35
И вот наконец весна наступила. А там, глядишь, и лето поспеет… Сначала пришел солнечный свет, который заметно увеличивался с каждым днем. Ночи уже не было - лишь два-три сумеречных часа с огромным, отсвечивающим голубизной небом.
Первый теплый ветер прилетел на птичьих крыльях, и через косу к открытой воде, к разводьям между льдин стремительно пронеслись утиные стаи.
Кмоль поднялся на Сторожевую сопку. Ему не надо было подносить к глазам бинокль, чтобы увидеть в северном направлении открытую воду. Правда, она была еще далеко. Припайный лед даже в Беринговом проливе сплошной полосой уходил в море. Теперь все зависит от южного ветра, который вот-вот должен подуть.
Скоро можно будет спускать байдары. Этого дня всегда с нетерпением ждали в прибрежных чукотских селениях. Он знаменовал новый поворот в жизни людей, начало совместной охоты в море после долгого одиночества во льдах зимнего океана.
В этом году многое изменилось. Вельботы и байдары стали общими не на словах, как раньше, а на деле. И добычу будут распределять по-новому, по справедливости. Кмоль волновался, он думал сейчас о том, как проводить Спуск байдар. Надо ли кормить богов или просто ограничиться тем, что спять байдары с подставок, перенести на берег моря и зарыть в талый снег, чтобы они постепенно отмокали там? Или все же попросить Млеткына совершить обряд? Вдруг без обряда не будет удачи в весенней охоте? Тогда придет большая беда. Зимние запасы уже подошли к концу, и люди кормились тем, что добывали в весенних разводьях. Но это не настоящая еда. А собак… тех уже и вовсе почти перестали кормить…
Новые обязанности председателя осложнили жизнь Кмоля. Иные его друзья поговаривали о том, что вот, мол, захотелось Кмолю власти, поэтому-то и согласился стать во главе товарищества. Не будет же он объяснять каждому, что это совсем не так, что власть тут ни при чем. Просто он знает истинную цену вельботам и байдарам. И если за судами не будет хорошего, настоящего присмотра - жители Улака станут голодать. Загодя надо думать о том, чтобы сменить кожи на байдарах, покрасить вельботы, кое-где починить поврежденный во льдах шпангоут, залатать порвавшийся парус, сделать новые весла взамен сломанных. Все свободные вечера зимой Кмоль занимался этим с помощью своих близких друзей. И благодаря этому улакцы выйдут на весеннюю моржовую охоту на исправных вельботах, а когда уйдет лед - байдары будут готовы к спуску на воду.
Беспокоили Кмоля Омрылькот и Млеткын. Похоже, они что-то задумали. По Улаку прошел слух, будто Млеткын после схода, на котором было решено отдать вельботы и байдары в общее владение, долго камлал, призывая богов покарать тангитанов и тех, кто идет за ними. Кмоль не боялся шамана, но все же… Все же он верил, что Внешние силы существуют и могут наслать на людей уйвэл. Поэтому совершить обряд Спуска байдар надо. И Кмоль направился в Совет.
В комнате сидели Драбкин и Тэгрын. Драбкин собирался в ближайшие дни выехать к кочевникам и заодно развезти детишек по домам. Настроение у него было приподнятое - несколько дней назад он стал отцом. Наргинау подарила ему дочку - Надежду.
Кмоль высказал свои соображения по поводу Спуска байдар.
- Я знаю, что настоящие большевики не верят в богов и во Внешние силы, - сказал он в заключение, - но для уверенности людей, для того, чтобы рука не дрогнула, когда гарпунишь моржа, надо сделать так, как всегда было.
- Так ведь придется звать шамана, - напомнил Драбкин, - А он полностью скомпрометировал себя перед Советской властью. Если прямо говорить - он враг Советской республики. Всю свою шаманскую силу он употребляет на то, чтобы поколебать веру людей в новую жизнь. Мы сделали вельботы общественной собственностью, создали товарищество. Вспомните, как вел себя Млеткын на сходе, а потом, говорят, всю ночь камлал, призывая черные силы обрушиться на Совет, на товарищество, на всех нас… И такого человека вы позовете в свой самый важный и торжественный день?!
- А что делать? - растерянно спросил Тэгрын. - Не будем же мы проводить митинг, как на осеннем забое моржей.
- А почему нет? - возразил Драбкин. - Пусть будет небольшой митинг.
- Тогда ты погоди с отъездом, - попросил его Тэгрын, - проведем праздник Спуска байдар, потом отправляйся.
На том и порешили.
В назначенный день задолго до восхода раннего весеннего солнца из яранг, из интерната потянулись мужчины и мальчишки к байдарным подставкам. Это был сугубо мужской праздник, и ни одна женщина в это время не показывалась на улице.
У байдар, ранее принадлежащих Омрылькоту, на высоком сугробе развевался красный флаг. Он трепетал на свежем утреннем ветру, и люди, подходя к нему, невольно замедляли шаг. У флага стояли члены улакского Совета, члены Правления товарищества во главе с Кмолем, одетым в чистую белую камлейку. Вообще люди заметно принарядились: Спуск байдар - большой праздник.
Когда все собрались, Тэгрын произнес речь. Он говорил о новом обряде Спуска байдар, теперь ставших общественной собственностью. Потом ребятишкам раздали конфеты с жертвенного деревянного блюда.
Сорокин внимательно следил за Кмолем. Ему казалось, что председателя товарищества что-то тревожит. Кмоль то и дело воровато поглядывал по сторонам, прислушивался к разговорам односельчан, стыдливо отворачивал лицо, когда Сорокин или Драбкин встречались с ним взглядом. Вот наконец все занялись спуском байдар, которые предстояло перенести сейчас на берег моря и обложить снегов. Кмоль осторожно взял жертвенное блюдо, бросил несколько конфет в сторону моря, пробормотав при этом какие-то слова. Люди сделали вид, что ничего не заметили. А Кмоль, очистив совесть, сразу повеселел.
В этот вечер в чоттагинах, как обычно, пылали костры, варилось провялившееся за зиму, пропахшее дымом оленье мясо и женщины делали ыпальгин - лакомое блюдо из сала и снега.
В яранге Омрылькота тоже варили оленье мясо, но сегодня здесь не было радостного оживления. Трапеза походила на портальное угощение. Все ели молча, время от времени прикладываясь к самодельной веселящей воде.
- Что же ты молчишь? - Омрылькот обвел Млеткына мутным, отяжелевшим взором.
Млеткын обиделся. Будто он виноват в том, что в России произошла революция, будто он привел сюда большевиков, учителя и милиционера, построил для ребятишек школу и придумал грамоту.
- Где твоя сила шаманская? - продолжал допытываться Омрылькот.
- Против тангитанов шаманская сила не годится, - ответил Млеткын. - Общению с богами мешает радио и железная проволока, натянутая на шесты.
- Что же ты раньше молчал? - усмехнулся Омрылькот. - Я скажу кому надо - и шесты повалят. В ветреную погоду это нетрудно.
Млеткын съежился от этих слов. Почему-то подумалось, что подозрение падет именно на него. Он ведь сам распускал слухи о том, что антенны мешают его общению с Внешними силами, и на этом основании часто отказывал в помощи.
- Так делать нельзя! - сказал шаман. - Шесты заново поставить можно. Надо ждать.
- А чего ждать? - Омрылькот уставился в Млеткына. - Что ждать? Пока нас окончательно не уничтожат?
- Не мы одни страдаем от большевиков, - осторожно заговорил Млеткын. - Есть и другие люди. Есть другие земли, где власти бедных нет. И они совсем рядом - по ту сторону пролива.
- Хорошо утешаешь, - усмехнулся Омрылькот.
- Я не утешаю, - ответил Млеткын. - Предостерегаю от необдуманного шага, который может все погубить. Вельботы в порядке, их даже починили, байдары тоже. Люди хорошо помнят, кому они принадлежали. И ещё - большевики на нашей земле долго жить не могут. Рано или поздно они отсюда уедут.
- Пока что-то не собираются, - возразил Омрылькот. - Наоборот, вроде бы прочно сидят. Милиционер женился, дочь у него родилась, живет в яранге и упряжку собирает. Та женщина, что живет в Нуукэне, вышла замуж за Утоюка и, говорят, тоже вот-вот родит…
- Ну и что? - пожал плечами шаман. - Разве такого раньше не было? Сколько детишек родила временная жена Понни Карпентера, однако он все-таки уехал.
- От большевиков удрал.
- И многие другие, - продолжал Млеткын, пропустив мимо ушей замечание Омрылькота, - заводили детей, а потом спокойно уезжали на свою землю.
- Но эти-то не собираются уезжать! - вскрикнул Омрылькот, заставив вздрогнуть шамана. - Ты что - не видишь?
- Может быть, по своей воле и не хотят, но будут вынуждены, - тихо сказал Млеткын, сам в душе не веря этому.