Валя читала "щоденник" Тимиша, присланный для Танюши, и слезы, одна за одной, капали из ее глаз. В этих листках, написанных на линованной бумаге, вырванной из ученической тетради, излилось горе и надежды человеческой души.
- Надо переслать Танюше, - сказала Валя,- неужели он не получил еще ее новый адрес?
- Дневник Тимиша я перешлю сегодня же, - согласился Богдан, - майор Лоб везет запасные части в Ейск. Он опустит письмо в Ейске, а оттуда оно мигом дойдет к Танюше... Кстати, тебя может захватить майор на Кубань.
Вала вытерла платочком глаза, отрицательно покачала головой.
- Я не оставлю тебя одного в такое время.
- Но со мной оставаться опасно.
- Раз будешь ты переносить опасности, буду и я с тобой разделять их. Все равно я не проживу и одного дня без тебя, Богдан.
- Но нужно подумать о сыне... Об Алеше...
- Не будь так жесток, Богдан.
- Я не хотел тебе говорить, Валя, но ты вынуждаешь меня... Согласно приказа я должен остаться в городе до самого последнего момента... существования завода.
- Я останусь с тобой.
- Повторяю, мы оба будем подвергаться огромной опасности. Может быть не все будет гладко. Немцы зачастую сбрасывают авиадесантные части, отрезывают пути отхода. Может быть придется выходить из окружения... Ты свяжешь меня. Я вынужден буду делить обязанности между долгом и тобой.
- Если бы Шевкопляс не ушел на фронт, и ты оставался главным инженером, было бы по-другому. Ты выехал бы с первыми эшелонами...
- Но теперь я не могу выехать с первыми эшелонами. Я директор завода. Я должен быть примером для всех остальных, а тут капитан корабля все время держит на мостике свою супругу...
- Ты начинаешь обижать меня...
Она замолчала и сидела, держа на коленях листочки дневника Тимиша. Готовое сорваться возражение потухло в душе.
- Я согласна, Богдан, - сказала вдруг Валя. - Прости меня.
- Спасибо.
Богдан взял ее за руки, листочки дневника упали на пол. Богдан откинул ее голову и кротко поцеловал вначале губы, потом щеки, лоб. Она принимала его поцелуи, прикрыв глаза и прижимаясь всем телом.
- Как хорошо с тобой, Богдан. Вероятно, я большая эгоистка. Мне стыдно своего счастья. Вероятно, когда-нибудь я поплачусь за это... Надо собрать письмо Тимиша.
Они нагнулись, собрали листки, подобрали по страничкам и потом, сидя рядом, перечитали вновь все.
- Какой хороший человек Тимиш, - сказал Богдан, - часто я завидую ему, его доле воина... Там проще понимаешь события, там все понятней. Есть грусть, тревоги, но его письма чистые, настоящие и, главное, мобилизующие дух... Прости, Валюнька, я как-то говорю слишком выспренно. Завтра ты уедешь в Москву. Железную дорогу изредка бомбят, но будем надеяться, все сойдет благополучно.
- Я не боюсь бомбежки. Привыкла... Тяжело покидать тебя, родной. Боюсь, что теперь наша семья разобьется уже на четыре части. Папа едет с эшелоном?
- С последним. - Он держал ее за руки и ощущал мозоли на ее ладонях. - Закончили укрепления?
- Почти. Вчера туда уже пришла пехота и спешенные кавалеристы Николая. Они привезли орудия, пулеметы. Обживают блиндажи. Езжай, Богдан. Я хочу повидать сегодня Николая. Прощусь с ним.
...Шел дождь. Низкое небо нависло над городом. Струйки стекали по асфальту мостовых, по стеклам машины, по каскам красноармейцев, направляющихся за город, по стволам расчехленных орудий, по граням штыков. Вдоль шоссе, в желтых ямах, накрывшись плащ-палатками, лежали бойцы, кое-где устанавливали зенитные орудия, нацеливая их на дорогу, чтобы использовать как противотанковые. Шлагбаум контрольного пропускного пункта выкрашен в красный и черный цвета. Документы проверяли тщательно. По скошенным полям, пригибаясь, бежали бойцы истребительного батальона. Шло учение. На колесики пулемета налипала грязь. По железнодорожному полотну один за одним прошли три поезда - два с орудиями и бричками и один с войсками. Над эшелонами на бреющем полете пронеслось звено истребителей, вскоре потерявшихся в дымке дождя.
Богдана ожидал Данилин. Он был одет в дорожный костюм: плащ, сапоги, поверх плаща ременный пояс, противогаз, на которой написано химическим карандашом - А. Н. Данилин. За спиной небольшой зеленый рюкзак с голубыми наплечниками.
- Вы уже готовы? - спросил Дубенко, пожимая породистую руку Данилина.
- Нет, не готов.
- Почему? Не успели собрать эшелон?
- Все готово. Погрузили двадцать платформ, сейчас пригнали пять, а остальных не предвидится, Богдан Петрович.
- Как не предвидится? Мы должны были начать погрузку второго эшелона...
- Оборудование снято, вывезено из цехов, свезено на площадки, мокнет под дождем, ожидает. Там и рабочие. Я хотел их отпустить домой, надо же и им собраться, не разрешили.
- Кто?
- Белан.
- Какое он имеет отношение к этому...
- Он начальник транспорта. Сейчас все зависит от него. Поскольку завод становится на колеса, начальник колес - главная фигура, Богдан Петрович.
Дубенко посмотрел на Данилина, но не уловил в его лице насмешки. Данилин был искренно расстроен, очевидно боясь критиковать Белана. Богдан позвонил, вызвал Белана. Тот явился минут через десять. Он держал в опущенной руке туго набитую полевую сумку, на сапогах комья глины, зеленая пилотка, почему-то очутившаяся на его голове, лихо сбита набок. На черных кудрях играли росинки дождя.
- Приветствую, директор! - воскликнул он со своей обычной развязностью, - что я говорил вам однажды? Надо сохранить Белана! Транспорт все. Нерв страны... И, несмотря на полное расстройство своего организма, работаю... поднимаю...
Дубенко стоял, положив руки на стол и чуть-чуть согнувшись. Он наблюдал улыбающееся лицо Белана.
- Почему не отправлен первый эшелон? - спросил глухо Дубенко.
- Первый эшелон? - Белан приподнял брови, развел руками. - Проворачиваем, Богдан Петрович. Не так-то легко...
- Я спрашиваю: почему не отправлен первый эшелон?
Веки Богдана вздрогнули. По щекам прошли темные пятна.
- Я же сказал... Не так-то легко. Нужны вагоны, а где они?
- Вы должны были отправить первый эшелон сегодня в одиннадцать тридцать. Данилин, со своей стороны, все приготовил, рабочие и станки мокнут под дождем... а вы в своей... своей... пилотке...
- Вон как вы со мной разговариваете. - Белан прошелся по кабинету, с каким-то особым вывертом работая пятками, раскидывая грязь с сапог, и сел в кресло. - Можно подумать, что вы меня захотели напугать. Не на того напали...
Белан выхватил из кармана пачку папирос, бросил в рот папироску и зажал ее крепкими белыми зубами.
- Через час эшелон будет отправлен, товарищ Белан?
- Не нажимайте на психику, товарищ Дубенко... В крайнем случае...
- Выйдите отсюда, - процедил Дубенко, стискивая зубы, - и если я увижу вас еще на заводе...
Белан хотел снова возразить, но, поймав что-то страшное в глазах Дубенко, приподнялся, вынул изо рта папироску, сжал ее в кулаке и вышел из кабинета.
- Теперь мы никогда не получим вагонов, Богдан Петрович, - простонал Данилин, взявшись за голову, - без Белана мы погибли.
Дубенко опустился в кресло. Мучительно вспыхнула боль. В кабинет вошел Рамодан.
- Белан срывает план эвакуации, - сдерживая грозные нотки, сказал Дубенко Рамодану. - Срывает. Первый эшелон еще не отправлен... Вагоны были занаряжены... Я его выгнал. Что? Кто будет организовывать транспорт? Через час эшелон должен уйти с территории завода.
- Но еще нет вагонов.
- Они будут.
Данилин ушел. Дубенко позволял Трунову с просьбой помочь. Тот обещал. Потом Богдан вызвал Тургаева, и они составили почасовой план погрузки оборудования и материалов. Тургаев должен был сегодня вытянуть из города четыре железнодорожных состава.
Дубенко вызвал четырех комсомольцев, работающих в термическом цехе. Они жили в поселке "белых коттеджей" и имели свои мотоциклы. Он поручил им наблюдение за подачей подвижного состава и паровозов на заводскую ветку. Сейчас они должны были выехать с его письмами к генералу Трунову, в горком партии, к начальнику дороги. Комсомольцы, крепкие, преданные парни, злые после разгрома "Поселка белых коттеджей", лихо повернулась на каблуках, и вскоре три мотоцикла вынеслись из заводских ворот.
- Вы останетесь при мне, - сказал Богдан четвертому. - Горючее есть, машина в порядке?
- Полный порядок, - приложив руку к козырьку, ответил паренек, очевидно, осчастливленный своим новым назначением. - В цехе-то делать почти нечего. Сворачиваемся, товарищ директор.
- Не жалко бросать завод?
- Что поделаешь. Не иголка - не потеряется.
- А если вас на фронт?
- Так и придется. Меня со спецучета снимают. Говорят, на Урале мастеров по термитной хоть отбавляй... - паренек несколько замялся, - вот хотел бы вам сказать, Богдан Петрович.
- Говори.
- Отправляются эшелоны с оборудованием, материалами, людьми... неправильно...
- Почему?
- А продукты? Их хотел Белан переправить предпоследним эшелоном, а по-нашему, лучше при каждом составе цеплять вагон с продовольствием. Женщины пугают, что по пути тридцать рублей литр воды, а на Урале зимой снегу не выпросишь, такой народец.
- И ты слушал такие глупости?
- Слушать все приходится. Не придавал значения.
- С продовольствием наладим, рассредоточим. Насчет воды в тридцать рублей - вранье... Пойдем-ка со мной на демонтаж.
- Глаза бы не смотрели, - сказал комсомолец, - вроде кожу сдирают. Неприятно.