- "Заходил"! Да он тебя сколько ждал, сидел у вас до того, что чуть на автобус не опоздал, а тебя все дома не было… Наталья Андреевна тогда даже рассердилась на тебя, помнишь?
- Что-то было… вспоминаю.
- Ух, характерцы ваши, лосевские характерцы - все с заковыкой, как мой папа говорит.
- Что ж, значит, я в свою породу пошла.
- Характерцы - не дай бог на узкой тропке встретиться! Я тогда тебе еще сказала: "Слушай, Таня, если бы в меня кто так влюбился, даже если бы урод, я бы и то обратила внимание на него: такая сильная любовь не каждый день встречается!" А ты мне ответила: "Бросим об этом говорить! Сергей ужасно неинтересный, серый какой-то, неуклюжий!" Не мотай, не мотай головой… А у него, "неинтересного"-то, - Зинка Невьянцева сразу заметила, - орден Ленина и Красного Знамени. Вот тебе и неуклюжий, вот тебе и серый! Нет, на фронте-то он, должно, совсем не таким оказался.
- Довольно! Хватит! - вдруг вспыхнула Таня.
Она вскочила с дивана, прошлась по своей маленькой комнатке и приостановилась перед зеркалом. Синие глаза ее сердито и печально темнели, щеки разгорелись. Она туже зашпилила небольшой узел русых волос, попудрилась и наконец обернулась к Вере.
- Подумаешь, какая защитница Сергея Панкова нашлась! - с сердцем заговорила Таня. - Что, я слепая и орденов его не вижу? А только ты не воображай, что я из-за орденов его поддерживала, что мне внешний вид в человеке важен…
И вдруг зазвеневшим голосом почти крикнула:
- Мне… мне его так вдруг жалко, так жалко стало! А когда мы подъезжали, я этот немецкий танк увидела - и сразу подумала, как Сергей своим танком однажды на немецкий танк наехал!
- Он? Так прямо и наехал?
- Ну да! И так его, понимаешь, изломал, исковеркал! - Таня яростно покрутила кулаками.
- Здорово! - согласилась Вера. - Это тебе Сергей сам рассказывал?
- Конечно, сам. Ведь автобусом почти час едешь.
- Легок на помине! Смотри, Сергей Панков идет - ну, ясно, к вам идет!
Таня подошла к окну. По улице поселка неслась снежная крупа. Голые рябины в скверике гнулись, хлестали о решетки. Сергей Панков огибал сквер. Длинная ветка задела его по голове. Здоровой рукой он надвинул ушанку ниже на лоб и, слегка наклонясь от ветра, пошел прямо к крыльцу. В полушубке он показался Тане шире в плечах, и походка его стала быстрой и легкой. "Не холодно ли ему в сапогах?" - вдруг подумалось ей.
- Ну, я исчезаю! - весело сказала Вера. Она встряхнула Таню за плечи и лукаво промурлыкала: - Желаю вам найти друг друга!
Пока она, одеваясь, болтала в передней с Натальей Андреевной, Таня думала, что Вера хотя немного избалована отцом и матерью, как самая младшая в семье, но, право, она простая, отзывчивая и, главное, не завистливая, как некоторые Танины знакомки, называвшие ее за глаза "лосевской гордячкой", "несмеяной-царевной"…
Сергей стоял на пороге столовой и смотрел на Таню.
- Здравствуй, Таня!
Он улыбнулся и левой рукой осторожно сжал ее пальцы. Лицо у него было обветренное, кожа огрубела, вокруг сияющих светлых глаз лежали дымно-серые полукольца теней.
"Это он много крови потерял", - подумала Таня, и горячая жалость опять стиснула ей сердце. Как и вчера в автобусе, она тут же высмеяла себя: ни в какой жалости Сергей Панков не нуждается!
Он держался прямо, несмотря на раненую руку, его похудевшее, обветренное лицо приобрело незнакомую сухую резкость, а светлые глаза порой словно леденели, когда его хриплый, простуженный бас звучал решительно и жестко. Все в нем было ново, неожиданно и говорило о быстро выросшей силе. Но Таня видела вокруг его глаз дымный налет еще не зажившей боли, восковые тени на запавших щеках. Бледнея, она думала о нем, и ей было почему-то стыдно этой своей жалости, которая не только не исчезала, а даже будто уходила вглубь, вкрадчивая, сладкая, как вино.
- Ты что, Таня? - и Сергей наклонился к ней.
В голосе его она прочла знакомую робость прошлых дней, когда он всегда боялся "сказать невпопад". Ей вдруг стало больно за эту робость в нем, сегодняшнем…
- Может быть, я не во-время… - начал он, но Таня испуганно прервала:
- Нет, что ты, что ты…
Наталья Андреевна рассудила просто:
- Будет вам препираться-то. Оказывается, что ребята, что взрослые, когда не видятся долго, стесняются да дичатся. Садись-ка, Сережа, за стол, обедать будем. Тебе, как военному человеку, винца нальем, а?
- Винца можно, только давайте уж… за встречу! - и он бросил на Таню из-под жестких бровей радостный взгляд.
Наталья Андреевна придвинула к Сергею хрустальную рюмку с потускневшим золотым обрезом.
- Уральский хрусталь старинной работы. Из этих рюмок на свадьбе моей гости пили, а твой отец с матерью, тогда уже молодожены, чокались с нами… Ух, как полно налилось! Ну, жизни тебе дополна, Сереженька!
- Всякого тебе счастья! - оказала Таня, боясь встретиться с ним глазами. Рюмки их нежно звякнули.
- Хорошо! - вздохнул он и затуманившимся взглядом посмотрел сквозь чуть окрашенный пурпуром хрусталь. - Хорошо! - повторил он решительно. - Вот, поверите ли, выздоровею, вернусь на фронт и буду потом об этих минутах вспоминать…
- Ох, господи!.. Только выговорить легко - фронт, а на деле возьми - страсти-то какие! - и Наталья Андреевна даже зажмурилась. - Поди, Сережа, тебе тоже страшно бывало?
- Бывало, Наталья Андреевна, не без этого.
- Ну, и как же тогда?
- Привыкаешь, - просто ответил он и улыбнулся. - Привыкаешь, как к работе.
После того как Сергей рассказал случаи из фронтовой жизни, Наталья Андреевна спросила:
- Значит, немцев-то много видел, Сережа? Близко?
- Мало того сказать - "близко", на них наезжал и даже, случалось, прямо-таки у себя на загривке чувствовал.
- Ой, да как же это так? Татьяна, можешь ты себе представить? А?
- Нет, не могу! - растерялась Таня и вдруг схватила Сергея за рукав, будто опасность именно сейчас угрожала ему.
- Да, был такой не совсем обычный эпизод. Мой танк шел на одной линии с танком майора Квашина. Действовали мы, как полагается, и вдруг я вижу: завертелся танк Квашина и стал. А немцы тут как тут. Подскочили десятка два автоматчиков, облепили танк, будто саранча. Только успел я сказать своим: "Надо нам товарища выручать", - как мой танк тоже подбили. Вот дьяволы! Посмотрел я в щель, вижу: обходят нас немцы. К тем, что на квашинскую машину насели, новые бегут на подмогу. Слышу я, по моему танку затопали немецкие сапоги. Карабкаются на башню, в стенки стучат, орут: "Рус, сдавайся!" От ненавистных голосов меня прямо в пот бросило! Танк мой как вмерз в землю, пушку заело, а стенки ведь не раздвинешь, чтобы саранчу эту сбросить. И нет сил смотреть, как они на квашинской машине копошатся… и вот даю команду: "Из пулемета - по танку напротив!" Застрочил наш пулеметчик, и посыпались немцы с квашинского танка…
- Ой, здорово! - вдруг встрепенулась Наталья Андреевна, как молоденькая, и ее круглое коротконосое лицо с ямочками на щеках слово распустилось в безудержно счастливой улыбке.
- Ну, а как с тобой? Ведь и по твоей машине топали немцы? - и Таня, чувствуя, как исчезает ее смущение, подняла на него глаза. - Что с тобой было?
- Что со мной было? - переспросил он и только тут впервые увидел, как может светиться синева этих добрых, открытых глаз.
- Что со мной? - опять переспросил Сергей и бесшабашно засмеялся. - Да все в порядке! Мы стреляли, Квашин нам тут же весточку послал: своим пулеметом начал с нашей машины немцев сшибать! Так всех и порешили нашими гостинцами… Вот и вся работа.
- Страшная работа! - поправила Таня, и лицо ее стало осуждающим и строгим. - Мы тут винцо пьем, а там…
- А там дерутся с врагом, - мягко, но настойчиво возразил Сергей.
Таня, не желая "сдаваться", продолжала:
- Я и говорю о том, что…
- Нет, нет, я-то как раз говорю о другом… - Сергей проводил глазами Наталью Андреевну, которая вышла по хозяйству, потом осторожно прикрыл своей большой рукой пальцы Тани. - Знаешь, Таня, только мы, фронтовики, умеем по-настоящему ценить все, от чего нас оторвала война. На то, что тут у нас дома идет нормальная человеческая жизнь, сердиться нечего, потому что это просто замечательно.
- Что "замечательно"? - все еще строго спросила Таня.
- Да все: наш Лесогорский завод, распорядок его жизни… и вот эта комната, и ты со мной…
Он прислушался к тишине на улице и повторил:
- Да, во всем этом - глубочайший смысл, Таня! Каждый знает свое дело. Во всем порядок. Я буду вспоминать на фронте все, что видел дома: и то, что среди уральских гор и лесов завод мой стоит, и то, что там люди делают оружие для фронта, много-много оружия, Танюша!
Только сейчас в полной мере почувствовала Таня, до какой степени изменился Сергей Панков. Долговязый, нескладный юноша, который год-полтора тому назад смотрел на нее робко и виновато, теперь остался где-то далеко, за гранью воспоминаний, да и незачем было вспоминать о нем: рядом с ней сидел другой человек. Он явился к ней, как бы родившись вновь, из огня, грома и крови. Он знал и видел безмерно много, все это было страшно, величаво, и все это он вынес. Во взгляде его, то смеющемся, то твердом, как лед, она безошибочно угадывала силу, способную все перенести, пробиться, победить. А она - что она такое? Что она сделала? Ни-че-го!
- Что с тобой, Таня?
Таня, еле сдержав прихлынувшие к горлу слезы, вдруг опять почувствовала на своих пальцах тепло его руки.
- Ах, Сергей… Мне вдруг показалось, что ты уже так много жил, видел, а я…