- Наша столовая мало похожа на "Гранд-отель", но таких знаменитых людей не часто встретишь и на тамошних банкетах! - сказал Орич и протянул Нине ветку вишни. После первой рюмки он становился напыщенно-слащавым. - Пусть этот белый цветок будет символом вашей радости! Надеюсь, что недалек час, когда мы встретимся с вами на защите докторской диссертации Орленова!
Интересно, как он заговорит, когда окончательно опьянеет?
Но Нине все сегодня доставляло удовольствие. Она приколола ветку к своему синему костюму. Ее сияющие глаза отыскали мужа. Пусть он не сердится на то, что их временно разлучили, ее взгляд будет постоянно с ним.
Муж поторопился успокоить ее: ну, конечно, конечно, пусть она будет вполне счастлива.
- Ну-с, что теперь поют молодые ученые? - спросил Улыбышев, обращаясь к аспирантам, теснившимся на одном конце стола. - В наши дни "Гаудеамус" уже не пели. Мы больше налегали на простую водку и на русские песни. "Во субботу, день ненастный…",- вдруг протянул он приятным грудным голосом и непринужденно засмеялся. - А водка, я вижу, в почете и у вас? - он поднял рюмку и потянулся к Орленову. - Ну, Андрей Игнатьевич, позвольте еще раз от души поздравить нас!
На дальнем конце стола подхватили песню. Орленов, притихнув, задумчиво вслушивался, как высокие голоса женщин и низкие мужские грустно выводили:
Прощай, девки, прощай, бабы,
Угоняют нас от вас!
Угоняют нас от вас!
За те горы, за те дальни,
На погибельный Кавказ!
На погибельный Кавказ…
Там, среди молодежи, умельцы успели выпить и по второй, и по третьей, и теперь одна песня сменялась другой: аспиранты, как и студенты, любили петь. Прозвучали уже и лирическая песенка о парне, который никак не распрощается с милой девушкой, и студенческий вальс, когда Орич вдруг закричал:
- "Рекламу"! "Рекламу"!
Аспиранты знали, что Андрей не любит эту неизвестно кем и когда придуманную чепуху, составленную из объявлений, которые каждый видит на улице. Но Орич уже затянул во все горло:
Удобно, выгодно, надежно
В сберка…
в сберкассе денежки хранить
Их взять всегда оттуда можно и три процен…
и три процента получить!
- Вот это уже не просто русская песня, а чисто городская! - засмеялся Улыбышев.
- Советская мещанская - проворчал Орленов и сам смутился оттого, что это прозвучало грубо. И кого он смеет подозревать в мещанстве?
Впрочем, как всегда бывает на таких торжествах, за столом сидели не только ученые или те, кто стремился к этому званию. Тут были и такие, кто, став аспирантами, совсем не торопились к самостоятельности. За примером ходить было недалеко: Орич, когда-то подававший надежды, постепенно превращался в привычного тамаду на разных пирушках. Однако обижать собственных гостей не следовало. Вон и Улыбышев особенно внимательно взглянул на Андрея и сказал:
- Не будьте таким алым. Каждый веселится как умеет. Конечно, не все они станут гениями, но молодежь хороша уже тем, что молода!
Он был прав, среди аспирантов были и такие, которые прямо со школьной скамьи пересели на институтскую, а потом сразу стали кандидатами в ученые. Самому старшему из них было всего двадцать два года! Что они знали и умели в жизни, что видели в ней?
Откуда у них наблюдения, которые могли бы объединить науку с практикой?
Орленов, которому давно исполнилось тридцать, мог бы много сказать о недостатках, присущих молодости, но Улыбышев уже отвернулся к Нине, уговаривая ее выпить. Вот она взглянула на профессора заблестевшими глазами и поднесла рюмку к губам. Орленов укоризненно покачал головой и предупредил:
- Смотри, с непривычки тебе будет плохо.
- Но я хочу попробовать! - капризно сказала Нина и чокнулась с Улыбышевым.
Теперь уже не один Орич, а весь хор продолжал нелепую песню:
В горящий примус вы не наливайте
Бензин…
бензин, а также керосин!
И о пожаре сообщайте
По телефо…
по телефону ноль один…
Орленов заметил, как раскраснелось лицо Нины. Она слушала профессора, низко склонив голову. Андрей неловко повернулся к Вере Велигиной, сидевшей рядом. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь подумал, будто он следит за женой. Однако Велигина, судя по ее насмешливой реплике, думала именно так.
- В лучах славы твоя жена еще красивее, - сказала она.
- О чьей славе ты говоришь?
- Конечно, не о твоей,- Вера пожала плечами.- Твоя слава еще маленькая!
"Ну вот, и эта уже заметила, что Нина занята только Улыбышевым!"- с неудовольствием подумал Андрей и подосадовал на шум, на несмолкавший хор. На дальнем конце стола теперь пели песню-пародию "Писатель русский знаменитый". Орленов закурил и, хотя не смотрел больше в сторону жены, невольно ловил обрывки разговора.
- Нет, я не люблю женщин в науке, - сказал Улыбышев. - Многие студентки идут в аспирантуру только для того, чтобы выгоднее выйти замуж. А потом они чаще всего бросают науку.
- А я замужем и тем не менее осталась в аспирантуре,- задорно сказала Нина.
- Кем же вы будете по окончании?
- Скромным экономистом. Надену синие чулки и темные очки и стану изучать, что дают ваши изобретения народному хозяйству. Тогда берегитесь меня!
Да, в лучах славы она действительно стала еще красивее! У нее было неправильное лицо, скулы выдавались, напоминая о наличии монгольской крови; глаза, большие, темные, прорезаны чуть наискось; кожа, тонкая и смуглая, казалось, всё время играла румянцем, и если бы разбирать ее всю вот так, по отдельным черточкам, то в каждой можно было найти какую-то неправильность. И в то же время сочетание всех этих в сущности неправильных черточек создавало такой необычный рисунок, что редкий человек не улыбался, увидев Нину.
Сегодня она была вполне счастлива, и от этого ее лицо стало еще живее. Ей льстило и то, что соседом оказался самый известный из всех гостей, и то, что он красив, солиден и в то же время умеет так мило ухаживать, болтать, ничем не подчеркивая своего превосходства. Все ее желания сбывались: она хотела стать женой ученого и стала, желала быть центром маленького, но своего мирка и была этим центром, так как к ней чаще всего были направлены взгляды, улыбки и слова мужчин, и Андрей ничего не мог бы возразить против такого ее "царствования".
- Вот погодите, - продолжала Нина, - пойду работать в Госконтроль, и тогда ваш Электрический остров будет подведомствен мне.
- Как вы сказали? - совсем другим тоном переспросил Улыбышев.
И Нина, как видно, поняла, что разговор принимает иное направление, потому что торопливо сообщила:
- Это он так называет ваш филиал,- и кивнула на мужа.
- Электрический остров! Удивительно точно! Вот уж не подозревал в вас поэта! - Улыбышев удивленно поглядел на Андрея, словно тот переменился у него на глазах. - Вы правы, честное слово! - с еще большим воодушевлением воскликнул он. - Мы действительно превратили Верхнереченский остров в Электрический! - И, оживленно повернувшись к Нине, сказал:- Хотел бы я, чтобы вы посетили наш остров и посмотрели на нашу работу! Я думаю, нигде в мире не создано столько электрических машин для сельского хозяйства, как у нас!
В его голосе звучала гордость за филиал института, которым он руководил. Он начал расхваливать своих сотрудников. Они создавали замечательные аппараты для электродойки и для очистки зерна, для сушки фруктов и для уборки хлебов. А сам он работал над электрическим трактором! Только последняя фраза не понравилась Орленову.
- Я думаю, что создание электротрактора даст мне докторскую степень!
Впрочем, это законная гордость изобретателя. Улыбышев тут же начал посвящать Нину в чисто технические тонкости своего дела: "Вы знаете, Нина Сергеевна, для вспашки одного гектара нужно всего сорок киловатт-часов, а мы располагаем миллионами!" - и "одного киловатт-часа вполне достаточно, чтобы вывести тридцать штук цыплят!" Точно так же говорит о своей работе и Орленов. Уж таковы все ученые, они забываются даже в присутствии женщины, чуть лишь коснутся своей науки. А интересно ли это собеседнику, им безразлично.
К Орленову подошел захмелевший Орич, высокий, нескладный, весь какой-то изломанный. Он с пьяной грустью сказал:
- Выпьем, Андрей! Ученым можешь ты не быть, но кандидатом быть обязан! Вот ты и остепенился! Но помни, не всякая степень является ступенью к славе!
Три месяца назад Орич после многих лет "аспирантского сиденья" попытался наконец защитить диссертацию на тему "Электричество в парниковом хозяйстве" и блистательно провалился. Диссертация была признана компилятивной, - еще хорошо, что ему не приписали плагиата! И теперь он завистливо следил за тем, как однокашники его, один за другим, выходят на самостоятельную дорогу. Вот и сейчас Орич, по-видимому, вспомнил об этом, потому и стал неприятен. Расплескав вино из бокала, он стал опускаться в подвинутое Орленовым кресло так, словно проделывал цирковой трюк: согнув свое длинное, нескладное тело в три погибели. Бокал он, однако, держал цепко.
- Завидую! - вдруг сказал он.- Скажи, почему ты, а не я? Ведь никакого таланта у тебя я не замечал! Единственное твое достоинство - красивая жена. Но и это всего-навсего - выигрыш на трамвайный билет! Сегодня она есть, а завтра…
Велигина, давно уже с беспокойством прислушивавшаяся к пьяному бормотанию Орича, сердито прикрикнула на него:
- Встань и иди танцевать! И притворись трезвым! Слышишь, Павел! |
Орич вздрогнул, выпрямился, потом грустно сказал: