Когда Володя ушел, Ваоныч спросил:
- Это значит, что теперь вы счастливы?
- Да, и очень.
- Нашли то, что искали…
- Не очень-то я искала, - созналась она и, чтобы он не подумал, будто счастье само свалилось к ней в руки, добавила: - Просто я очень ждала. А как вы живете?
Он долго молчал, прежде чем сообщить:
- И я бы мог быть счастлив…
- Не знаю, о чем вы говорите…
- Знаете.
Конечно, она знала: лет десять тому назад он объяснился ей в любви. Но это было так давно, что пора бы и забыть. А он, оказывается, не только помнит, но и ворошит прошлое, вздыхая при этом. Она не удержалась и рассмеялась.
- Простите. Но этого бы никогда не могло быть…
- Да, я знаю. - Ваоныч поднялся. - Зачем я все это говорю, если мои слова только раздражают всех.
- Да, лучше не надо. Ни говорить, ни вспоминать. Все это лишнее.
- Понятно. Если человек говорит неприятное, то его считают лишним.
- Не его, а то, что он говорит.
- Это все равно. Мать уже сказала, что я сам себе поперек горла встал.
На это она ничего не ответила. Ваоныч засунул руки в карманы и поднял плечи.
- Прощайте…
Он исчез за темной калиткой, и сейчас же из коридора выплыла тонкая фигура. Тетка, Александра Яновна.
- Валечка, ужинать будете? - Оглянулась на калитку и проворчала: - Присватывается. И чего это он такой памятливый? А вы теперь мужняя жена. Как же это он?..
Мама встала и по ступенькам прошла мимо тетки, ничего ей не сказав.
Глава шестая
КРАСОТА И ЛЮБОВЬ
Стирая с лица грим королевы, Тамара говорила:
- Когда я работаю на лошади, я не могу делать злое лицо. Не могу, и все…
Ее большие светлые глаза влажно блеснули, так, что Васька подумал, что сейчас она заплачет, хотя плачущей он никогда ее еще не видел. И веселой тоже. Казалось, она все еще продолжает играть королеву, которой наскучило жить среди тупоумных нетопырей.
Они отдыхали после большой и трудной сцены в башне, где королева открыла Маленькому клоуну страшную свою тайну. Уже закончилась съемка, все вышли из павильона подышать свежим воздухом, а Васька все еще продолжал любить королеву-девчонку. Любить и мучиться от бессилия помочь ей, спасти ее от неминуемой гибели.
Белые нетопыри, снимая свои дворцовые атласные наряды, договаривались отправиться на "поплавок", куда сегодня привезли чешское пиво, и приглашали с собой красивую Стронгиллу.
Теплый город нежился на холмах под майским вечерним солнцем. Над морем летел вертолет. Качались чайки на мелких розовых волнах.
Утомленный Грак сидел в тени на складном стуле, он хмурился и молчал - верный признак того, что он доволен только что отснятыми кадрами. Когда он недоволен, то шумит так, что слышно даже в порту. Сложив на груди волосатые руки, он спрашивает:
- Какая же ты артистка, если не владеешь своим лицом?
- Я цирковая артистка, - очень серьезно объясняет Тамара.
- Она цирковая артистка и так владеет своим лицом, что дай бог, - говорит Стронгилла и трясет золотыми сережками. - Трудно, страшно - все равно улыбается. Цирк - это вам не кино: зритель приходит к нам не переживать, а восхищаться и удивляться до того, что мурашки по спине. Когда Тамара падала с лошади, то все равно улыбалась и делала комплименты. Вот как она умеет владеть своим лицом.
- И не ревела? - недоверчиво спросил Васька.
- Еще как, - отозвалась Тамара. - Только уж после. Ночью.
Взяв полотенце, она ушла в душевую.
- Только ночью, - подтвердила тетя. - А утром снова репетиции, а вечером улыбки. На работе мы не умеем делать злое лицо. Нет. А синяки и шишки - к этому мы привыкли.
Посмотрев на нее, Грак бодрым голосом проговорил:
- Да, синяки и шишки. В искусстве их вообще больше, чем аплодисментов.
В своих обычных костюмах нетопыри выглядели как простые парни, какими они и были на самом деле. К их ежедневным превращениям, как и к своему собственному превращению, Васька привык. Легко перелетая из жизни в сказку и потом возвращаясь к обыденной жизни, он перестал замечать границы, где кончается сказка и начинается жизнь. И там, в сказке, и тут, в жизни, все говорили необыкновенные слова, каких Васька никогда прежде не слыхивал. И сам он тоже говорил то, что полагалось по сценарию, слово в слово, и очень удивлялся, как это он столько запомнил. Не учил, а просто так, взял и запомнил. Если бы он так же запоминал уроки в школе, то, конечно, был бы первым учеником.
И еще у этих слов было особое таинственное свойство: как только Васька начинал их говорить, или даже задолго до того, когда он только приготовлялся начать разговор, то как-то сразу исчезал Васька и появлялся Маленький клоун.
Не дожидаясь автобуса, нетопыри ушли в город. Из павильона доносился стук молотков и отчетливый голос Филимона. Там достраивали темницу, в которой завтра Маленький клоун встретится со своим Старшим братом.
- Аплодисменты, - угрожающе воскликнула Стронгилла, и ее белые зубы сверкнули, - их еще надо заработать. Когда мы выступали в Париже, за кулисы пришел сам Чарли Чаплин, и только для того, чтобы поцеловать Тамарочку.
Появилась Тамара в коротком беленьком платьице, загорелая, тонконогая, и ничем она сейчас не напоминала ни блестящую наездницу, ни, тем более, гордую, злую королеву. Девчонка-тихоня, а ее сам Чарли Чаплин поцеловал.
Но это еще не все. Как Васька понял из дальнейшего разговора, эта девчонка на своей белой лошадке проскакала почти по всем главным городам Европы и запросто махнула за океан. Вместе со всем цирком выступала в Чикаго, в Нью-Йорке и еще в разных городах, которых даже по названию Васька не слыхивал.
- Что-то ты сегодня расхвасталась, Стронга, - сказала Тамара снисходительно, как старшая младшей.
Но тетя не обратила никакого внимания на ее тон и заговорила с еще большей гордостью:
- Есть чем похвастать. В нашем роду все наездники - экстра. На востоке, когда мы там гастролировали, один князь, уж и не помню в каком городе, до того распалился, что хотел взять меня в жены. Князь или король - кто их там разберет. Мне тогда тринадцать лет было. На работе мы все красивые…
- А Петушков? - спросил Васька.
- Я сказала "на работе". Когда Петушков только еще выходит на манеж, от него глаз не оторвешь. Мастер - высший класс! Красота несказанная!
Такое решительное восхищение красотой явно некрасивого человека ничуть не обескуражило Ваську. Он и сам считал своего старшего друга самым красивым на свете, но думал, что так кажется ему одному. Да еще, пожалуй, Филимону, которая влюблена в Петушкова. Это Васька теперь уже точно знал.
А вот почему от такого "несравненной красоты" человека ушла жена - этого никак невозможно понять.
Наверное, она была дура, эта "кукла", как назвала ее Филимон.
ОЧЕНЬ КРАСИВЫЙ ЧЕЛОВЕК
Съемки продолжаются. Выслушав рассказ своего младшего брата, клоун задумался:
- Маленькая королева. Она танцует на лошади, как самая искусная наездница. Я всегда любовался ею, когда она проезжала к морю через площадь. Это были лучшие минуты моей тюремной жизни, потому что она похожа на нашу Мальву. Но у нее всегда такое злое лицо, какого никогда никто у Мальвы не видел. Злое лицо - в цирке этого не бывает.
- У нее доброе сердце! - воскликнул Маленький клоун.
- Теперь и я это знаю. Если она доверила тебе свою тайну, значит, ее сердце еще может любить.
- Неужели нет способа спасти ее?
- Не знаю. - Старший брат задумался. - Вот если бы она смогла засмеяться вместе со всеми!
- Но теперь она не умеет смеяться, ты же знаешь.
- Надо ее научить.
- Но как?
- Вот этого и я не знаю, - грустно сознался Старший брат.
- Ты сказал, ее сердце может любить.
- Да. Я так подумал.
- Ее может спасти только любовь, - проговорил Маленький клоун и, как бы оправдывая это свое предположение, добавил: - Так говорится во всех старых сказках.
- Старые сказки! - воскликнул Старший брат. - Почему я забыл о них?
- Наверное, потому, что ты взрослый. А взрослые всегда забывают о том, что они тоже когда-то были маленькими.
- Мы клоуны. И если хоть на минуту забудем о своем детстве и перестанем верить в сказки, нам конец.
- Да, я это знаю, - сказал Маленький клоун, стараясь заглянуть в окно.
Старший брат заметил:
- Ты очень вырос за последнее время. Рассуждаешь как взрослый. Это, наверное, оттого, что тебе трудно живется без меня.
Окно оказалось так высоко над полом, что Маленький клоун смог увидеть только небо.
- Посмотри, что там, - попросил он. - Скоро вернется королева, а мы еще не поговорили о самом главном.
Разговор "о самом главном" занял немного времени. Братья говорили так тихо, что никто ничего не услышал. Они успели договориться как раз к тому времени, когда за окном раздались визгливые вопли злобных нетопырей, приветствующих королеву.
Тогда Старший брат сказал:
- Иди и ничего не бойся. Мы не погибнем. Люди никогда не разучатся смеяться, как бы трудно им ни жилось. Смех убить нельзя. И нас тоже. Ты это запомни и ничего не бойся.
Шуршащие нетопыриные шаги за дверью, и звон ключей.
- Вот если бы она полюбила тебя! - тоскливо проговорил Маленький клоун.
Старший рассмеялся:
- Посмотри на мое лицо, на этот нос, похожий на репку. Разве все это годится для любви?
- Но ведь она же циркачка! - успел прокричать Маленький клоун от самой двери. - Ты все еще не можешь в это поверить.
Дверь темницы захлопнулась, шаги затихли.
- Циркачка! - повторял Старший брат, глядя в окно. - Циркачка. Потому она так прекрасна.