"Своими романами Вы точно сказали читателю всех наций: "Не глядите на то, что народ мой численно не так уж велик, жизнь его так же значительна, полна такого же великого содержания, как жизнь любой из наций. В купели человеческих страданий и среди побед человеческого духа его слезы и муки, его мечты, его борьба тоже оставили свой глубокий след…""
Вклад Андрея Упита в художественное самосознание человечества трудно переоценить. От "социализма чувств", о котором в свое время говорил В. И. Ленин, к "социализму мысли" - таков путь Андрея Упита - писателя и человека, чьи труды и дни, увенчанные Золотой Звездой Героя Социалистического Труда, прошли на "земле зеленой", во имя счастья которой он жил и творил.
Ю. Розенблюм
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
Владелец усадьбы Бривини Иоргис Ванаг широко распахнул дверь Салакской корчмы и пропустил вперед шорника Преймана. Тот сперва перекинул через порог правую, искалеченную в колене, ногу и второпях чуть не споткнулся, если бы не успел вовремя ей подсобить - выставить вперед палку. Бите, обжигальщик извести из имения, поспешил ухватиться за ребра приоткрытой двери: раз втроем сидели в корчме, вместе и выйти нужно. Оба остановились, подождали, когда владелец Бривиней сойдет с крыльца.
Ванаг шел большим, но каким-то деревянным шагом - первый раз надел новые, неразношенные сапоги. Твердые подметки и черные лакированные каблуки громко стучали по стершимся известняковым плитам, которые шатались и звякали. Но на землю Ванаг не сошел, а остановился на третьей, нижней ступеньке. Рослый и плечистый, он задрал кверху темную бороду, пощупал, не сполз ли с шеи желтый шелковый платок, и стал глядеть через Даугаву на городок Клидзиню.
Бите встрепенулся: за выпитый стакан грога следовало услужить.
- Обождите, господин Бривинь, - угодливо сказал он. - В стодоле мокро, как вы побредете туда в новых сапогах? Лучше я подведу лошадь.
Тут Прейман заметил, что Ванаг высматривает что-то в Клидзине; с котомкой в одной руке и палкой в другой, прихрамывая, подошел к нему сзади. Хотя он и стоял ступенькой выше, вытягиваясь на здоровой ноге, но все же не мог сравняться с рослым хозяином Бривиней.
- Глядите, - указал он за Даугаву своим длинным пальцем мастерового, - перевозчик Лея строит паром.
Ванаг и сам превосходно видел баржи с грудами досок и теса, с людьми, снующими у другого, лугового, берега реки. Чуть поодаль, мимо крайних домиков городка, вдоль самого берега, вверх по течению, тихо скользила лодка с повисшим на слабом ветерке парусом. Другая, поменьше, огибала косу у парка Дивайского имения.
Лея уже показывал Ванагу начатые работы, и тот знал все лучше других.
- Два парома строит, большой и малый, на двух баржах и на одной. Малый - перевозить весной в ледоход и осенью.
- Да, да, - сразу согласился шорник, - в ледоход. На большом пароме, говорят, можно будет перевозить по шесть подвод сразу. А какой канат протянет через Даугаву! Я видел, лежит там свернутый, мне по сих пор, - он провел рукой по шее. - Такого беса я еще не видывал - из тоненьких проволок, не толще вожжи, но, говорят, ужас какой крепкий.
- А ты что думаешь! - процедил сквозь зубы хозяин Бривиней, едва слушавший болтовню Преймана, - сталь - это тебе не лен и не конопля!.. Тросом называется.
При незнакомом слове у шорника блеснули из-за очков глаза, рябой подбородок с редкой рыжей бородкой вытянулся.
- Да, тросом, я и говорю. Ну и тяжелый, говорят, этот трос. Мне Лодзинь рассказывал, он на своей лодке его сюда из Риги привез. От Красных амбаров до набережной Даугавы на парной фуре везли… - Вдруг он рассмеялся "малым" своим смешком. - Шесть подвод зараз на пароме! Ну уж это приврали.
- Зачем приврали! - недовольно отозвался Ванаг, точно это его назвали вруном. - Видал, какие баржи? А когда на них положат настил с перилами! Лея, он знает, что делает.
- Ну, не ахти какой он мудрец, - самоуверенно сказал шорник. - Все Леи богом ушиблены. С деньгами-то всякий умен. Кто он был раньше, когда ушел из Викулей, - голодранец! А теперь погляди, какими делами ворочает. Черт знает, откуда только деньги берет! Пяти лет не прошло, как на лодках через реку перевозит, а гляди - два парома, дом строит!
Выше на берегу и в самом деле стояли леса, возвышавшиеся над домишками Клидзини, над серыми крышами из дранки и красной черепицы. Красная кирпичная стена уже значительно переросла штабеля кирпичей, сложенных тут же, по эту сторону улицы.
- "Дом строит…" - повторил хозяин Бривиней, осаживая собеседника. - Коли не пить и не курить - можно и строить.
Он не мог допустить, чтобы какой-нибудь мастеришка так рассуждал о богатом человеке - тем более Прейман: сам подмазывается к богачам, а за спиной завидует и частенько поругивает их.
- Паром - это хорошо, - повернул Ванаг разговор. - А то намучились мы с этими лодочниками во время ярмарок. Иной только после обеда на ту сторону попадет, когда другие уже назад едут. И так что ни день. Клидзиня на глазах разрастается. Сколько лавок было пять лет назад и сколько теперь? Со станции подводы с товарами, к каждому поезду легковые извозчики едут. И мы, мужики, тоже: сколько телег с ячменем и льняным семенем осенью переправляем!
- И еще больше будет! - радовался шорник, словно и у самого было что продавать. - Каждое воскресенье хозяева так и тянутся в имение кунтрак подписывать. Землю выкупают. Через два года здесь будут только одни хозяева. Вырубают кусты, целину поднимают: осенью ячмень и льняное семя так и потекут.
Ванаг не то не успел, не то не захотел ответить. Старый Берзинь, по прозвищу Пакля-Берзинь, вывел из стодолы его кобылу. Бите-Известке так и не пришлось помогать - он нес лишь кнут, разматывая навитую на можжевеловое кнутовище веревку. Вороная Машка, увидев хозяина, заржала, выражая свое недовольство долгим и скучным ожиданием. Телега остановилась прямо перед крыльцом в луже от вчерашнего дождя. Бите подскочил, чтобы поправить сидение - мешок с сеном, покрытый ярким полосатым тряпичным пологом. Не выпуская из рук вожжей, приземистый, кругленький Пакля-Берзинь зашлепал по грязи к лошади, подбил прямее дугу, проверил, достаточно ли подтянут чересседельник. Бите, положив кнут на тележку, переминался с ноги на ногу.
- Придется идти домой, - сказал он, - и так полдня пропало. Хоть бы мой малец-подручный огонь в печи не упустил, как в прошлый раз. Горазд на проказы, поганец, хоть убей!
- А что ж ты в пятницу разгуливаешь по городу? - поругал его хозяин Бривиней.
Бите сорвал с головы запыленную известкой шляпу и сердито выбил ее о ладонь. Бородка у него была серая, точно золой посыпанная.
- Да жена гонит! Пойди да пойди, погляди, не готовы ли наконец наши овчины! Этот Трауберг опять до поздней осени их не выдубит, - придет зима, нечего надеть… Третий раз прихожу, и все нет. А он только смеется: "Ти смешной керл, на косовицу шуба шить хочешь".
- Колонист верно говорит, - усмехнулся Ванаг, - так и выходит, что на косовицу. Разве ты один, другим ведь тоже надо, - и покосился на тюк дубленых овчин, засунутый под сиденье.
Прейман первым полез на телегу. Он всегда старался влезть заранее, чтобы уложить увечную ногу вдоль правой грядки телеги. Теперь и Ванаг сошел с крыльца, оберегая от грязи новые сапоги. Дочь Пакли-Берзиня, Лиена, с Юрьева дня работала у него в Бривинях, и ради приличия следовало немного поговорить с ее отцом.
- Ну, Берзинь, как твоя жена? Все болеет?
Пакля-Берзинь повернул свое круглое, гладкое лицо в сторону усадьбы Липки, расположенной на горе, по крутому склону которой тянулся до сарая Салакской корчмы яблоневый сад. Приятная улыбочка не покидала его лица, даже когда на глазах стояли слезы. Казалось, она вросла глубоко-глубоко и просвечивала сквозь черты лица.
- Все то же, - бойко отчеканил он, явно польщенный вниманием владельца Бривиней, - лежит старуха, смерти дожидается, что же еще.
- Да, да, что ж ей еще делать.