- Смерть, милачок, смерть - хотят нас фашисты с проклятой смертью повенчать, а нам такая не по нраву… Вот ее, подлую, и угощаю!
Он воинственно распушил свою огненную бороду и потряс руками в дубленых рукавицах.
Он сердито и хитро подмигнул своими аквамариновыми глазками и, подскакивая от толчков машины, громко затянул какую-то похожую на заклинание песенку.
Грузовик шел, колыхаясь, как корабль, среди волн серебряно-голубой пыли. Ветер насвистывал в уши лихую зазывную песню. Таня сидела, прижавшись к Сергею, и казалось ей: старая сказка детских лет в образе Тимофея-сундучника с его огненной бородой и мурлыкающей песней слилась с жизнью, полной ветра и снежного вихря. Сердце тревожно и сладко сжималось, словно этим вихрем будущее встречало их любовь.
* * *
Через два дня после того, как Таня Лосева была зачислена в чертежную конструкторского бюро, Костромин вечером рассказывал матери, как эта девушка "просто все схватывает на лету, даже приятно смотреть".
- Да, да, конечно, приятно, - иронически поддакивала ему мать.
- Серьезно, мама, такая молодая, а… огонь инициативы горит в ее глазах!
- Я бы сказала - огонь счастья! Ох, Юрий! Загляделся, не выдержал? Я тебя понимаю: на то и красота, чтобы ею любоваться. Да только эта красота не сегодня-завтра замуж выскочит за танкиста.
- За танкиста? - вскинулся Юрий Михайлович.
- Ну да. Кстати, он здесь, в столовой сидит.
- Послушай, мама, мне совершенно необходимо познакомиться с ним.
- Тебе на него тоже приятно смотреть?
- Ах, мама, брось шуточки! Ну, не везет… и черт с ним!
Через несколько минут за "пузатым бовой", большим лосевским самоваром, шла оживленная беседа между Юрием Михайловичем и Сергеем Панковым.
- Немцы, надеясь на молниеносную войну, - говорил Юрий Михайлович, - оснастили свои танки определенным образом.
- Ну да, - усмехнулся Сергей, - они взвесили только мощь своего снаряда, но не учли мощи сопротивления… Этого немецкая аккуратность не предусмотрела.
- Да, да! - живо согласился Юрий Михайлович и с довольным видом протер очки. - Это вы очень правильно сказали, товарищ капитан! Снаряд и сопротивление - именно так оно и есть!
- Я хочу сказать, что немцы не учли сопротивления тех, кто находится под нашей броней, - и Сергей описал над головой низкую линию броневого потолка машины.
- В том-то и заключается особенность нашей советской техники. Моя мечта: чтобы наши танкисты, уничтожая врага, были как можно менее уязвимы сами.
- А для того - следи за немцем в оба! - строго изрек Иван Степанович и даже погрозил своим темным и твердым пальцем.
Он только что пришел из цеха после срочного ремонта одного из старых молотов. Ремонт был произведен "по рецепту" самого Ивана Степановича, мастера кузнечного цеха, а главное - силами самой бригады, и удался прекрасно. Теперь Иван Степанович наслаждался чаепитием. Вытирая лоб большим с голубыми горошинами платком, он неторопливо пил стакан за стаканом, временами вставляя в разговор свои замечания.
- Мы, люди уральские, немцев-то еще с каких пор знаем! - многозначительно говорил Иван Степанович. Его густые с проседью усы встопорщились от злых воспоминаний. - И у нас на Лесогорском до революции немцы управители бывали, и на шуваловских заводах, что под Пермью - случалось мне там у родных гащивать, - тоже немцев управителей толкалось сколько хочешь. Иной норовит с тебя три шкуры спустить, а то и все семь. Надерут денег побольше, набьют карман - да и фьють к себе в Германию. Случалось, и у нас на Урале расправлялся народ с такими управителями. Будто про нас Некрасов Николай Алексеевич, великий русский писатель, песню сложил. Помните, чай:
И немец в яму бухнулся,
Кричит: "Веревку, лестницу!.."
Иван Степанович прочел наизусть несколько строк и торжественно закончил:
- За врагом гляди в оба!
- Гляди в оба! Правильно, Иван Степаныч! - подхватил Костромин. - Немцы, Сергей Алексеич, конечно, постараются, придумают новые танки.
- Конечно, придумают, - согласился Сергей.
- Да, да, - продолжал Костромин. - Фашисты, конечно, скоро почуют опасность и навалятся на нас новой мощью металла. При этом, как всегда, главная их надежда - на броню; и мы должны быть к этому готовы. Вас, Сергей Алексеич, я из рук своих не выпущу, пока ваших замечаний о своей работе не услышу! Фронт питает нашу мысль, фронт вносят свои коррективы.
- Да что ж, - рассмеялся Сергей, - бранить не собираюсь. Наш средний танк мы, фронтовики, очень уважаем и любим, а замечания, конечно, есть.
Между конструктором и танкистом начался, как успел шепнуть жене Иван Степанович, "ответственный технический разговор". Иван Степанович, важно и таинственно поднимая русые курчеватые брови, старался тихохонько касаться стаканом блюдца, чтобы не нарушить чем-нибудь течения этой беседы. Некоторые детали, относящиеся к "сердцу машины", ковались на пятитонных молотах его цеха, и он гордился про себя, что его старое кузнечное мастерство участвует в таком большом военном деле. Наконец он не утерпел и, воспользовавшись подходящим моментом, опять вставил в беседу свое "отчее словцо":
- Что говорить, наше русское мастерство от времени не вянет и не старится. К примеру, наш лосевский род, сказывают, со времен царя Алексея Михайловича начало свое ведет, от кузнеца Нефеда Лосева. А прапрадед мой, кузнец Андрей Лосев, у царя Петра жалованный заветный рубль получал… Все у нас в роду были кузнецы да литейщики, и сколько раз мы, Лосевы, для битвы работали!.. Андрей Лосев "казну" для петровских пушек ковал, а я, Иван Лосев, детали кую, которые к самому сердцу танка относятся. И сыновья мои, оба мастера-литейщики, оба в Молотове работают и тоже по танкам, тоже оружейники боевые!
- А чем они, все Лосевы, не династия? - ласково подмигнув в сторону Ивана Степановича, спросил Костромин. - Честное слово, вполне династия, особенная, рабочая.
- Что говорить, копни-ка нас - и окажется: мы - живая история! - с гордым смешком произнес Иван Степанович и вдруг застеснялся: - Извините, однако, что я беседу вашу нарушаю.
Он замолчал и слушал, уже не прерывая. Темная его рука поигрывала курчавыми концами русых с белой проседью усов, а это значило, что Иван Степанович погрузился в какую-то особо приятную и значительную задумчивость.
Несколько раз во время разговора Сергея с Костроминым Таня замечала, как Сергей с затаенной улыбкой переводил свой взгляд с нее на важное, задумчивое лицо Ивана Степановича, а потом опять посматривал на Таню.
Когда Костромин ушел, девушка спросила:
- Что ты то на меня, то на папу посматривал, Сережа?
- Что? Да у него глаза тоже синие, у отца твоего! Я и подумал: старику шестьдесят пятый идет, а глаза еще яркие - порода крепкая!
Сергей обнял Таню за плечи.
- Стоп! - вдруг испуганно прошептал он. - Пока мы с Костроминым о технике разговаривали, я заметил - у тебя глаза стали не те… Что с тобой?
- Да так… В голову всякое пришло…
- Ну?
- Вы разные технические термины называли: "бензобак", "смотровая щель", "коробка скоростей"…
- Ну-ну?
- А я вдруг подумала: да ведь все это твое дело со смертью связано…
- Вот оно что! О смерти, милая, там некогда думать! На войне жизнь, знаешь, какова: ты, враг, хочешь меня убить, так нет - раньше я тебя убью! Я, уверяю тебя, настроен только на жизнь! - Он крепко прижал ее к себе и сказал: - Да какая там смерть, если в душе у меня ты!
Скоро они простились. Таня вышла в переднюю проводить. Матовый тюльпан лампы освещал лицо Сергея. Таня помогла ему надеть полушубок на раненое плечо, застегнула воротник, и незабываемая голубая вьюга будто пронеслась перед глазами обоих.
Она еще долго сидела у окна и сияющими глазами смотрела в черную мокрую ночь. Погода сломалась, опять разлилась вязкая октябрьская оттепель с дождем и ветром, но Тане все еще виделись голубые вихри метели. И будто не дождь хлестал в окна, а старый чудодей Тимофей-сундучник пел, мурлыкал свою загадочную, как сказка, песенку.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ГОРДОСТЬ
Матвей Темляков, сияя каждой чертой лица с "вечным" рыжим румянцем кузнецов, быстро взбежал по лестнице и широко распахнул дверь своей квартиры.
- Катя! Катенька! - гулко и весело крикнул он.
- Нет ее дома, - послышался мягкий женский голос из ванной.
- Эх! - подосадовал кузнец. - Нарочно домой спешил, а ее и нет!
Он заглянул в ванную. Там соседка, жена Никифора Сакуленко, Марья Сергеевна, мыла своих черноглазых близнецов - Ивася и Василька.
- Куда ж Катя ушла? - нетерпеливо спросил Темляков.
- Да в магазин же, - мягко и певуче ответила Марья Сергеевна и вдруг улыбнулась. - Вы, бачу я, даже помыться толком не успели, Матвей Петрович!
- То-очно-о! - расхохотался кузнец. - Уж очень я нынче торопился!
Он подошел к умывальнику, умылся и, вытираясь полотенцем, улыбнулся своему отражению в зеркале. На него смешливо смотрело скуластое лицо с рыжими щеками, вздернутым носом и маленькими карими глазками.
"Н-да… не очень-то ты, брат, фасадом вышел!" - с веселой иронией подумал он.
- Одно жалко, Марья Сергеевна, - сказал он соседке, - на двенадцать лет старше я моей Катерины, - и Матвей даже вздохнул. - Когда я первую свою жену похоронил, было у меня решение больше не жениться, да появилась Катерина Лосева на моем жизненном пути… и вот два года, как опять женат! - и он с счастливой улыбкой развел руками.
- Не по-хорошему мил, по-милу хорош, Матвей Петрович.