Друзья несколько минут побродили по мокрому перрону. Раздался последний звонок. Богдан видел в бравом генерале бывшего конного разведчика Кольку. Двадцать с лишним лет были позади. Они расцеловались на прощанье, как и прежде перед опасным делом. "Ведь мы теперь не только друзья по оружию, но и родичи, - пошутил Трунов. - Тимиш-то так-таки подхватил вашу Танюху".
- Едешь через Киев, - сказал Дубенко, - зайди на Кияновский переулок. Племянницу понянчишь. Только береги свои генеральские шаровары...
Богдана встретила Валя. Она бросилась к нему, свежая, красивая, привычная. Он схватил ее на руки и целовал загорелые щеки. У машины ожидал сын. Алешка уцепился ему в шею и не отпускал. Так он и внес сына в автомобиль. "Звонили из Москвы, - сказала Валя. - Вот письма, - она передала пачку пакетов, - но... рассмотришь после, Богдан. Опять углубился в дела, ведь я тебя не видела целую вечность".
- На завтра вызывают в Москву с докладом, - сказал Богдан, - не знаешь, майор Лоб уже работает на заводе?
- Майор Лоб работает на заводе, - потухая, сказала Валя.
- Родная Валюнька! Чем дальше, тем все больше и больше забот. Мне иногда хотелось бы вернуть студенческие годы...
ГЛАВА I
Дубенко проснулся, выпростал руки из-под одеяла. Окна раскрыты, в комнату залетела пчела, прожужжала и ударилась в стекло. Луча солнца упали на линолеум пола. В лучах заиграла пыльца - вероятно, принесенная ветерком с недалеких полей гречи и подсолнуха. Пчела снова прожужжала и улетела. На миг блеснула ее прозрачные крылышки.
Сегодня меньше болела нога. Дубенко выспался. Исчезли ощущения тошноты и гула в ушах. Ведь как-никак пришлось за шесть дней слетать в Москву, на Урал и возвратиться обратно. Корпуса, которые он принял в Закавказьи, должны были вместить заводы новых истребителей, а их тяжелым машинам приходилось дублироваться на Урале, ближе к тяжелому сырью. Пока там почти ничего не было - несколько недостроенных зданий центрально-обогатительной фабрики, горы, тайга и небольшое поле, поросшее мелким ельником и утыканное пнями. Стоило ли думать об этом в такое хорошее утро?
- Валька! - крикнул он, скидывая с себя одеяло.
- Ура! - Валя спрыгнула с кровати и бросилась к нему. - Я уже полчаса наблюдаю за тобой одним глазиком. А ты лежишь так, что лица не видно. Проснулся или спит еще... Думала-думала...
- Швырнула бы в меня подушкой, сразу определила бы.
- Боялась. Последнее время я тебя что-то стала бояться. Ты такой занятой, злой и угрюмый. К тому же важный. Государственные поручения выполняешь!
- Валюнька! Мигом полотенце, прямо отсюда в озеро. Поплаваю, побултыхаюсь.
- Не будет никаких купаний, - Валя погрозила пальцем. - Врачи категорически запретили и поручили следить мне.
- Сделай поблажку, - век не забуду.
- Просить бесполезно.
- Ах ты, мой телохранитель, - он привлек ее к себе, закинул голову, поцеловал в смеющийся полураскрытый рот, - таким образом, я окончательно перехожу в класс старичков. Нельзя купаться! Мне, пловцу, экс-чемпиону!
- Чемпиону купаться нельзя.
Она нырнула в кровать, натянула на себя одеяло.
- Вставать, вставать, Валюнька.
Он принялся щекотать ее. Она прыгала, хохотала.
- Хватит, Богдан. Я совершенно отвыкла от твоего общества.
Она лежала и болтала. Каштановые волосы рассыпались по подушке и щекотали его шею, лицо. Ему было приятно ощущать близко возле себя ее волосы, холодные плечи. Десять лет прожили они уже вместе, и до сих пор не стареет их чувство. И все благодаря, конечно, ей. Она заметила морщинки, сбежавшиеся на его лбу, и принялась целовать их, пока они снова не исчезли.
- Я не хочу, чтобы ты, находясь со мной, грустил, Богдан. Ты должен отдохнуть в полной мере. Сегодня ты должен выбросить из головы свои самолеты. Я скоро начну тебя ревновать к этим машинам.
- Согласен. Сегодня я провожу день в кругу своей семьи. Жаль, нет батьки, мы бы с ним сегодня пропустили по паре хороших чарок калганивки.
- Я могу выпить с тобой калганивки.
- Ну, в этом я нисколько не сомневаюсь...
- Следовательно, жена у тебя пьяница?
- Похоже на это. Ну, не сердись. Какая же может быть жена, если она не любит выпить немного? В Грузии я встретил женщину. У нее были зеленые глаза, волосы как у Есенина и круглые плечи...
- Прошу тебя не расписывать мне своих любовниц!
Валя шутливо ударила его и прикрыла его рот своей маленькой ручкой.
- Да не любовница она, Валюнька. Просто женщина с зелеными глазами. Но главное: она никогда не пьянела. Однажды она при мне выпила два стакана адской грузинской чачи и хоть бы что.
- Наверное ей помогают круглые плечи...
- Валька, только без обид. Даже пальцем не прикоснулся.
- Не обижаюсь. Не хочу даже думать об этом... встаем!
Они быстро оделись. Солнечная пыль носилась в комнате. По дороге, мимо дачи, разбрызгивая щебенку, промчался автомобиль. На повороте к пруду машина покричала.
- Кого это шут с утра понес в город, - отдыхал бы! - сказал Богдан.
Внизу послышались какие-то встревоженные голоса. Богдан уловил голос матери. Она старалась говорить шопотом, очевидно боясь разбудить сына. Но над ее шопотом возвысился требовательный басок инженера Тургаева.
Дубенко махнул рукой.
- Опять что-нибудь на заводе.
- Так всегда. Так каждое воскресенье, - обиженно произнесла Валя.
По лестнице простучали каблуки, и в комнату вошел Тургаев. Он был в синем костюме с орденом Красной Звезды. Позади него стояла мать, выглядывал заспанный, испуганный Алеша и над ним удивленное лицо Клавы - домработницы.
- Что случилось? - спросил Богдан. - На заводе?
- Мы воюем с Германией, - сдерживая волнение, сказал Тургаев.
- Воюем? - переспросил Богдан. - Уже воюем?
- Немцы бомбили сегодня в четыре часа Киев, Севастополь, Житомир... Напали.
Стало холодно и тяжко. Война началась. Тревога была написана на всех лицах, и никто не пытался скрыть ее. Началось великое испытание кровью. Богдан знал, что такое война, - и слово это как бы снова разбудило его юность.
- Вы готовы, Алексей Федорович? - спросил Богдан.
- Да.
- Выезжаем через десять минут. Пока я умоюсь, будьте добры, выгоните машину из гаража. Я отпустил шофера. Мамочка, дай Алексею Федоровичу ключи от гаража и машины...
- Позавтракал бы, Богдан. Все готово.
- На лету можно.
Мать ушла с Тургаевым. Богдан набил портфель необходимыми бумагами, защелкнул замки. Валя, обняв Алешу, стояла у окна. На нее падало солнце, но она не замечала его. Алеша жмурился и тоже смотрел на отца. Оба они были встревожены. Впервые они столкнулись с грозным явлением, с коротким словом "война". Богдан подошел к ним и долго целовал потянувшиеся к нему эти родные лица. На глазах ребенка от этой необычной ласки вскипели слезы и крупными каплями покатились по щекам и рубашонке.
- Ты чего плачешь, Алешка?
- В Киеве тетя Таня с Ларочкой. Киев бомбили немцы!
Десятилетний ребенок впервые произнес эти страшные слова "бомбили немцы". Они прозвучали не по-детски серьезно и осмысленно. Неужели и для сына его выпадет та же тяжелая доля, которую он испытал в своем детстве? Для того, чтобы дети были счастливы, он посвятил свою жизнь постройке боевых машин, которые должны защитить его родину... Он отправлял их прямо с завода на пограничную линию обороны. Сейчас они сражаются там...
ГЛАВА II
Дорога в город окаймлена дачами и канавами. Дубенко переложил на себя руль, скрипнули баллоны, и автомобиль покатил к пруду. У береговых очеретов стояли черногузы, ныряли утки. Усатый дядька в красной безрукавке удил рыбу с дощатой плоскодонки. У "кладки" стояла женщина. На ней праздничное платье и яркий платок. Очевидно, она на минутку выбежала вон из той хатки, чтобы ополоснуть белье. Два парубка в сатиновых рубахах и пиджаках подошли к продовольственному ларю и разочарованно остановились. На ларе спущены ставни. Обычный воскресный день.
- Начинается, - сказал Тургаев, глазами указывая на опушку дубовой рощи.
Красноармейцы устанавливали зенитку - копали траншею, рубили молодняк для маскировки. Два бойца снимали с грузовика клейменные желтые ящики, взваливали на плечи и относили в кусты. Молоденький лейтенант в ярко начищенных сапогах что-то вымерял. Он шагал, и голенища сапог поблескивали зайчиками. На просторном голубом небо плыли небольшие облачка. Автомобиль летел по твердому, отполированному шинами шоссе. Вот и окраины города. Громадные баки с бензином, разбросанные между кущами тополей и акацией, и невдалеке колонна трехтоннок. Красноармейцы в новеньком обмундировании держали в руках полуавтоматические винтовки, очевидно, только что выданные из складов, и пели песни. У колонны расхаживали командиры, оправляя кобуры револьверов. Кобуры, вероятно, тоже только-что выдали, и они еще были неудобны, не прилегали плотно к бедру. Сапоги тоже были нерасхожены, брюки и гимнастерки топорщились, каски, приспособленные сбоку, казалось, еще пахли краской.
В городе на улицах людей больше обычного. Толпы возле расклеенного повсюду выступления Молотова. Дубенко затормозил машину и, выйдя на тротуар, прочитал это историческое выступление. Рядом с ним стояли Валя и Алеша, в машине сидела Анна Андреевна. Они ехали на городскую квартиру вместе с ним. И сейчас он особо почувствовал необходимость близости этих родных людей. Слова, оповещающие о нападении Германии, наполнили его сердце тревогой за семью.
- Папа, значит, правда, война? - спросил Алеша.
- Правда, - ответил он, подсаживаясь в машину.