- В Сталинграде, - перебивая его, досказал Тарасов, - а второй раз на озере Балатон после атаки танков.
- Там, - кивнул пораженный Еремин. Он и сам редко забывал человека, с которым встречался хоть один раз в жизни, но такой памяти мог только позавидовать.
- Мне сегодня везет на встречи. - Тарасов взглянул на незнакомого Еремину мужчину. Тот сидел у окна и с интересом наблюдал за их встречей. - Я вас видел на пленуме, вы, должно быть, работаете секретарем райкома? - снова поворачиваясь к Еремину, спросил Тарасов.
- Да.
- В каком районе?
У него, по-видимому, существовало правило в первые же минуты знакомства с человеком стараться узнать о нем все то, что нужно было знать, чтобы потом не возвращаться к этому во время разговора.
Еремин назвал свой район.
- Это не ваш район, мне рассказывали, последним в области закончил сев? - И Тарасов как-то по-новому, внимательнее, посмотрел на Еремина. И незнакомый мужчина при этом вопросе пошевелился на стуле. Еремин подумал, что этот человек приехал, наверное, в область из ЦК.
Нетрудно было догадаться, кто мог рассказать Тарасову о районе. Все же Еремин захотел убедиться.
- Вам об этом товарищ Семенов рассказал?
- Я полагаю, не так должно быть важно, кто рассказал, как то, что сравнительно с другими районами ваш район закончил сев этой осенью почти на целый месяц позже, - значительно холоднее, чем он разговаривал с Ереминым все время до этого, ответил Тарасов.
- Мне кажется, товарищ Тарасов, что лучше будет сравнить наш район с другими, когда начнется уборка урожая, - тоже сухо сказал Еремин.
Внезапно Тарасов улыбнулся.
- Что ж, это справедливо. - Он подошел к большой карте области, занявшей стену кабинета. - Покажите мне ваш район.
Когда Еремин стал показывать, он то и дело перебивал его, не довольствуясь общими объяснениями:
- Это, закрашенное зеленым, что?
- Сады.
- Какие?
- Виноградные.
- А что посветлее?
- Займища. Заливной луг, - пояснял Еремин.
- Где же вы хлеб сеете?
- На правом берегу. - Еремин водил по карте пальцем.
- Много?
- Всей пахотной земли у нас в районе сорок шесть тысяч гектаров.
- Так это же золотое дно! - воскликнул Тарасов. - Целый комплекс: пшеница, виноград и такие перспективы для животноводства. - Отрываясь от карты, он повернулся к грузному мужчине, который, слушая их разговор, все время наблюдал за ними внимательными глазами. - По-моему, Сергей Иванович, это как раз то, что вы искали.
Мужчина промолчал.
- Да, это могло бы стать золотым дном, - заметил Еремин.
- Что же мешает? - быстро спросил Тарасов.
- Планирование, - сказал Еремин.
Он невольно обратил внимание не столько на то, как отнесся к этому Тарасов, сколько на то, какое впечатление произвели его слова на незнакомого мужчину, который так и подался на своем стуле вперед, и серые, точно бы лохматые от густых ресниц глаза его впились в Еремина.
- До сих пор я всегда думал, что планирование помогает, - сказал Тарасов.
- Я имею в виду то планирование, которое связывает по рукам и ногам колхозы.
- Расскажите, пожалуйста, нам об этом подробнее, - попросил Тарасов.
Помощник секретаря обкома - все тот же малый со светло-голубыми глазами, - который за эти полтора часа, пока Еремин был на приеме, несколько раз заглядывал в кабинет, всякий раз с удивлением заставал одно и то же: в кабинете говорил один Еремин, говорил громко, свободно, и, как заключил помощник, чересчур свободно, а Тарасов и мужчина, приехавший вчера из Москвы, молча его слушали, и притом с таким видом, точно им никогда не приходилось слушать ничего более интересного. Больше того, помощник видел, как посетитель, обыкновенный секретарь райкома, вставал с места и, нисколько не смущаясь тем, что он на приеме у секретаря обкома, начинал ходить взад и вперед по кабинету и даже повышал голос. Со стороны могло показаться, что не он, а Тарасов у него на приеме.
Помощнику, который привык, что в этом кабинете мог разговаривать так громко только один человек - хозяин этого кабинета, становилось немного не по себе, и, постояв на пороге, он тихонько прикрывал дверь.
Еремин же, рассказывая о том, о чем он так давно думал и что так хорошо знал, и нередко сердито возражая на замечания и вопросы Тарасова, нисколько не задумывался над тем, что его ответы могут быть восприняты как резкие или нравоучительные. Если бы он сам смог в это время посмотреть на себя со стороны, он бы страшно поразился, откуда у него, обычно досадующего на себя за непреодолимую застенчивость, взялись и эта уверенность, и свобода в обращении с людьми старше его не только по возрасту, но и по положению, и естественная непринужденность жестов и речи.
И, лишь умолкнув, он вдруг смутился. Наклонив голову, сидел в кресле. Его вывели из этого состояния слова Тарасова:
- Что можно сказать? Одно: высказанный вами общий принцип, что планирование должно быть направлено не на сковывание, а на развязывание инициативы и местных возможностей, по-моему, безусловно, правилен. А по-вашему, Сергей Иванович? - повернулся он к третьему, молчаливому участнику этой сцены.
- И по-моему, - последовал ответ.
- Но даже самый правильный принцип только тогда можно признать окончательно правильным, когда он опирается на конкретные предпосылки. К сожалению, они мне еще не известны. Я с ними еще не знаком. Вы говорите, что написали об этом в своей докладной на имя Семенова?
- Месяц назад.
Тарасов позвонил, вошел помощник.
- Докладная записка товарища Еремина у вас?
Помощник внимательно посмотрел на Еремина, пошевелил светлыми бровями и вспомнил:
- Я ее по указанию Федора Лукича в областное управление сельского хозяйства переслал.
- Сегодня же затребуйте ее обратно, - распорядился Тарасов. И, проводив взглядом широкую, статную спину помощника, предупреждающе сказал Еремину: - Однако неделю, десять дней, чтобы изучить этот вопрос и определить первые меры, я надеюсь у вас получить…
- Времени у нас совсем мало осталось, - осторожно напомнил Еремин.
- Я думал, что для первого знакомства вы будете снисходительнее, - засмеялся Тарасов. - Не кажется ли вам, Сергей Иванович, - во второй или в третий раз обратился он к сидевшему у подоконника мужчине, - что это и есть как раз то, что вы ищете? И район интересный, и люди, видимо, не хотят мириться с обычным, так сказать, средним уровнем. Почему бы вам для начала не поехать с товарищем Ереминым, не познакомиться с людьми, с колхозами? - И, должно быть читая на лице у Еремина недоумение, он спохватился: - Извините меня, я, кажется, так еще и не догадался вас познакомить. Это Сергей Иванович Михайлов, - назвал он грузного мужчину, - мой станичный земляк и однокашник. В комсомол тоже в одном году вступали. - И он вопросительно посмотрел на Михайлова; помнит или не помнит?
- В двадцать девятом. На курсах трактористов, - уточнил Михайлов.
- Я уже сказал, что мне сегодня везет на встречи, - поворачиваясь к Еремину, с удовлетворением продолжал Тарасов. - С самого тридцать третьего года не встречались, и я долго не знал, что это пишет книжки о трактористах тот самый Михайлов. - Смягчая свои слова, он с улыбкой взглянул на Михайлова. - Потом узнал, что писатель из него получился примерно такой же, как и из меня партработник: кочевой. До войны колесил по стране и после войны продолжает: Кубань, Украина, кажется, Сибирь…
- Урал, - поправил Михайлов.
- Охота к перемене мест… Если бы не она, может быть, и еще не встретились бы. Столкнулись в Москве на аэродроме, оказалось, летим в одно место. - Тарасов развел руками. - Сергея Ивановича потянуло в места, где он когда-то трактористом землю пахал. И, как я понимаю, с перспективой…
- Пока без всякой перспективы, - запротестовал Михайлов.
- Уговариваю осесть у нас в области, - пояснил Тарасов, - пожить два-три года. И пока - безуспешно. Может быть, вы, товарищ Еремин, скорее его уговорите? Покажите ему ваш район, повозите по тем самым степям и лугам, о которых вы нам рассказывали. Пусть послушает, какие здесь люди песни поют. Я этого человека знаю, - смеясь одними глазами, он взглянул на Михайлова, - у него к песням сердце жадное. Может случиться, что и падет жертвой собственной жадности…
"Вот еще накачали на мою шею…" - искоса поглядывая на Михайлова, невесело подумал Еремин. Художественную литературу он любил, но до чего же теперь все это было не ко времени и некстати! И с живым писателем ему впервые в жизни приходилось иметь дело. Слыхал, что писатели - народ капризный и водку пьют, как николаевские солдаты. С ними нужно особого деликатного этикета придерживаться. Надо готовить телятники и свинарники к зиме, а тут вырабатывай этот самый этикет. Вот тебе и любовь к художественной литературе…
Но ему не оставалось ничего другого, как ответить:
- Это можно.
Ему показалось, что при этих словах по губам Михайлова промелькнуло подобие усмешки.
- Вот и спасибо, - обрадовался Тарасов. - Вы когда собираетесь уезжать?
- Утром. Мне еще нужно в Сельхозснаб зайти.
- Значит, вечер у вас свободен?
- Свободен.
- Говорят, сегодня в областном театре идет пьеса местного драматурга, и я ищу компанию. - С лица Еремина он перевел взгляд на лицо Михайлова.
- Я не возражаю, - сказал Михайлов.
- А я уже и не помню, когда был в театре, - признался Еремин.