- Судили? Да что вы, Верочка. Тут не такое делали. Посчитайте, сколько в гаю уцелело столетних лип. Два десятка, не больше. А их ведь раньше здесь около тысячи было. Я хорошо помню - целые аллеи богатырских лип. Сразу после войны начали люди отстраиваться. Все же было сожжено дотла. Ну и рубили все подряд. Вон смотрите, какие красавицы лиственницы, они тоже ровесники тем липам. Им в первую голову досталось - сначала лиственницу и сосну вырубали. А какая сосна была? Корабельная! Все шло на срубы хат. Тополя, ясени, клены - это уже потом, во вторую очередь пустили под пилу. И наконец добрались до лип. Древесина их на строительство не годна, мягкая, усыхает - коробится. Так что придумали? Кору сдирали. Повалят столетнюю липу, потом разденут ее и голенькую бросят. А кора на крыши шла, вместо шифера. Еще и сейчас есть несколько домов, крытых корой древней липы.
- Но это же дикость, варварство!.. - с негодованием воскликнула Вера. - Люди сто лет берегли, целые поколения растили, а тут срубили запросто, раздели, как вы говорите, чтобы только крыши крыть. Могли ж соломой, я видела в деревнях соломенные крыши.
- Могли, конечно. И в лесу могли сосну пилить, лес рядом. Не обязательно в гаю.
- Да это же парк, прекрасный старинный парк, каких, наверно, немного у нас. Ни у кого рука не дрогнула, - негодовала Вера. - Неужели не нашлось ни одного человека, который бы остановил это изуверство?
- Не нашлось. Каждый о своем гнезде думал, заботился, чтоб над ним не капало.
- Нет, я просто не верю, не могу поверить. Фашистов победили, такое чудовище одолели, умирали за родную землю, вот за эту красоту божественную и потом сами губили нещадно эту красоту. Ну, что это такое? Лес рядом, вы говорите. Пусть бы в лесу, а то ведь в парке же!
- Ах, много тут разбираются, где лес, где парк, - махнул рукой Сорокин. - Мы живем на природе, окружены красотой ее, а понимать и ценить эту красоту не научились до сих пор.
- А кто ж виноват в этом, Сергей Александрович?
Вера остановилась и прислушалась. Где-то совсем недалеко в глубине гая стучал топор.
- Слышите?
- Рубят, гай рубят, - ответил Сорокин.
- Так идемте, идемте же скорей! - Вера схватила его за руку и потащила за собой на звук топора.
Рабочий совхоза Антон Яловец решил сделать изгородь вокруг своего приусадебного участка. Плетнями из частокола здесь огораживались все, так было заведено с незапамятных времен - эти незатейливые заборы сооружались быстро, просто и дешево. До войны, когда лесов было больше, плетни обычно делались из еловых сучьев. Теперь их стали делать в здешних краях из ольхи, которой окрест было видимо-невидимо и которая подлежала вырубке и выкорчевке. Но ольха - последнее дерево, и Яловец решил заготовить материал на плетень в гаю - и добротней и ближе от дома.
Когда Сорокин с Верой подошли к Яловцу, он уже успел срубить около десятка молодых лип и кленов. Стройные, гладкостволые, серо-зеленого и кофейного цвета, они лежали разбросанно, там, где свалил их беспощадный топор. Неожиданно Сорокин быстро вышел вперед, закричал грозно:
- Что вы делаете?!
Яловец опустил топор, поправил на голове выгоревшую до неопределенного цвета военную фуражку, с любопытством оглядел подошедших, усмехнулся криво и небрежно обронил:
- Не видите, што ли? Дуги гну.
- Да вы соображаете, что вы говорите! - Сорокин не находил слов. - Вас за это судить… за такое казнить мало…
- Уже судили… А казнить погоди, успеется, - очень тихо и невозмутимо ответил Яловец. - А вы што, в лесники нанялись? Или, может, я спугнул вашу любовь? Тогда покорнейше прошу извинить. Только лучше б вам перейти в другое место, гай велик, а мне тут больше нравится.
- Подлец, мерзавец! - теперь уже не кричал, а сквозь дрожь процедил Сорокин. - Мало, видно, сидел, опять потянуло к уголовщине.
- Щенок, кому грозишь?.. - Птичьи глазки Яловца замигали, большие мясистые ноздри задвигались.
- Бросьте топор! - властно приказал Сорокин и сделал движение в сторону Яловца.
- Но, но, не очень. Обожжешься. - Яловец выставил вперед левое плечо, а правую руку с топором отвел в сторону: - Я человек контуженный, с меня спрос небольшой…
Это наглое предупреждение озадачило и вконец обезоружило Сорокина: он теперь не знал, что делать. Подставлять голову под топор бандюги было безрассудно. Испугалась и Вера. Пугал ее совершенно дикий взгляд и какая-то нечеловеческая, звериная осанка Яловца. Когда Яловец отвел топор в сторону, ей показалось, что он сейчас ударит Сорокина. Вера тихо, осторожно, машинально приблизилась к Сорокину и позвала умоляюще:
- Не надо!.. Сергей Александрович, пойдемте. Прошу вас. - Она вся дрожала, не в силах совладать с собой.
Как раз в это самое время из кустов, словно из земли, вынырнул Тимоша. Вид у него был отчаянный, волосы взъерошенные, как у ощетинившейся кошки, глаза одержимые, в руках суковатая палка. Он посмотрел на Яловца ненавидящим, испепеляющим взглядом и пригрозил задиристо:
- С топором… на людей бросаться… хо-ро-шо!
- А тебя кто звал? Ублюдок, - уже несколько растерянно проговорил Антон. Неожиданное появление Тимоши как-то отрезвляюще подействовало на него. Это понял и Сорокин. Волнуясь, он приказал:
- Тимоша! Сейчас же беги к директору. Немедленно. И все расскажи.
- Напугали чем! - еще хорохорясь, но уже явно отступая, процедил Яловец. - Подумаешь, не видали директора. Чихал я на него…
2
Тимоша прибежал к Булыге запыхавшийся и взволнованный. Только что проснувшийся Роман Петрович - в последний выходной перед жатвой он решил вздремнуть часок после обеда - посмотрел на юношу и сразу понял, что случилось нечто чрезвычайное.
- Что? Говори? - настороженно спросил Булыга. В последние годы он жил в постоянной тревоге: то ему казалось, что в свинарнике вспыхнет эпидемия, то от короткого замыкания загорится коровник. Он был уверен, что это Посадова послала сына сообщить ему какую-то неприятную весть. Булыга глядел на юношу выжидательно, а тот пытался проглотить застрявший в горле от волнения и бега комок и никак не мог совладать с собой. Наконец он выпалил:
- Яловец гай рубит!
- Как рубит? - не понял Булыга, все еще ожидая чего-то страшного.
- Так, рубит клены молодые.
- Тьфу ты, черт. Ну и что, что рубит?
- Сорокин там, Сергей Александрович, хотел было ему помешать, а Яловец топором на него.
- И что, рубанул?
- Замахнулся только. И оскорбляет по-всякому.
- Так ему и надо, пусть бы рубанул, чтоб не совал свой нос везде, - ввернула Полина Прокофьевна.
- Погоди, мамочка, - недовольно поморщился Булыга. - Ты вот что, Тимофей. Передай Сорокину, чтоб не связывался с дерьмом. А в отношении Яловца я приму меры. Вот так… Понял?
- Хорошо, - ответил Тимоша, огорченный. Не такого решения ждал он от директора, думал, что Роман Петрович сразу бросится в гай, свяжет Яловца и отправит в милицию.
Как бы то ни было, а сообщение Тимоши очень огорчило Булыгу. Огорчило не столько то, что гай рубят, черт с ним, с гаем. Неприятно было, что рубит Яловец, из-за которого и так немало хлопот.
"Ну что с ним делать, с этим Яловцом? - размышлял Булыга, раздувая ноздри. - Оштрафовать? Так ему, подлецу, все равно. У него в доме и так пусто, гол, как сокол. Все пропивает. И страдать от этого штрафа будет не Яловец, а его жена и маленькая дочь - безропотные, несчастные существа. Чем они виноваты?.. Жалко их… Выгнать бы его из совхоза совсем к чертовой матери - не выгонишь. В колхозе, там другое дело, там проще - решило общее собрание, и точка, закон. Там общее собрание что угодно может решить. Скажем, постановили - церковь закрыть. И никто не отменит такого постановления, никакой патриарх всея Руси. А тут совхоз, рабочий класс, профсоюзы. Рабочком обжалует приказ директора, и Яловца восстановят на работе. Конституция на его стороне: граждане СССР имеют право на труд. Все законы на страже интересов рабочего класса. А какой Яловец класс? Просто деклассированный элемент. Кто он такой есть? Откуда появился? Из заключения. За что сидел? За хулиганство. Птица меченая, бандюга. Отсидел три года. Выходит, недостаточно, не образумили. А меры какие-то надо принимать, иначе на голову сядет. Да и на других его поведение разлагающе действует. "Яловцу можно, а мне нельзя?!" Есть такие горлопаны".
Так беспокойно заканчивал свой единственный за весь месяц выходной день Роман Петрович Булыга.
Тимоша оказался рядом с Яловцом совсем не случайно. Он увидел, как в половине четвертого Сергей Александрович, принаряженный неспроста, пошел в библиотеку. Тимоша видел, как Сорокин и Вера направились в гай, и, подталкиваемый ревностью и детским любопытством, пошел следом за ними. Он шел осторожно, на почтительном расстоянии, так, чтобы они не могли его увидеть Тимоша стыдился своего поступка, но оправдывал его тем, что он шел не с целью подсматривать, а с намерением помешать. Он хотел где-то "случайно" встретиться с Верой и Сорокиным и сказать Вере что-то такое, что заставило бы ее немедленно вернуться домой.