Старик Дубенко вышел из цеха и смотрел исподлобья на эту картину. Последние машины их завода! Занимаясь изготовлением гранат, лопат и кирок, вместе со своей бригадой, подобранной тоже из старичков, Петро Дубенко кое-как разгонял тоску. Он боялся остаться без работы. Его руки должны быть всегда чем-то заняты.
Низкая туча медленно продвигалась по небу. Потемнело. Дождь застучал по листу железа, брошенному невдалеке. Стволы акаций почернели, напитавшись влагой, и отчетливей выделялись свежие раны на местах ветвей, обрубленных для маскировки эшелонов. Обрубленные деревья напоминали Петро Дубенко родной завод, родную Украину. Как и на заводе, все везде оголялось, вывозилось.
У самолетов появился сын. Он лазил внутрь машин, что-то говорил с летчиками, инженерами. Потом один самолет подрулил на старт. "Неужели Богдан полетит сам в такую погоду?" - подумал тревожно отец. Но самолет остановился, закинув хвост, постепенно затих гул моторов и торчком стали "палки" - винты. Богдан спрыгнул из штурманской кабины, его окружили. Старику показалось, что сын на полголовы выше всех. Чувство гордости поднялось в сердце старика. Он разгладил усы, приосанился. Дубенко гордился сыном, хотя зачастую не понимал, как мог сделаться его сын таким умным, нужным стране человеком. Непонятно было, как из мальчонки Даньки, которому он не раз давал подзатыльники, вырос директор и главный инженер Богдан Петрович Дубенко.
...Ночью налетели немцы, зажгли фальшивый завод. Фанера и жесть сгорели быстро. Пикирующий бомбардировщик сбросил две бомбы на заводскую железнодорожную ветку. На место происшествия выехали Дубенко, Рамодан и председатель завкома Крушинский, тихий, стеснительный человек. Вслед за ним приехали на "эмочке" из штаба ПВО, из города. Одна бомба упала у виадука, построенного над сухим логом. Рельсы завернуло и скрутило. Основная ферма длиной в двадцать метров, изуродованная, лежала на земле. Один из быков был разрушен наполовину. Вторая бомба угодила в железнодорожную насыпь. Путь был разрушен на протяжении ста пятидесяти метров. Разорванные на куски рельсы валялись в лесозащитной полосе. Многие деревья были срезаны или измельчены в щепы.
- Вот тебе и вывезли заводик, - сказал Рамодан, присаживаясь на краю воронки, - каких чертей наломал.
- Очень подозрительно, - сказал подполковник, приехавший из штаба ПВО, - такое меткое попадание с пикирования. Метеоусловия, как-будто, были неподходящие: сигналил кто-нибудь.
- Просто случай, - заметил Крушинский, - кто станет сигналить?
- Ну, как кто? Много имеется всякой дряни.
Подполковник произвел замер пути, воронки, что-то еще записал в полевой книжке и, приложив руку к козырьку, сел в машину.
- Надо восстанавливать полотно, - сказал он уже из машины, - мобилизуйте всех, кто у вас есть. Рельсы подождем.
"Эмочка" ушла. Вымазанная грязью для маскировки, она сразу выпала из глаз.
Подкатила ручная дрезина, усеянная бойцами истребительного батальона. Дрезина остановилась на той стороне виадука. Бойцы соскочили, спустились по насыпи, шурша щебенкой, и вскоре появились возле Дубенко и Рамодана.
- Подполковник из штаба ПВО утверждает, - сказал Рамодан командиру батальона, - что кто-то сигналил.
Дубенко внимательно посмотрел на Рамодана.
Они возвратились на завод. Рабочие ожидали их. Взрыв отрезывал пути эвакуации. Все сознавали это. На восстановление не пришлось выбирать людей, пошли добровольно. Чтобы не сорвать демонтаж оборудования, на линию послали триста человек.
ГЛАВА XVIII
На следующий день окончательно выяснилось, что ремонт пути силами завода займет не менее трех дней. Дубенко решил побеспокоить Николая Трунова, попросить его помочь имеющимися в его распоряжении войсковыми средствами.
Конечно, просить было неудобно, у Николая свои заботы и ответственность, но вывоз завода дело важное и государственное. Дубенко позвонил Николаю. Его не было. Адъютант сообщил что генерал будет в шесть часов. Сейчас выехал к фронту. Дубенко решил забежать на городскую квартиру, в которой он не был со дня отъезда Вали. Дом был пуст. На лестничных клетках лежали мешки, из них просыпался песок, его разнесли ногами. Многие окна заколотили фанерой. Почтовые ящики квартир набиты доверху газетами и письмами. Их не очищали - хозяева были далеко. Огромный оставленный дом, казалось, омертвел. Богдан вынул из ящика письма Тимиша. Были письма от Тани, от матери. От Вали не было. Это волновало Богдана. Зайдя в комнату, он положил на столик, подернутый пылью, шляпу, поморщился, снял шляпу, смахнул пыль тряпкой, валявшейся на полу. Распахнув окна, прилег на диван и принялся за письма. Он читал медленно, вдумываясь в каждое слово, по два-три раза перечитывал строчки. На Кубани было благоприятно, сын готовился в школу, мать сварила два килограмма варенья, кончили с уборкой подсолнухов. Письмо Тимиша было наполнено горечью воина, вынужденного говорить о временных неудачах.
Среда писем затерялся небольшой конвертик с адресом, написанным незнакомым почерком. Богдан вскрыл его последним. От кого? Письмо от почти совершенно забытой женщины с зелеными глазами. Как далеко то время. Женщина писала с Урала. Она скучала, работала в театре, мечтала о Сочи. В наивной и немного бестолковой болтовне письма было что-то трогательное, детское. Богдан вспомнил ее губы, когда она потянулась к нему при прощании на маленькой станции, приклеенной к обрыву, вспомнил ее мягкие, пепельные волосы. Внизу стояла подпись: Лиза. Он забыл ее имя и вот, смотря на подпись, не верил, чтобы та женщина, далекая и экзотическая, встреченная под пальмами на фоне синих гор, носила такое простое русское имя.
В дверь постучали. Богдан вздрогнул от неожиданности. Знакомые обычно всегда предупреждали его по телефону. Он отворил дверь.
На площадке стояла его соседка, блондинка, которую он однажды видел в бомбоубежище. Она была хорошо одета - в светлой шляпке, с выпущенными локонами, упавшими на плечи, легком шелковом платьице, в туфлях из белой замши. Локоны ее светлых волос доходили до плеч. Она, несколько смущаясь, выдержала его взгляд, потом сдержанная улыбка дрогнула в уголке подкрашенных губ.
- Простите, Богдан Петрович, мне хотелось бы видеть вашу жену... Валю.
- Валю? - удивленно переспросил Дубенко.
- Не удивляйтесь, Богдан Петрович. Мы с ней хорошо познакомились там... - она указала пальчиком, - внизу, в бомбоубежище. Она просила зайти к ней и оставить адрес портнихи.
- Вали нет дома, - разглядывая молодую женщину, сказал Богдан, - она уехала.
- Эвакуировалась?
- Да.
- Вот оно что... - произнесла она, приподняв брови, - тогда простите.
Она постояла в нерешительности. Ей, очевидно, не хотелось уходить.
- Вы пишете ей?
- Пока не писал. Она, вероятно, еще не добралась. Но писать, конечно, буду...
- Я хотела бы написать ей несколько слов. Вы разрешите? Вы пошлете в своем конверте, - она раскрыла элегантную сумочку, достала крошечный карандашик в оправе из слоновой кости, такую же миниатюрную записную книжечку, прислонилась к стене.
- Зайдите, - пригласил Дубенко, решившись на эту запоздалую вежливость, - здесь неудобно.
- Если разрешите. На минутку.
Она присела к столу, все еще смущенная, и принялась писать маленьким почерком, изредка покусывая кончик карандаша. Богдан сел напротив. Она чувствовала его взгляд, смущалась. Покраснели маленькие ее уши, на шее пульсировала жилка.
- Вот и все, - сказала она, вырывая листок.
Она подняла наконец глаза, и их взгляды встретились. Она задержала свой взгляд, покусала губы и, отдав записку, опустила веки. Девушка была необъяснимо очаровательна, и какая-то хорошая открытая простота, проглядывавшая в ее движениях, привлекала к ней.
- Я пойду, - сказала она.
- Посидите еще немного.
- Тогда разрешите снять шляпу, я как-то не привыкла к ней.
- Прошу вас...
Она подняла полные руки, вынула шпильку с голубым камнем, сняла шляпку. Оправила волосы легким и быстрым движением пальцев.
- Расскажите мне что-нибудь про себя, - сказал Богдан и смутился.
Она заметила краску, упавшую на его щеки, улыбнулась. У нее были немного кривоватые зубы, почему-то это придавало ее лицу особую привлекательность.
- Мне рассказать о себе? Хотя вы ничего не знаете обо мне. Вы не знаете даже моего имени.
- Ваше имя...
- Не припоминайте напрасно, Богдан Петрович. Мы встречались случайно и официально не были знакомы. Мое имя - Виктория.
- Виктория?
- Вас удивляет?
- Нет. Но вот только-что одна женщина... я тоже забыл, как ее зовут - вдруг оказалась Лизой. А она непохожа на Лизу. Вы больше похожи на Лизу, а та - на Викторию.
- Может быть, - спокойно сказала Виктория, - так бывает.
Она поставила локти на стол, приложила ладони к щекам.
- Щеки горят.
- Нездоровится? - спросил Богдан.
- Пощупайте лоб, - сказала она и, взяв его руку, поднесла к своему лбу, - не правда ли, холодный? Следовательно вполне здорова?
Он почувствовал теплоту ее руки, мягкие ищущие пальцы.
- Я могу рассказать о себе все, Богдан Петрович. Хотите?
- Говорите, Виктория.
- Хорошо. Только я присяду на диван.