И Семчик, сочувствуя своему другу, обещал решительно:
- Уж мы за них возьмемся! Я в укоме, погоди-ка, скажу.
Однажды на уроке древней истории случилась с Алешей неприятность. Это был его любимый предмет, хотя учительницу, рыжеволосую крупную женщину, он невзлюбил сразу.
Алеша положил локти на парту, уперся подбородком и жадно слушал. Греки проходили перед ним, возникая из сухих рассказов учительницы, они что-то грозно кричали и удивительно были похожи на бородатых красноармейцев, идущих через город на Таврию.
Какой-то вопрос бился в Алешиной голове. Ему казалось, что не все рассказывает учительница, пропускает что-то, и когда она кончила, он встал и, не подумав ничего, произнес, путаясь в словах:
- Вы только про царей всё говорите, а про народ? Революции там у греков были или как?
Дружный хохот поднялся в классе. Алеша смутился и сел.
Учительница сухо и недовольно объяснила, что преподает она то, что нужно, что в книге написано.
- У нас не клуб, - закончила она. - У нас - школа.
В перерыве все смеялись над Алешей. "Древнегреческий большевик", - прозвали его.
Вечером он жаловался Семчику:
- Влопался я, как дурак: я ведь ничего не знаю, и почерк у меня плохой.
Ему нужно было записаться в младшую группу. Но Валька, который до поступления сюда занимался дома, потащил его за собой.
- Уйду я, - малодушествовал Алеша перед Семчиком, а тот утешал его:
- Контры они все. Ты учись, не дрейфь!
Сам он не учился: некогда.
- Да я всю науку - раз, два - и в дамки, - говорил он. - В комсомоле нас политике учат. Чего еще?!
И Алеша решил не сдаваться.
Он не совался больше с вопросами, бросил работать в школьной библиотеке, не ходил на собрания, - он весь был полон мучительным сознанием своей неграмотности, некультурности, желанием догнать своих товарищей по группе.
Он присматривался к ним. Тут было много бывших гимназистов. Гражданская война помешала им кончить учение, и вот, великовозрастные, злые, они торопились разделаться с наукой, чтобы начать жить.
- У меня у одного мундир был, - сказал ему как-то Толя Пышный, шестнадцатилетний пухлый голубоглазый юноша, - серебром шит, а у остальных только куртки.
Учились в школе и детишки новых, только народившихся или возродившихся торговцев, рестораторов, людей нэпа. Золотушный сынишка Мерлиса, которого Алеша видел во дворе у Семчика, испуганно посторонился, впервые встретив Алешу в школе.
- А! И ты тут? - удивился Алексей. - Как тебя приняли?
Мерлис сердито огрызнулся:
- А тебя как?
- Мне все двери открыты, - сказал Алеша. - Я рабочий человек.
Удивляли Алешу и девочки: прилизанные, аккуратненькие, они проходили между парт, будто танцевали.
На уроке обществоведения одна из них спросила:
- Какая все-таки разница между большевиками и коммунистами?
"Где они были, когда черти дохли? - удивлялся Алеша. - Как прошла мимо них вся горячая пора? Где они отсиделись? Под маменькиными подолами, что ли? Вертихвостки!"
Были в группе и свои ребята. Их было немало, но Алеша смотрел на все злым глазом и видел только Мерлиса, Пышного да вертихвосток.
Он достал нужные книжки, с головой нырнул в учебу, даже к Семчику перестал ходить по вечерам.
Встретились раз.
- Учишься? - спросил Семчик. - Чего ж не заходишь?
- Учусь. Некогда.
- Контры как?
- Да ну их!
И он в самом деле махнул на все рукой и, как сурок в норку, спрятался в книги.
3
Ковбыш тяжелым, неподвижным взглядом уставился в начерченный на доске треугольник.
Томительное, щемящее молчание висело в классе, только с отсыревшего потолка падала капля за каплей: кап-кап, словно закипала вода в котелке.
Ковбыш потянулся к доске, неуверенно постучал мелом по пузатым сторонам грубо начерченного треугольника, переступил с ноги на ногу и беспомощно опустил руку. Мел упал к его ногам и покатился по полу.
Над классом плыла тишина, тяжелая, как туча.
- Болван! - вдруг отчетливо и злобно произнес Хрум, преподаватель математики. Он подошел к Ковбышу и, протыкая его острым указательным пальцем, прошипел: - Вы болван, Ковбыш!
На задней парте кто-то радостно взвизгнул, но, встретив тишину, испуганно сник.
Лицо Ковбыша медленно начало краснеть. Вспыхнула щека, нос, даже кончики ушей, - теперь это была медь.
- Я вам не болван, - прошептал Ковбыш и тоскливо посмотрел на учителя. - Вы не имеете права.
Он потоптался на месте, не зная, куда ему девать свои большие руки, потом вдруг круто повернулся на каблуках, как солдат, и тяжелым, широким шагом пошел прочь из класса.
Дребезжа стеклами, захлопнулась за ним дверь.
Хрум посмотрел на дверь, вытер платком лысину, помахал зачем-то платком в воздухе и, наконец, бледно улыбнулся.
- Ну-с!.. - сказал он и остановился.
В разных концах класса, не сговариваясь, не говоря ни слова, поднялись с места Алеша, Юлька, Лукьянов и молча, не останавливаясь, пошли между парт к двери. Дверь захлопнулась за ними. Только Лукьянов задержался в дверях, обернулся и махнул рукой: пошли, мол.
В классе закипал шум.
Хлопая крышками парт, торопливо, шумно поднимались с мест школьники и, толкаясь в проходах между партами, спешили к двери. Одни демонстративно, решительно проходили перед самым носом растерявшегося учителя; другие неохотно, озираясь на товарищей, прошмыгивали около стенок; третьи медлили, испуганные этим необычным происшествием.
Хрум сначала растерялся, потом озлился, закричал:
- По местам садитесь! - Но, увидев, что его никто не слушает, побледнел, съежился и испуганно стал следить за тем, кто и как уходит.
Когда в коридоре собралось больше половины класса, школьники подошли к дверям и закричали оставшимся:
- А вы? Что же? Ну!
Хрум схватил классный журнал и бросился из класса. Его встретили сразу упавшим молчанием, и в нем, в этом сдержанном и дисциплинированном молчании, Хрум учуял не раскаяние, а злость и силу.
- Я вас! - закричал он в бессильной ярости и, ссутулясь, побежал в учительскую.
В классе теперь не было никого.
Впрочем, один, да… вон, в углу, у окошка, спокойно сидел кто-то.
- Глядите! - заволновался Лукьянов. - Ковалев-то не вышел.
Школьники бродили по всему зданию, сдержанно разговаривая и нешумно шаля: еще шли уроки в других классах. Большинство побежало на улицу. Девочки по трое, по четверо, обнявшись за талии, чинно гуляли по коридору.
Около Лукьянова столпилась небольшая кучка: Алеша, Юлька, Голыш, - Ковбыша не было ни здесь, ни вообще в здании школы.
- А его проучить надо, Ковалева! - сказал Лукьянов.
- Бить? - мрачно нахмурился Алексей.
- Очень просто! - поддакнул Голыш.
Но Юлька запротестовала. Она, волнуясь, говорила, что нужно выяснить, почему не пошел со всеми Ковалев, и убедить его, а главное - надо пойти к заведующему про Хрума сказать.
- Обязательно надо к заведующему пойти, - добавила она и тоскливо посмотрела вокруг: увидела в вестибюле белые, холодные колонны, облупившиеся от времени, сторожа Василия, дремавшего на своем стуле под лестницей, грязные следы на полу и вздохнула: - Эх, школа у нас плохая!
Алеша слушал эти разговоры вполуха: думал о Ковалеве. Его он приметил давно: читал как-то о древних греках книгу с рисунками, потом поднял голову - увидел застывшего у окна Ковалева. Профиль его, освещенный полным светом, был словно написан на стекле. Встал, подошел к Ковалеву.
- У тебя вот какое лицо, Ковалев! - И показал ему рисунок в книге - голову греческого атлета.
Ковалев снисходительно улыбнулся и в ответ произнес:
- Чуда-ак!
- Знаете что, ребята, - сказал вдруг Алексей, - я с Ковалевым поговорю.
И, не дожидаясь ответа, пошел в класс.
Ковалев спокойно сидел на своем месте, один в пустом, гулком классе, и читал. Услышав шаги, головы не поднял. Даже тогда, когда Алексей вплотную подошел к нему, не шевельнулся.
- Ты что-о? - хрипло произнес Алексей и облизнул сухие губы. Тишина действовала на него угнетающе, он еще тише повторил: - Ты что-о?
Ковалев пожал плечами: ничего, мол.
- Против всех?
- А мне вставать было лень, - засмеялся Ковалев. - Да я и не баран: мне за стадом идти не указ. Я вот книжку дочитаю.
- Будто?
- А что?
Алеша подвинулся ближе.
- Будто? - повторил он насмешливо. - А может, перед учителем себя показал, а?
Опять пожал плечами Ковалев, но ничего не ответил. Было в этом движении широких, покатых плеч какое-то равнодушное презрение к тому, что говорит Алексей, и к тому, что подумают остальные. И странное дело: это Алеше понравилось.
"Ну па-арень!" - удивленно подумал он, а вслух сказал без злобы:
- Бить тебя всем классом будем, так решили.
Ковалев впервые поднял голову. В глазах у него светилось любопытство, не больше.
- А тебя парламентером прислали? - прищурился он. - Иду на "вы", так? - И вдруг вскочил, хлопнув крышкой парты. - Посмотрим!
Лицо его залилось краской. Алеша впервые заметил: в правильном лице Ковалева есть один дефект - челюсть хищно выдается вперед.
- Ты вот что, - сказал Алексей, - ты перед всеми извинись.
- Почему?
- Идешь против всех потому что.
- А вдруг я прав?
Алеша подумал-подумал и ответил убежденно:
- Не можешь быть один против всех прав.
Ковалев взял Алешу за борт куртки и сказал тихо:
- Ты мне этого никогда не говори, - понял? - И тряхнул волосами. - Один против всех всегда прав.