- Ничего, Алик, мне хорошо. - Она улыбнулась, крепче прижала его шею своей маленькой сильной рукой.
Но, когда они поравнялись с дверью Мраморного зала, Люся неожиданно сказала:
- Устала, Алик, пойдем посидим. Пить хочу.
Это было странно, потому что им случалось танцевать часами, но мало ли что в конце концов...
Они вернулись к столу. Елисеич обстоятельно доказывал жене Лузгина преимущество безграночного метода прохождения корректур, поминутно называя свою собеседницу "стариком". А та внимательно слушала, улыбаясь доброй улыбкой.
Юрка Соловьев, споивший всех молоденьких секретарш, машинисток и их кавалеров, теперь принялся за Колю и Веру Бродскую. Вера то и дело пунцово краснела, захмелевший Коля громко хохотал при каждой Юркиной фразе, даже если тот просто просил передать боржом.
- Ты смотри, - серьезно рассуждал Соловьев (хмель на него не действовал ни в каких дозах), - как вы это здорово придумали. Ты ведь художник, а фамилия у тебя птицефермовая - Курочкин, а у Веры? Брод-ска-я! Так? Широко известная художническая фамилия. Вот вы, когда завтра пойдете расписываться, ты, согласно закону, прихватишь ее фамилию! Так?
- Ну что вы, Юрий Степанович, мы совсем не собираемся... - пыталась вставить Вера, но Соловьев не слушал.
- Так? И пожалуйте, наш Колька Курочкин превращается в художника Николая Бродского! А? Ведь как придумал! Хитер ты, братец. А я все думал: Курочкин, Курочкин, - а ты, оказывается, петух!
Коля радостно хохотал, пытаясь обнять Веру. За столом стоял шум, звенела посуда...
В этот момент за спиной Люси и Александра прозвучал негромкий уверенный голос:
- Разрешите пригласить вашу даму на этот танец?
Люся не оборачиваясь зажмурила глаза. Шею ее медленно залила краска. Эх, надо было сразу сказать Алику тогда, когда она заметила Виктора в зале! Покраснела, как девчонка. Но не могла же она знать, что у Виктора хватит нахальства прийти. Ничего, сейчас она откажет ему, поставит на место... Он увидит.
Александр, наоборот, обернулся мгновенно, словно его ударил электрический ток. Минуту он смотрел на Виктора - элегантного, улыбающегося, совершенно трезвого, ожидающего...
- Пожалуйста!
Что говорят в таких случаях? Разрешают, а там уж дело дамы, под каким предлогом отказать. Но дама не отказывает. Люся, как автомат, встает с застывшей улыбкой, Виктор пропускает ее вперед, и они исчезают в дверях Большого зала...
Александр с такой силой сжимает сиденье стула, что оно трещит. Он торопливо наливает стакан воды, оглядывается по сторонам. Никто ничего не заметил, все заняты своими разговорами.
Неприятная холодная волна прокатывается от затылка к спине. Все как-то тускнеет. Вот недоеденная закуска - заливная рыба, обсыпанная табачным пеплом, мандаринные корки, уже начавшие засыхать, вишневое пятно на скатерти: кто-то пролил вино. Свет режет глаза, душно, жарко, голова пухнет от гула голосов, смеха, музыки.
Что он здесь делает?
Нет, надо взять себя в руки. Просто смешно! Ну пришел Виктор - он тоже, наверное, со своей редакцией, где проходит практику, встречает Новый год. Пригласил Люсю танцевать. Ну и что? Они же не чужие. В конце концов через - Александр смотрит на часы - два часа они вместе выйдут патрулировать на улицу: они в одной смене одной и той же дружины. Ну ладно. Допустим, Виктор влюблен в Люсю. Что тут удивительного? В нее все нормальные люди должны быть влюблены. Так ведь это он в нее, а не наоборот, черт возьми! Ей наверняка скучно сейчас, скучно танцевать с ним, когда она могла бы сидеть здесь. Достаточно увидеть выражение ее лица, чтобы убедиться в этом.
Александр встает, идет к дверям и смотрит в зал. В зале царит полумрак. Прожектора окрашивают этот полумрак то в синий, то в фиолетовый, то в зеленый цвета. То и дело над толпой танцующих проносится стремительно раскручивающаяся змея серпантина, взрывается разноцветный снежок конфетти.
В этой толпе трудно кого-нибудь разглядеть, но Люсю он находит сразу. Оркестр играет танго, и танцующие движутся медленно. Они словно плывут, ритмично покачиваясь.
Люся танцует с Виктором точно так же, как танцевала бы с Александром, как танцует всегда. Рука закинута за шею партнера, голову она положила ему на грудь. Но есть в этой позе что-то интимное, доверчивое, нежное, на что имеет право только он, Александр, а не Виктор! (Он не помнит, что так же она танцевала при нем много раз с другими, да вот хоть сегодня - с Лузгиным и кудлатым Колей.)
Он только видит, как они танцуют, но не слышит, о чем они говорят. Вернее, он не видит, как они говорят. Не меняя положения головы, почти не раскрывая рта, редкими, негромкими фразами.
Люся: Как ты оказался здесь?
Виктор: Мне хотелось танцевать с тобой это танго.
Люся: И ты для этого пришел?
Виктор: Да.
Люся: Но я же с Аликом.
Виктор: Как видишь, сейчас ты со мной.
Люся: Я могла не пойти с тобой.
Виктор: Не могла.
Люся: Почему это? Я привыкла поступать, как хочу.
Виктор: А ты этого хотела.
Люся: Неправда!
Виктор: Правда.
Люся: Правда... Зачем я тебе? Я ведь люблю Алика.
Виктор. А я - тебя.
Люся: Не говори глупостей!
Виктор: Я никогда не говорю глупостей.
Люся: Но я же люблю Алика.
Виктор: Ну и что? Разве я тебя прошу о чем-нибудь, кроме этого танца?
Люся: Тебе этого довольно?
Виктор: Сегодня - да.
Люся: А завтра?
Виктор: До завтра еще далеко...
Люся: Но ведь ничего не изменится. А потом завтра уже наступило.
Виктор: Не изменится завтра, изменится через неделю, месяц, год... Я умею ждать. Я жду уже давно... С нашей первой встречи.
Люся: Но я же повторяю тебе: это безнадежно...
Виктор: Кто может запретить мне надеяться?
Люся: Никто...
Виктор: Спасибо за танец. Я провожу тебя к Алику. Кстати, вон он уже стоит у дверей, твой Отелло.
Люся: Мне не надо было идти с тобой танцевать...
Они медленно пробираются между парами, не желающими расходиться и ждущими следующего танца. Виктор вежливо склоняет голову и церемонно благодарит:
- Спасибо за разрешение. Ваша дама танцует прекрасно.
Александр внимательно смотрит ему в лицо: ни тени насмешки. Виктор говорит серьезно, даже торжественно. Он еще раз склоняет голову и спокойно уходит.
Александр берет Люсю под руку, отводит в уголок за елку и, с трудом сдерживаясь, спрашивает:
- Ну?
- Что ну? - Люся смотрит на него удивленно.
- Зачем ты это сделала? Зачем ты пошла с ним танцевать? Ты же знаешь, что он...
- Ты что, Алик, с ума сошел? - Люся говорит до обидного холодно и спокойно. - Ты забыл, что он попросил у тебя разрешения - и ты разрешил.
- Но так же всегда делается! Я разрешаю, а ты отказываешь!
- Где это записано? В Коране? Или в правилах хорошего тона французского двора? Подошел наш общий знакомый - кстати, твой приятель, а не мой, - попросил у тебя разрешения танцевать со мной один танец (тоже какое-то унизительное неравноправие у нас сохранилось - мог бы прямо ко мне обратиться!), ты разрешил, мы танцевали - и все. Он пошел к своей компании, я - к своей, к тебе. Не понимаю, почему ты делаешь такое трагическое лицо, словно... словно у тебя украли твою любимую самбистскую куртку.