера двадцатью своими большими окнами. Из-за двойных стекол долетел звон и щебет многих детских голосов.
Таня подошла к крыльцу, и тут кто-то крепко обнял ее за плечи.
- Танечка! Добрый вечер! - смешливо сказал знакомый голос.
- Вера! Откуда? Где ты была?
- Там же, где и ты! - ответила Вера и, с прежним полуребячьим смехом отскочив в сторону, слилась с шумными шеренгами людей, которые шли с воскресника.
Костромин и Таня остановились на пороге большой "игральной" комнаты. Мария Павловна в белом халате сидела у окна за столом, с карандашом в руках, окруженная детьми. Они словно лепились к ней, как к самому верному прибежищу, обнимали, украдкой гладили ее плечи, восторженно смотрели в лицо и следили за движениями ее рук. Детские голоса весело и нетерпеливо звенели вокруг нее.
- Тетя Маша, нарисуй мне, как яблоки в саду растут.
- А мне кораблик! Мама Маша, мне кораблик!
- И мне… Да чтобы шел и стрелял в Гитлера!
- Не надо кораблика, не надо, чтобы стреляли! - закричал вдруг тоненький голосок; черноволосенькая девочка соскочила со стула и побежала так быстро, как могли двигаться ее ножки-палочки.
Мария Павловна спокойно встала из-за стола, приветливо кивнула Костромину и Тане, догнала рыдающую девочку, прижала ее к себе и принялась успокаивать. Потом подвела ее к шкафу и вынула оттуда большого резинового кота, надувного, легкого, с белыми пятнышками по серой шкурке.
- Смотри-ка, Лизочка, котик тебя заждался!
Лизочка обняла кота и заулыбалась.
- Эта девчурка из Смоленщины, навидалась ужасов, осталась круглой сиротой. Таких военных сирот у нас и в ясельном отделении и у дошкольников десятки. Это маленькие, но глубоко потрясенные люди.
Голос молодой женщины звучал тем твердым спокойствием, которое дается знанием безмерности горя.
Она согласилась взять Сережу.
- Я уверен, что у вас ему будет хорошо, - довольным голосом сказал Костромин. - А я не знал, что вы окажетесь такой всеобщей тетей Машей и мамой Машей.
- Это мой муж придумал, чтобы я здесь работала, после того, как у нас прижились наши "дети войны". Мы усыновили их, они тоже Назарьевы.
- А кстати, где ваши детишки? - спросил Костромин.
Мария Павловна с улыбкой сощурилась, разыскивая своих четверых Назарьевых среди этих русых, черноволосых и золотистых головок.
- Вот они!
- Дедушка Тимофей! Дедушка Тимофей пришел! - радостно закричали дети и шумной ватагой, смеясь и визжа, затопали по коридору.
- Дедушка Тимофей у вас? - оживилась Таня, и ее так и потянуло увидеть старого доброго волшебника детства и свидетеля ее сказочной голубой метели. - Что он у вас тут делает, Мария Павловна?
- О, мы с ним вместе одно интересное дело затеяли! Вот увидите!
У окна просторной кухни по-хозяйски устроился Тимофей-сундучник. Его седая кудлатая голова с рыжей бородкой гнома покачивалась в такт его движениям, равномерным, округлым и легким, словно он собирался начинать какой-то необычайный, им придуманный танец. Он прикладывал одну к другой какие-то гладко выструганные дощечки, планочки, деревянные кирпичики, решеточки и казался очень довольным. Его рабочий сундучок, ярко разрисованный птицами и цветами по лазоревому полю, был открыт, и десятки детских глаз восхищенно засматривали в его нутро.
- Дедушка Тимофей, что ты делаешь? - спросила Таня, как бывало в дни детства.
- В самом деле, у вас тут какая-то конструкция, - заинтересовался Юрий Михайлович. - Я слыхал, что вы большой выдумщик.
- Нам, видите ли, без выдумки нельзя, - хитро подмигнул Тимофей. - Наше мастерство игровое, для веселья и счастья жизни. Сундучники мы, сызмальства невестам сундуки делаем. Порасспроси-ка, до войны-то ни одна невеста в нашей лесогорской округе без Тимофеева сундука обойтись не могла. Сундучки у меня были не просто добришко положить, а для удовольствия глазу, для веселья слуху, для памяти счастью: бока расписные, цветистые, с глазками - тут тебе, видите ли, фольга, жесть крашеная, а крышки с певчими замками, с секретами разными - чужой руке не открыть! Стоит такой сундук, красуется, молодым хозяевам в очи засматривает: вот-ста, какой я ладный, вам, молодым, в цвете лет и подавно следует ладно жить, - ведь человек-то всего на свете красивше. Вот вы спрашиваете: что, мол, за конструкция такая? Это мы с Марией Павловной для жизни придумали - хитрая штучка! К тому же, я ныне хоть и бригадир - ящики снарядные в артели мы производим, - а душа по исконному своему мирному мастерству тоскует. Сундуками в междучасье заниматься невозможно, дело это хлопотливое, так вот, в свободное времечко хожу сюда, занимаюсь капитальным строительством… хе… хе… в детском масштабе! Это, видите ли, строится домик с золотой крышей.
- Домик с золотой крышей? - в один голос переспросили Таня и Костромин.
- Точно! - важно подтвердил старик. - Будет домик особенный, раскладной.
- Домик-самобранка, - с улыбкой прибавила Мария Павловна.
- Вот! Вот этим самым словом и взяла меня Мария Павловна! Домик-самобранка! Который, видите ли, любой детишка (он погладил по голове русого мальчика с любопытными и смышлеными глазками), чуть в разум начнет входить, уже сложить может. Возьмет вот такой детишка все эти досочки и палочки и, как по плану указано…
- А план должен быть очень простым, - живо вставил Костромин.
- Конечно, самый наипростой… Да, так вот, выйдет наш детишка, скажем, весной на полянку и начнет строить свой домик с золотой крышей - сам, своею собственной рукой!
- А откуда золотая крыша, дедушка Тимофей? - спросила Таня.
- Э-э, Танюшка! Была бы голова на плечах, а золото найдется! Порылся я в своих сундучных запасах, понасобирал кусочков развеселой желтой жести… и вообразим мы, как в сказке, что это и есть золотая крыша. Поняла?
- Поняла. Игрушка, вижу, будет интересная.
- И-и, милая, тут дело до самого нутра жизни доходит! Детки-то ведь у нас собрались почти все особенные: войной меченные, кровью обрызнутые. Зверь фашистский у них, мало сказать, всю душу наизнанку вывернул, он им разрушение да смерть показал, разрушение! - возмущенно протянул Тимофей. - Видит такой детишка пожары, убийство, разрушения без конца… разве же это пример? Человеку положено строить, делать вещи для мирной жизни… во-о! Я, скажем, снарядные ящики в артели сколачиваю, потому как тоже фашистских гадов уничтожить хочу… Ну, а детишке своей игрой можно заниматься - так пусть для жизни и старается.
Тимофей обвел всех победительным взглядом и важно вынул из своего рабочего сундука нарисованный на картоне будущий домик с золотой крышей.
- Дайте-ка, - сказал с улыбкой Юрий Михайлович. - А где у вас план самого построения дома, дедушка?
- Вот, вот! - и старик подал большой лист с разметками.
- Знаете, - живо и серьезно произнес Костромин, - здесь еще многое можно упростить. Вы не возражаете, если я посмотрю на досуге и помогу вам сделать этот план более легким для наших маленьких строителей?
- Сделайте милость! - воскликнул Тимофей с радушием и щедростью подлинного художника. - Даже очень рад буду. Дело общее!