Продолговатая комната в три окна была заставлена цветами. Буфет, шкаф и диван самодельной работы, стол и несколько стульев составляли всю обстановку. В правом углу висела икона с незажженной лампадой, а под ней на маленьком треугольном столике высилась стопка книг. Михаил Сергеевич взял верхнюю, прочитал название: "Исповедь", Жан-Жак Руссо. Полистал. "Кто же живет здесь, читает такие книги? - Мандриков вновь осмотрел комнату. - Судя по всему, хозяин - рабочий или мастер, Новиков даже не объяснил".
Хлопнула дверь, и на пороге появилась Евдокия Николаевна:
- Небось голодный, Сергеич!
- Не беспокойтесь, Евдокия Николаевна, я… - заговорил Мандриков, но женщина перебила его:
- Ты мне не перечь. Снимай свой сюртук да ошейник и иди умываться. Рукомойник в коридоре. Там и мыло найдешь.
Михаил Сергеевич снял пиджак, который немного жал под мышками, расстегнул накрахмаленный воротничок и с облегчением вздохнул.
Когда он вернулся в комнату, на столе уже дымилась тарелка борща. Тут же стояла большая эмалированная кружка, полная желтого напитка.
- Ну, Сергеич, отведай моей бражки.
Мандриков с удовольствием выпил холодную терпкую жидкость с привкусом меда и хмеля. На него повеяло давним, таким родным и близким. Вспомнилось село в Горецкой волости на Могилевщине, маленькая старая изба с потемневшей соломенной крышей, соха возле сарая, из открытой двери выглядывает подслеповатая кобыла Машка. Плачут мать и сестры у ворот. Отец тяжело болел чахоткой и не смог выйти проводить старшего сына в солдаты.
- Да ты не студи борщ-то, - послышался голос Евдокии Николаевны. - Аль, может, не по вкусу?
- А, - оторвался Мандриков от воспоминаний. - Нет, очень вкусно. И бражка хороша. Как дома, бывало…
Он взялся за ложку. Хозяйка посмотрела на склонившегося над тарелкой Мандрикова, хотела что-то спросить, но сдержалась. К этому приучили ее и события последних лет и люди, которые появлялись ненадолго в ее домике и исчезали, даже часто не назвав своего имени.
2
Новиков был уверен, что оставил Мандрикова в надежном месте. Он торопился на завод: нужно было успеть до начала ночной смены поговорить с Антоном Моховым, передать ему поручение комитета встретить Берзина, приезжающего из Хабаровска, да и насчет листовок сказать. Завтра они испортят кровь господам колчаковцам и интервентам!
Чтобы сократить путь, да и не показываться дважды на пустынных улицах пади, Николай Федорович пошел напрямик через сопки к Жариковскому садику, что был перед заводом.
Еще издали за сеткой дождя Новиков увидел у заводских ворот невысокую коренастую фигуру Антона. Подняв воротник старой суконной куртки и низко надвинув поношенную морскую фуражку, парень покуривал, прислонившись к мокрой кирпичной стене заводоуправления. Было время пересмены. Два встречных потока темных фигур рабочих растекались от ворот - один исчезал в глубине заводского двора, другой распадался по улицам. Новиков ускорил шаг.
Мохов заметил его и пошел навстречу. Он всегда с удовольствием встречался с Новиковым, который заменил ему отца. Вместе с Николаем Федоровичем отец Антона, клепальщик, уехал с отрядом Красной гвардии в восемнадцатом году на Забайкальский фронт против Семенова. Новиков вернулся без него и, ничего не утаивая, рассказал, как Сидор Михайлович Мохов, находясь в разведке, попал в руки казачьего разъезда. Долго семеновцы пытали рабочего, вырезали на груди звезду, обрубили пальцы на руках и ногах, обрезали уши, выкололи глаза и бросили в степи. Оставляя за собой кровавый след, Мохов приполз к своим и умер. Товарищи похоронили его. Прощальные речи были короткими - нужно было выступать. Над свежим холмиком земли не прозвучали прощальные залпы - экономили патроны.
- Тебе, Антон, надо батькино место занять, - сказал тогда Новиков. - Мать не тревожь. Пусть выплачется. Легче на сердце станет - это дело женское. Так надо. А ты, - рабочий положил свою тяжелую руку на плечо юноши, - по батькиной дороге иди. Жди от меня знака…
Прошел год. Антон стал активным подпольщиком на Дальзаводе, Не раз, рискуя жизнью, успешно выполнял поручения партийной организации. Новиков гордился своим питомцем, но скрывал это, говорил с ним суховато, по-деловому, и всякий раз, посылая парня на очередное дело, волновался, переживал, хотя видел, что Антон становится все более ловким, уверенным, смелым. "Эх, не дожил Сидор Михайлович. Не узнал бы своего сынка. В орла вырастает Антон", - думал Новиков, отвечая на приветствие Мохова.
Они остановились. Николай Федорович достал из кармана трубку, на черенке которой было семь зарубок по числу убитых Новиковым семеновцев в Забайкалье. Прикрывая трубку от дождя, старый рабочий долго ее раскуривал, хмуря брови, потом, с удовольствием затянувшись и выпустив длинную струю дыма, спросил:
- Заждался? Что нового?
- В сухой док пригнали три вагона с патронами и гранатами, - быстро зашептал Антон, поглядывая по сторонам. Лицо его, темное от загара и заводской копоти, поблескивало. - Охраняют колчаковцы. Завтра будут грузить на миноносец "Верный". Он должен пойти в бухту Ольга. Вот и все.
- Угу, - кивнул Новиков и снова затянулся. В его маленьких глазах появились лукавые огоньки. - Патроны и гранаты нам тоже нужны.
- Возьмем? Как? - оживился Антон, но Новиков строго взглянул на него и сердито ответил:
- Понадобишься, скажу. Поважнее тебе дело есть.
Антон не мог скрыть обиды. Он по-ребячьи надул губы, выплюнул окурок погасшей японской сигареты, глубже засунул руки в карманы брюк. Новикову стало жаль его, но он только проговорил:
- Слушай и запоминай. Дело-то очень тонкое.
- Ну, слушаю, - отозвался Антон.
- В понедельник утром на вокзале встретишь одного нашего товарища. Будешь стоять у левых ворот, в белой рубашке и с Библией в красной бархатной обложке. Он сам подойдет к тебе и спросит: "Вы от брата? Как его здоровье?" Ответишь: "Поправляется, но ходить еще не может. Я вас провожу". Приведешь его ко мне. Ясно?
- Ясно, - Антон улыбнулся. Ему понравилось поручение, его так и подмывало спросить, а кто же этот "брат", но сдержался. По тону Новикова Антон понял, что он хорошо знает приезжего товарища, но, приученный к правилам подпольной конспирации и опасаясь снова быть одернутым Новиковым, промолчал. Тот продолжал:
- Вечером Наташа принесет тебе листовки. Помощники нужны?
- Нет, сами управимся. - У Антона на лице появилось задорное выражение. - Завтра господа интервенты почитают их.
- Смотри, будь осторожным, - предупредил Новиков.
- Не в первый раз, - махнул рукой Антон.
- Приду посмотрю, - пообещал Николай Федорович и еще раз по-отцовски заботливо напомнил: - Смотри в оба и без всяких там фокусов. К Фондерату попадешь - забудешь, как тебя зовут. Зверь он, почище бешеной собаки!
- Слыхал!
- То-то. А, черт тебя дери! - выругался Новиков от неожиданно ударивших его в лицо теплых брызг грязи. Мимо них промчался легковой автомобиль с высоким брезентовым верхом. Разбрызгивая лужи, он остановился у ворот. Хлопнула дверца. Из автомобиля вышел человек в штатском дождевике и, раскрыв над собой черный зонтик, направился в заводоуправление. За ним двинулись два офицера. - Начальство! - усмехнулся Новиков и протянул руку Антону. - Будь здоров.
Николай Федорович вышел на заводской двор и, прежде чем направиться в свой механический цех, зашагал к пирсам. Дальзавод лежал на берегу бухты Золотой Рог, растянувшись почти на две версты. У его причалов стояло более десятка военных и торговых судов, нуждавшихся в срочном ремонте. "Срочный, - усмехнулся про себя Новиков, - отсюда срочно на кладбище или на дно…"
Вот стоит французский транспорт, накренившись на левый борт. Полгода назад грузчики в порту подложили под его котлы адскую машину. Транспорт ждет своей очереди, да едва ли дождется. Вон миноносец "Верный" третий месяц не может отойти от стенки. А работы-то там на пару недель. По губам Новикова скользнула улыбка. Он смотрел на серое вытянутое тело миноносца.
Оно, казалось, навсегда застыло в серой воде с радужными пятнами нефти. Дождь клевал бухту бесчисленными уколами.
Николай Федорович видел, как, не спеша, по палубе прошло двое рабочих, дождался, когда они по пружинящему деревянному трапу, у которого, нахохлившись, в брезентовом плаще стоял часовой, сошли на берег. Новиков догнал их. Поздоровались.
- Скоро коробку выпустите? - Новиков кивнул на миноносец.
Рабочие оглянулись. Один из них сказал:
- Слушай, Федорович. Больше не можем волынку тянуть. Нынче инженеры какие-то были, кажись, американские. Побалакали с колчаковцами, и те нам гаркнули: "Если сегодня к полуночи работы не закончите - всех к стенке". Даже на вторую смену оставили.
- Ладно, - нахмурился Новиков. - Делайте все, как надо, как требуют.
- Как же так? - остановились в недоумении рабочие. "Верный" уйдет на побережье. Беляки высадят десанты!
- Что-нибудь придумаем… - Новиков направился в свой цех. И удивился, не услышав привычного гула станков, хлопанья приводных ремней, звона металла, грохота крана.
В огромном цехе, освещенном желтым светом запыленных лампочек, было непривычно тихо. Рабочие окружили плотным кольцом один из станков. На нем стоял человек в дождевике. Голова его с коротким черным бобриком волос была вскинута, и казалось, что человек, в котором Новиков узнал приехавшего на автомобиле пассажира, рассматривает железные фермы свода. Он выкрикивал:
- Агенты московских коммунистов… обманывают рабочих, провоцируют на забастовки… А кому это выгодно? Коммунистам, которые получают германское золото… Наша великая, миссия помогать адмиралу Колчаку, который спасет Россию от хаоса. Вы должны быстрее ремонтировать…