– Алкаша, естественно. Такой, с перебитым носом… брел, ранняя пташка, и никого не узнавал.
– Ага, – художник! кое-что начало проясняться. Погодите, но имени моего и он не знает! Мы так и не познакомились, гудели, правда, весь вечер… то есть ночь.
– А мы твоего имени и не называли. Просто обрисовали: портфель, борода, настырный, рассказчик сальных анекдотов. Он сразу и указал. Лариса с Эгершельда, массажистка.
– Какая массажистка?
– Если тебя все знают во Владике, то меня все знают на Эгершельде, – бросила через плечо Лариса. Вытащила легкую шелковую пижаму и стала одеваться: короткие, до колен, штанишки, короткая курточка, расшитая золотистыми драконами и синими птицами, японская, а может, китайская.
– Точно, – пробормотал Олег. – Говорят: "А Лариса-массажистка!"
Пашка с чувством пожал Матвею руку.
– Некоторые остолопы любят, когда девушка раздевается. Но я всегда любил смотреть, как девушка одевается. Утверждаю: нет зрелища более волнующего!
Лариса причесалась – собрала волосы в конский хвост и заколола.
– Что будем пить? – повернулась.
– Нет, нет, нет, – Пашка сжал голову ладонями. – Наверное, я попал в рай для алкашей. Стоило входить в глубокий штопор, мучиться с похмела, стремиться сюда. Где еще такая полная жизнь!
– Полная! – встрепенулся Олег, не сводя глаз с бутылки женьшеневой, которую Лариса извлекла из шкафа. Матвей вспомнил о россыпи пузырьков с луковой. На столе появилась тарелка с квашеными помидорами.
– Сейчас мать баранины поджарит.
– Никакой баранины! – решительно махнул Олег. – Мы в сухом штопоре. Только загрызть. А тут все есть.
Названивая горлышком о стакан, он налил себе половину, пытался поднести ко рту. но не смог – рука выплясывала.
– Ба-а-арыня, барыня! – Пашка уставился на стакан. – А может, камаринская. Возьми полотенце, способ проверенный.
Олег сделал петлю из полотенца, вдел в нее руку со стаканом, перекинул полотенце через шею, как через полиспаст-блок, и стал подтягивать стакан ко рту, пуча глаза. От напряжения на лысине у него выступили капельки пота. Наконец причастился.
– Пошло! – он облегченно вздохнул. – Сейчас всосется, и начнут со скрипом расправляться члены.
Все приняли по одной, наливали каждый себе – норму знали. Вторая пошла легче, без полотенца.
В английском языке искали эквивалент русского слова "похмелье", – оживился Пашка. – И не нашли. Перевели приблизительно: "пьянка на следующий день".
– Ты ему верь, – сказал Матвей Ларисе. – Он близок к литературным кругам. Или кольцам? А может, петлям…
– А кем ты работаешь? – Лариса задумчиво пускала дым кольцами.
– А кем я могу работать? – сузил глаза Матвей. – Конечно же, толкателем.
…Начал он в Хабаровске. Узнав о постигшей его жизненной неудаче, один из случайных собутыльников – начальник отдела кадров крупного завода предложил ему поработать толкателем.
– Перспективно. А нам нужен человек именно с такими качествами, – сказал он, потягивая "Пино-гри" в буфете ресторана "Дальний Восток", – щекотливые дела решаются только в подобных заведениях. – Легкий на подъем, веселый, знающий жизнь и массу похабных анекдотов.
– А кто такой толкатель? Снабженец, что ли? Толкач?
– Ну ты скажешь! – поперхнулся коньяком завкадрами. – Да разве какой-то затюканный, засаленный снабженец-толкач может сравниться с блистательным толкателем? Даже в словах есть разница, улавливаешь? В первом нечто тупое, вроде кувалды, долбящей в одну стену, а во втором чувствуется взрывная сила, ум, современность, в нем бушуют атомы, нейтроны!
Чувствовалось, его "забрало".
– Поясни, поясни, – придвинулся Матвей.
– Помнишь сказку "Поди туда, не знаю куда"? Это о толкателе. Только он один способен на такое. В недрах стылых бюрократических аппаратов вызрела фигура, которая стала пружиной действия, появляясь в местах многочисленных пробуксовок. Толкатель. Как правило, это человек высокообразованный, тертый, умеющий изъясняться. Когда вот эти самые толкачи обломают свои тупые головешки о стену, его посылают по какому-то конкретному заданию, но и тогда он решает сразу целый комплекс вопросов. А чаще всего ему дают стратегическое направление и открытый карт-бланш: осмотрись, действуй по обстановке, выясни, что можно урвать с наибольшей для себя выгодой. И он едет туда, не знаю куда, привозит то, не знаю что.
– А смысл? Зачем такая деятельность?
– Ты ходил когда-нибудь по магазинам? Наш покупатель ведь не идет с определенной целью: купить сто граммов масла, полкило колбасы, пару носков, лосьон. Он идет купить то, что дают, что сегодня выбросила торговля в продажу не для ублажения покупателя, на которого ей всегда было наплевать, а для выполнения собственного плана. Ну вот. Толкатель действует точно так же, но в масштабах своего предприятия. А для этого он до тонкостей должен знать конъюнктуру, рынок, возможности и потребности, видеть перспективы, шевелить извилинами. Толкатель – это мозг завода, его кибернетический центр, заброшенный в далекую галактику, откуда идут материалы, фонды, средства и даже… – завкадрами понизил голос, – планы. А он – катализатор.
– Позволь. А директор?
– Что директор? – махнул рукой тот. – Директор озадачивает коллектив, накручивает хвосты, мылит шеи, покорно выходит на ковер, ссылается на объективные причины и погоду. А у толкателя никаких объективных причин нет. Оружие директора – матюки, угрозы, накачки. Он и с рабочими-то толком поговорить не может, все срывается на визг: "Давай-давай, братцы, поднажми еще немного!" А у толкателя могучий арсенал психологических ключей и отмычек, он должен найти подход, поговорить по душам и с простым люмпеном, и с министром, найти доводы и убедить каждого. Он змей-искуситель, что лезет в душу. Словом… – он вздохнул, – не каждый директор может стать толкателем, более того, директор, как правило, не может им быть, а опытный профессиональный толкатель может работать в любом предприятии, отрасли и даже… министерстве. Да, и в министерстве!
– Ну, попробую, – ответил Матвей. – Что мне терять, кроме цепей. А у меня и цепей-то нет.
Для начала его послали в один леспромхоз, чтобы вынуть застрявший там эшелон леса, который предназначался для завода. Позже он узнал, что это был его испытательный рейд. Кадровик – битый волк! – умолчал о том, что до него посылали туда толкателя, молодого, напористого, косая сажень в плечах, а за плечами не одно успешное дело. Но то были дела, которые решались в приемных главков и трестов, среди милых секретарш и лощеных клерков – той коробку конфет, букет цветов, тому – ужин в ресторане и "сувенир". А еще белозубая улыбка, блестящий пробор на голове, массивный золотой перстень с печаткой, японские часы "Сэйко", добротный костюм, приличные манеры.
По натуре это было самое настоящее свинорыло – прижимистый, скупой, старался урвать даже из тех денег, которые давались ему для представительства – конфет, коньяков и прочего. И все копил на свои заветные "Жигули" да на кооперативную квартиру с обстановкой. Леспромхоз он считал легкой добычей: нажать на затюканное начальство, упомянуть в разговоре несколько влиятельных имен, обложить энергичным матом среднее звено и лично проследить за погрузкой.
Но он не учел одного – самого нижнего звена.
Весь план его сразу же полетел кувырком. Затюканное начальство оказалось в отъезде, среднее звено послало его сначала очень далеко, а потом поближе – к лесоповальщикам. Кипя негодованием и энергией, молодчик-толкатель прибыл в барак рядовых тружеников и стал дожидаться их прихода с работы. Он думал провести тут короткий летучий митинг, кинуть несколько лозунгов, кратко охарактеризовать текущий напряженный момент, подвести итоги, наметить перспективы, мобилизовать на трудовой подъем. И в качестве стимула – несколько туманных обещаний о моральном и материальном поощрении. А пока дожидался, решил подкрепиться. Вытащил колбасу, сало, малосольные огурчики, зеленый лук, соус "Кетчуп", булочки – все в пакетиках, бумажечках, стерильно. И едва только поднес к сочным губам первый кусочек, как в тамбуре загремели сапоги. Лесоповальщики в брезентовых робах, заросшие, угрюмые, на миг застыли на пороге, оглядывая диковинного гостя и его богатую закуску. Завалились в барак и плотным кольцом окружили молодчика.
– Колбасу жрешь? Сало? – заговорил высокий, костистый, с корявым лицом. – Малосольные огурчики?
Говоря это, он брал закуску и бросал в рот – проглатывал, даже, кажется, не жевал.
– А мы крупой давимся!
– Рыбкин суп хлебаем.
Закуска вмиг исчезла со стола.
– Товарищи! Товарищи! – вскочил на ноги молодчик. – Я ведь не проверяющий. Я к вам по делу…
– По делу? А где сивуха? – низенький лесоповальщик без церемоний залез в несессер, вышарил там одеколон "Чары" (запах мужественный, приятный), отвинтил пробку и вмиг высосал из резного горлышка. Сплюнул. – "Тройник" лучше. Ну?
Глаза у молодчика стали квадратными. Он смутно начал понимать, что мобилизующий митинг с общими призывами вперед и выше может не получиться.
Однако он был еще уверен в себе, в тех могущественных силах, что стояли за его спиной.
– Как вы смеете? – он пытался вырвать несессер из жадных рук: там еще импортный бритвенный станок, английские лезвия "Жиллет", несколько авторучек с нарисованными красотками (перевернешь – она голая) для презентов начальству и прочая дребедень, столь милая его крохоборскому сердцу. Я жаловаться буду! Сегодня же позвоню…
Множество луженых глоток загрохотали:
– Гра-гра-гра!
– Жалуйся, мать твою! А это видал, звонарь? – и к его носу приблизился шершавый, весь в трудовых наростах кулак. Кто-то уже щупал его костюм:
– Пузырей пять дадут…