5
- Есть люди, которые обладают способностью абсолютно не чувствовать настроения своего собеседника, не обращают никакого внимания на факты и высказывают свои мысли без всякого стеснения, не учитывая ни обстановки, ни времени. Такие люди рождены вождями, - процитировала я на ухо Бурову. И добавила: - Уверена, Бертольд Брехт имел в виду тебя.
"Комета" скользила легко, без качки. Но моторы гудели громко. То далеко, то близко за иллюминатором темнел берег, а солнце растекалось по реке. И она была желтой, как луг в ромашках.
Дома стояли прямо на берегу. От крыш, протянув жердочки, точно руки, уходили вверх ветряки. Колеса с ковшами - для забора воды - маячили возле каждого огорода. Проносились полоски островков, узкие, словно сосульки, голые и поросшие зеленым кустарником. Красные клювы буев появлялись над рябью и справа и слева. Устало плыли баржи, кургузые, похожие на сапоги буксиры. Возле берега паслись овцы, пили воду телята...
А на "Комете" ровно гудели моторы.
Мягкие кресла под белыми полотняными чехлами были удобны. В линиях салона, в его интерьере чувствовался комфорт двадцатого века и все такое прочее.
Буров посмотрел на меня, соединив во взгляде улыбку с хитростью. Сказал, качнув головой, резко, словно его укусила муха:
- Спасибо за комплимент, но, к сожалению, должен переадресовать его тебе. Я слишком ленив для столь высокого предназначения.
- Ты думаешь, у меня есть шансы?
- Гораздо больше, чем ты полагаешь.
- Не знаю, как реагировать на твой юмор. Но я не согласна с Брехтом. Мне думается, что вождем может быть лишь тот человек, который легко улавливает настроение людей. Способен угадать их чаяния, надежды.
- Вожди бывают разные, - равнодушно сказал Буров. - Спорить с этим все равно что обыскивать голого...
Рядом с Буровым сидел молодой мужчина, на коленях у него лежала кинокамера без чехла. Он вмешался в наш разговор. Что-то сказал Бурову. Они заспорили. Но потом все обошлось благополучно. Мужчина оказался оператором Астраханской телестудии, ехал тоже в Житное. Знакомство с оператором (забыла как его зовут) пришлось нам весьма кстати.
В Житном узнали, что Зинченко нет на месте - рыбачит на тоне.
Оператор, которому рыбинспекция дала глиссер, предложил подбросить нас на тоню: хлебнуть романтики вместе с ушицей. Я загорелась. Буров мялся, как стеснительный гость: может, пойти к семье Зинченко, обождать хозяина в доме. Я сказала:
- Когда у нас еще представится возможность побывать на рыбацкой тоне? К тому же тебе все равно нужно писать.
- Чего писать? - вяло поинтересовался он.
- Очерк.
- Ах, да. Очерк, - проговорил он как-то огорченно. И я поняла, ему смертельно не хочется писать, не хочется ничего делать. Он с радостью лег бы на берегу и продремал бы до самого заката.
- Ты не позабыл блокнот? - спросила я.
- Позабыл.
- Как же? - меня пощипывала досада.
- Обойдусь, - сказал он. - Запомню...
Голубой глиссер покачивался на мутной волне. Она хлюпала о его чистый борт, незлобно, словно похлопывая ладонью.
Оператор спросил:
- Ну, решили?
- Да, - ответила я. И пошла к дощатому причалу.
- Слушай, - сказал Буров. - Езжай одна. А я пойду в управление рыбколхоза. С председателем поговорю... Пусть для очерка человека порекомендует...
- Возьмите плащ, - сказал мне оператор.
- В такую жару?..
- Возвращаться вечером будет холодно. - У него густые светлые волосы и смелые глаза. Он подвинулся, я села рядом. Все-таки было тесно. И я чувствовала плечо оператора, руку. И он, конечно, чувствовал меня...
- С вами мне ужасно повезло, - сказал он.
Взвыли моторы. Глиссер дрогнул. И пенный хвост вытянулся за кормой желто-желто... Я обернулась. Буров шел по берегу, помахивая рукой. Оператор сказал:
- Муж доверяет вам?
- А вы доверяете своей жене? - спросила я.
- Нет, - сказал он и засмеялся.
- Значит, есть основания?
- Не задумывался над этим, - признался оператор. - Я не доверяю женщинам. Это мой принцип.
- Мужчина с принципами лучше, чем без принципов. Пусть это будет утешением для вашей жены. А теперь вы скажите, почему вам со мной ужасно повезло?
Оператор хитро сощурил глаза:
- Угадайте.
- Я не сотрудница угрозыска.
- Полагаете, они угадывают всё?
- Если верить книгам... Или не верить книгам - тоже ваш принцип?
- Моя любимая книга "Спортивная ловля рыбы". Я верю ей.
- Это хорошо, когда у человека есть хоть одна любимая книга.
- Любимая книга, любимая собака... Любимая женщина. Только не хмурьтесь, пожалуйста. Я не имею в виду вас.
Мне сделалось скучно. Привалившись к краю борта, чтобы хоть как-то отодвинуться от соседа, я стала смотреть на воду, которая живым крылом вздымалась под глиссером, вздрагивала, словно хотела сказать что-то и потом загасала, как усталое пламя.
Оператор взял камеру. Перебрался к водителю на переднее сиденье. Начал снимать меня или делать вид, будто снимает.
Сказал громко (надо было перекричать моторы).
- Мне с вами ужасно повезло, вы тема для телесюжета. Дочь героя войны приезжает к старому ветерану. Я сниму вас на пленку, а за это вы меня поцелуете. Правда?
- Если снимете очень хорошо.
- Буду стараться.
- Старайтесь.
6
Старожилы рассказывали, что когда-то, много лет назад, в этих краях водились птицы, которых люди называли мартынами. Потом птицы исчезли. Никто не знает почему. И в память о них рыбаки назвали свою тоню Мартышкой.
Тоня - это место, где ловят рыбу. Полоска берега, три-четыре домика, вешала, на которых разложен побуревший от сырости невод, заготпункт, красный уголок..
Солнце блестит на реке, как чешуя рыбы. Плещутся, будто-на что-то жалуясь, мелкие пугливые волны. Покачиваясь, друг за дружкой, словно утиный выводок, плывут поплавки невода. А надо всем - большое небо в белесой дымке без конца и края.
Мотор выключен. Глиссер по инерции скользит вперед. И со стуком, чуть шуршащим, изогнутым носом касается берега.
Водитель и оператор - люди ловкие. Поднялись. Раз - и уже хрустят подметками по песку. А глиссер покачивается подо мной. Неустойчивая посудина. Я, кажется, ойкнула. Оператор подхватил меня на руки. Вынес торжественно на берег. Правда, сам замочил ботинки. Шепчу:
- Поставьте меня.
Он смеется. Делает вид, что не слышит.
- Надорветесь.
- Я штангист.
- Прошу вас...
Наконец я на земле. Голова немного кружится. Но в теле легкость, словно я способна летать. Женщины в прорезиненных брюках и куртках, в широкополых шляпах выбирают, невод, комментируя наш приезд беззлобно и даже доброжелательно, однако, с большим набором пугающих меня слов. К концу дня я привыкну к этим словам, как и к запаху воды и рыбы. Но сейчас я, конечно, краснею... Смущение мое не остается незамеченным. Опять поток слов... Это все-таки игра. Нарочитость... Однако, клянусь, я не осуждаю рыбачек. Каждый развлекается, как может.
К нам навстречу идет молодой парень, приятный. Выясняется - бригадир.
Оператор бесцеремонно заявляет:
- Кормите! Умираем с голоду.
Теряется бригадир, разводит руками:
- Ничего нет. Ничего... кроме черной икры. И ухи из осетрины.
- Сойдет и это, - машет рукой оператор.
Бригадир советует:
- Попробуйте купите хлеба в лавке.
Оказывается, на тоне есть и лавка. Правда, сейчас там висит замок. Но продавец скоро находится. Оператор покупает буханку хлеба и бутылку московской. Нам приносят таз икры килограммов на пять. Чугунок осетровой ухи. Я столбенею от удивления. Хочется потереть глаза: уж не сон ли вижу?
Вместе с нами водку пьют бригадир и продавец. От закуски отказываются. Спрашивают:
- Это правда, что там, у вас черная икра большую ценность представляет?
- Правда.
Смеются. Говорят:
- Глаза бы ее не видели. Надоела. Мяса хочется.
Я ищу взглядом нож, чтобы намазать икру на хлеб. Бригадир советует:
- Вы ложкой. Ложкой...
И я ем осетровую икру столовой ложкой, словно рисовую кашу. На фабрике скажут: врешь. Я прошу:
- Сфотографируйте.
Зовут рыбака фотографа-любителя. Он велит взять мне таз на колени. Зачерпнуть ложкой икры.
- Только пришлите.
- Слово - закон.
Оператор говорит:
- Нужен Зинченко. Человек к нему из Москвы приехал.
Зинченко занят. Он пятчик. Должность в бригаде ключевая. Требует опыта, силы, сноровки. Мне объясняют, невод имеет два крыла. Тяжное крыло. И пятное крыло, которое увенчивает пятный кол. Когда выметывают невод, образуется мотня - место, куда заходит рыба. Тогда-то пятчик и двигает вдоль берега пятный кол. И весь улов в буквальном смысле находится в его руках.
Бригадир говорит о работе вдохновенно, не сводя с меня глаз. Кто-то из нас двоих, работа или я, нравятся ему точно. Думаю, что работа... Хотя от мужчин можно ожидать всякое.
Мы сидим в рыбацкой столовой, на открытой террасе. Тепло и ясно. Дышится легко. Обед такой необыкновенный. И разговор. И голова кружится самую малость.
Милое дело - путешествие.
Слева, ближе к берегу, дымятся печи. Поварихи в белых колпаках разделывают толстых, как поросята, сазанов. Сазаны живые, бьются под ножами, трепещут, словно ветки на стылом ветру.
- Потому на тоне такая уха вкусная, - говорит оператор. - Из живой рыбы.
Бригадир предлагает осмотреть тоню. Я соглашаюсь. Он ведет меня к берегу реки, где крутятся барабаны неводонаборной машины, гудит лебедка, барахтается рыба в зюзьге...