Глаза у Люськи тогда горели, как у волчицы. И я смотрела на нее с восхищением. Потому что целовалась всего один раз в жизни. С мальчишкой из десятого класса. Да какой это был поцелуй - ткнулись носом в нос за дверью пустого коридора и разбежались...
Самое интересное, что Вика Белых обо всем сразу догадалась. Посмотрела на меня хитровато. Спросила шепотом:
- Целовались?
Я кивнула. Покраснела. И Вика покраснела тоже...
- Ау!
Я спрыгнула на песок.
- Мать, ты ненормальная, - сказала Люська. - Сломаешь ноги.
Но песок принял меня хорошо, спружинив. Ноги не разъехались. Я лишь немного взмахнула руками.
Мы пошли по стенке, которая тянулась вдоль берега, широкая, зацементированная, с железными, полинявшими от солнца раздевалками. Скамейки стояли здесь тоже часто, но сидеть на них не хотелось: уж такими обшарпанными оказались они за лето. Мы решили пройти до конца стенки, потом повернуть назад в город и в ближайшем кафе выпить по чашечке кофе.
Прошли с километр и, прежде чем повернуть, могли пройти еще столько, как вдруг в мутно-серой ложбине, возникшей на секунду между двумя волнами, я увидела голову человека. Море штормило так здорово, что о добровольном купании нельзя было и думать. Однако в течение целого мгновения я наблюдала что-то круглое, черное, очень похожее на голову человека, усталого, неспособного приподнять над волной даже свое лицо.
- Человек! - я, кажется, толкнула Люську. - Человек! Там человек!
Мы остановились. И минуты три смотрели на мутное море. Смотрели так напряженно и пристально, что у меня закружилась голова. Я прикрыла глаза ладонью... А когда открыла их, то вновь увидела что-то черное и круглое. Оно, покачиваясь, плыло на хребте пологой волны. И я поняла, что это не человек. И догадка осенила меня:
- Мина!
Разумеется, ни Люська, ни я никогда в жизни не видели настоящую морскую мину. Но мы очень любили кино. И охотно смотрели фильмы в кинотеатрах и по телевизору. Конечно, когда-то в каких-то фильмах про моряков нам и довелось это круглое, рогатое чудовище увидеть...
Переваливаясь с волны на волну, оно медленно приближалось к берегу.
Ох, ох, - вздыхали волны, и брызги летели вверх белые и мелкие. Стенка была подмочена не только с самого края. В двух-трех местах пена докатывалась до скамеек.
Подумалось: "Через какое-то время мина ударится о стенку. Над стенкой в десяти - пятнадцати метрах пролегает железная дорога. Если произойдет взрыв..."
- Бежим! Надо сказать кому-то про мину.
Сняв шлепки, подгоняемые и страхом, и ветром, и брызгами, мы побежали что было сил назад, к пляжу...
- Вот это кросс!
Мужчин было двое. Молодые. Примерно одного роста. Очень похоже одетые. Один, кажется, был грузин. Другой - светлый, курносый.
Фразу произнес грузин. Я посмотрела на мужчин. Они не внушали мне никакого доверия. И взгляды у них были игривые, несерьезные. Но кроме нас, четверых, никого больше на пляже не было. И я сказала:
- Там мина!
И показала рукой на стенку.
- Может, дельфин, - улыбнулся грузин.
- Вы шутите неумно, - я произнесла слова резко и даже зло.
Грузин покраснел. Второй, светловолосый, хлопнул его по плечу:
- В такой шторм дельфины не станут приближаться к стенке. Пойдем посмотрим, Демна.
- Идите к пятой раздевалке, - сказала Люська, до этого молча разглядывавшая мужчин.
- Все ясно, - светловолосый задержал на Люське свой взгляд. - Напротив пятой раздевалки.
- Смотрите не заблудитесь.
- Приложим усилия... А к вам, девочки, просьба. Если вы, конечно, не очень торопитесь. Постойте здесь до нашего возвращения и никого не пускайте на стенку. Вдруг и правда мина.
Люська сказала:
- Круглое и темное там плавало точно.
- Круглое и темное, - бодро повторил светловолосый и торопливо пошел вслед, за товарищем.
- Ну, как кадры? - спросила Люська.
Я возмутилась:
- Прекрати. Иначе я сейчас уйду...
- Сейчас польет дождь. Уйти ты можешь только в наш сарай. А там очень скучно...
- Пусть лучше сарай, чем такие знакомства.
Люська ответила спокойно, будто ее совсем не обидел мой тон. А может, и вправду не обидел.
- От тебя никто ничего не требует. Веди себя скромнее...
Со стороны висячего моста через сквер бежали пограничники. Лейтенант - в фуражке с ремешком через подбородок - крикнул:
- Девушки, немедленно бегом за мост.
Солдаты дышали тяжело, топали сапогами, продавливая следы в сыпучем песке.
Вода в речке по-прежнему была спокойной и зеленой, как листья. Не верилось, что рядом бушевало море.
Возле рынка, справа от входа, на голубой стене сапожной мастерской висели клетки с канарейками и волнистыми попугаями. Тут же мужчина в сильно поношенном армейском обмундировании танцевал цыганочку под собственный аккомпанемент. Голосил тонко и немного гнусаво:
- Тили-тили, тили-тили...
Лицо у него было не пьяное, а больше ненормальное. Иногда он хлопал в ладоши, иногда поднимал руки и странно шевелил пальцами, словно пытался нащупать что-то.
- Местный дурачок Тихонравов, - услышала я за спиной мужской голос. Повернулась. Мужчины, которых мы встретили на пляже, нагнали нас. Светловолосый коснулся моего локтя:
- Можно было не волноваться. Пограничники все время наблюдают за морем.
- Это хорошо, - сказала я и высвободила руку.
Люська спросила:
- Откуда она взялась?
- Надо полагать, что это старая мина, поставленная нами или немцами во время войны. Сегодня ее сорвало штормом.
- Через столько лет?
- Не имеет значения. Если мина забыта и не вытралена, рано или поздно она о себе заявит.
Люська не унималась:
- Ее выловят?
- Не думаю. Скорее всего, расстреляют.
- Это страшно, - сказала Люська.
- Есть вещи и пострашнее, - мрачно сказал грузин.
Люська посмотрела на него с опасением.
...Мы не увидели водяного столба, широкого и грязного, взмывшего над морем, но услышали взрыв, раскатистый, словно крик. Лихорадочно задрожали деревья. И стекла в доме напротив задребезжали нехорошо. Женщина, шедшая с рынка, остановилась в изумлении. Казалось, даже петрушка в ее корзине ожила, зашевелила листьями. Женщина сказала:
- О боже!
Светловолосый ответил:
- Бог ни при чем.
Я улыбнулась.
Он спросил:
- Как вас зовут? - Наташа.
- Я так и думал, - по Люськиным понятиям он явно "кадрил" меня.
Потом последовал банальный вопрос:
- Куда вы идете?
Люська нахально ответила:
- В ресторан обедать.
Мы никогда не обедали в ресторане. Нас вполне устраивало кафе-самообслуживание. Однако Люськино нахальство было понятно лишь мне, потому что слова эти она произнесла равнодушным и даже чуточку усталым голосом. Ну, мало ли людей обедают в ресторане?
- Какое совпадение! - обрадованно воскликнул светловолосый.
- Нет, нет, - поспешила разочаровать его я. - У меня болит голова, я иду домой спать.
- При головной боли хорошо помогает коньяк, - с видом знатока заметил грузин.
- В малых дозах, - пояснила Люська.
- В малых дозах, - как эхо, подхватил светловолосый.
- Ни в каких, - упрямо возразила я.
- Ваша подруга в плохом настроении, - сказал светловолосый Люське.
- Ее напугала мина, - определила Закурдаева.
- Тихий уют, вкусный обед. Разве это не успокаивает нервную систему? - спросил грузин.
- Наташа, у людей принято, что меньшинство подчиняется большинству. Нас больше... Мы способны уговаривать вас бесконечно. Смилуйтесь...
- Хорошо, - сказала я. - Мы пойдем с вами в ресторан при одном условии: за свой обед мы платим сами.
- Бухгалтерия раздельно, - засмеялся светловолосый. - Другие бы спорили, а мы не будем...
Люська поглядывала на меня если не осуждающе, то скептически.
Местный дурачок Тихонравов заунывно с переходом на гнус пел:
В жизни раз бывает
Восемнадцать лет...
Сам же он был намного старше этого возраста...
Признаюсь, я почему-то стыдилась ресторана. Вспомнила Прасковью Яковлевну. Ее слова, идущие, наверное, из самой глубины души: "Ужасть, ужасть..."
Подумалось: все-таки я испорченная, порочная особа.
Официантка принесла меню. Светловолосый бодро сказал:
- Так, значит, коньяк?
Я почему-то повернула голову направо. И остолбенела... За соседним столом сидел Буров. Сквозь толстые очки он смотрел на меня...
3
- Вы читали Пильняка? - спросил Буров.
- Нет. А кто это?
- Был такой писатель. Известный в двадцатые-тридцатые годы.
Я призналась:
- Никогда не слышала.
- Вполне возможно. Вы родились гораздо позже. У него есть рассказ "Грэго-Тримунтан".
- Странное название.
- Морское. Так моряки называют ветры... Ветры дуют с моря. Ветры дуют в море. Всегда можно сказать о людях, что они просты, и никогда нельзя сказать, что просты люди.
- Как хорошо.
- Это не я. Это Пильняк...
- А вы... Вы сами что-нибудь пишете?
- Пишу вещь.
- Вещь?
- Да. Так принято называть рассказ, повесть, роман.
- Что же вы все-таки пишете? Рассказ, повесть, роман?
- Ветры дуют с моря. Ветры дуют в море. Всегда можно сказать о людях, что они просты, и никогда нельзя сказать, что просты люди.