Поднял глаза. Утонул в ласковой синеве встречного взора.
Не дождалась ответа. Села рядом. Улыбка вдруг пропала.
- Послушайте, товарищ Курдаши… я вас хотела кой о чем спросить. Я думаю… - Опустила головку. - Я думаю… вы… мне кажетесь таким, который ответит так, как нужно. Ну вот… Скажите… мне показалось… Ну почему вы так нехорошо на меня смотрите? Зачем этот косой взгляд, товарищ Курдаши? Чем я его заслужила? Почему, во второй раз встречая меня, вы не удостаиваете меня, я уже не говорю просто вежливого слова, но даже взгляда… Я, пожалуй, угадываю, отчего это. Но, товарищ Курдаши, неужели для того, чтобы быть честным и дельным работником, надо обязательно одеваться в половики и не чесать неделями головы? Голосок, звеневший обидой, дрогнул и осекся, Джега подпрыгнул на диване, уставился на нее, смешался как школьник, застигнутый учителем со шпаргалкой в руках.
- Слушайте, дайте слово, товарищ Курдаши, что вы не будете смотреть больше на меня такими скверными глазами! Ну?! - Протянула мягким кошачьим движением руку.
Джега невольно протянул свою лапищу.
- Ладно!..
Вошла Нинка, подсела, усмехнулась с непонятной грустью.
Метнула быстрым взглядом навстречу глазам джегиным, как в омут бросилась, обронила чужим голосом:
- Что? Сладились?
Почуялось Джеге что-то неладное в ее голосе. Схватил за руку.
- Чего ты? Скажи?
Отшатнулась как от удара.
- Нет, только не тебе!
II
Быстро промчались две недели. Будто только вчера встречали рабфаковцев, а вот уже и собрались всем скопом на вокзал обратно в Москву ребят провожать. Гомозили у вагонов каждый за троих.
Петька Чубаров торжественно напутствовал Никитку.
- Товарищ Маслов! От лица коллектива строго запрещаю вам употребление сорокаградусной, хождение на руках по улицам и пропуск лекций. А еще обязую вас еженедельно стряпать подробнейшие описания выдающихся событий вашей личной и неличной столичной жизни и отправлять свои творения в наш коллектив, с оплатой почтовых расходов или без оплаты, смотря по состоянию вашей наличности и кредитов. Пуще же всего оберегайся, брат, уклонов и трамвайных штрафов!
Никитка торжественно поклялся и закрепил клятву стойкой на петькиных плечах. Заголосили наперебой. Кого-то под вагон чуть не затолкали.
В общей кутерьме метнулась в глаза Джеге серая шубка. Остановился. В дверях соседнего вагона тонкая фигурка. Манит ручкой в серой перчатке. Подошел.
- Вы как сюда попали, товарищ Курдаши?
- Своих на рабфак сплавляем после гулянки.
- А я думала меня провожать пришли…
Рассмеялась, блеснув белой ниточкой зубов.
Рассмеялся и Джега.
- Так видите, вас и провожаю!
- Да, рассказывайте, "вас и про-во-жаю", - передразнила Юлочка. Рассмеялась было снова, да вдруг смолкла, в глаза глянула, слегка качнувшись навстречу.
- А я, пожалуй, скучать в Москве буду. Мне так славно эти две недели было. Забыла о работе, о заботах будничных - обо всем. А вам не скучно будет?
- Некогда скучать!
- Странный вы! Ну предположите, что у вас было бы свободное время, много свободного времени, вы бы и тогда не вспомнили ни разу?…
Конца фразы Джега не услышал. Ребята по какому-то поводу дружно заржали, заглушая юлочкины слова, а там Женька Печерская, ухватив Джегу за рукав, втянула его в густую толпу провожающих.
Через пять минут поезд тронулся. Ребята, столпившись на вагонной площадке, махали шапками, кричали наперебой:
- Братишки, не поминайте лихом!
- Прощевайте, не скучайте!
- До весны, до свежих веников!
- Вася, не обломай зубов об гранит!
Всей гурьбой за поездом до самого конца платформы трусили. Джега шел опереди, помахивая шапкой. Никитка, уплывая вместе с вагоном в темную даль, скроил на прощанье невообразимую харю. Кто-то толкнул Джегу под бок. Этот толчок, чуть не выбивший у него из рук портфель, вернул Джегу к обычным деловым мыслям. Вскинув голову к вокзальным часам, увидел он, что часовая стрелка подбирается к девяти. На полдевятого назначено было собрание в культотделе металлистов. Джега нахмурился и быстро зашагал к выходу.
На мгновение промелькнула было в перестраивающемся на рабочий лад сознании тонкая девичья фигурка, но тотчас же растаяла, потухла и уже больше не появлялась ни в тот вечер ни в последующие дни, придушенная шорохами рабочих планов и мыслей. Время было горячее. Шли съезды партии, комсомола. Коллектив кипел как муравейник.
Работы на каждый день - не проворотишь. К себе возвращался только к ночи. Глотал наспех, без разбора, что под руку подвернется, и садился за колченогий стол. Полночи горбатился над столом за книгой и кружкой жидковатого чая, потом ложился в холодную постель и засыпал мертвым сном.
На утро вскакивая, стуча зубами и, плеснув в лицо пригоршню воды, мчался в коллектив. Начинался новый день - заботливый, трудный. На работе кипел Джега, уходя в нее с головой, со всеми потрохами. Для всех у Джеги находилось дело и больше всего для себя самого. Он не знал отдыха, не хотел его: разве не горела каждая минута, не вопияла несделанным?
Однажды принес Гришка Светлов маленький конверт. На сером, листике короткие ровные строки:
"А я скучаю…
Часто вспоминаю эти чудесные две недели… Не знаю, как вы. Может быть, это оттого, что у меня есть свободное время. На всякий случай сообщаю вам, что скучаю я на Тверской, 16, кв. 9.
Юлия".
Повертел в руках тонко пахнущий маленький листок и через минуту, заговорив с Нинкой, сунул его куда-то меж бумаг. Выходя ид комнаты, не видел, как зацепил его рукавом и уронил на пол. На лестнице догнала его Нинка. Окликнула зло и негромко.
- Джега!
Остановился. Нинка протянула серый листок:
- На, разбросался!
Хотела еще что-то прибавить, да раздумала. Повернула круто и, отчаянно стуча каблуками, ударилась вверх по лестнице.
Чернее тучи вернулась Нинка в коллектив, брякнулась за стол, схватила папироску, затянулась терпким дымом и уткнулась в газетные вырезки на столе.
Подошел Гришка Светлов.
- Какая тебя муха укусила сегодня?
Нинка огрызнулась зло:
- Поди к свиньям!
С минуту в комнате царило тягостное молчание, потом вскочила Нинка из-за стола, собрала вырезки в портфель и, накинув полушубок, выскочила за дверь. На морозе отошла. В клубе, когда ребятишки грудой навалились со всех сторон, забыла обо всем, улыбнулась им, гаркнула что-то на весь клуб и помчалась по коридору. За ней вперегонки весь отряд понесся.
Поздним вечером в правление зашла. Сашка Спиридонов один сидит. Подошла, села рядом, уставила глаза в стену.
Сашка окликнул и кепку ей на нос сдвинул. Огрызнулась.
- Оставь!
Сашка уставился на нее, ударил себя по коленке, затянул что-то гнусавое себе под нос.
Нинка криво усмехнулась.
- Чего кривишься?
- Ничего… так.
- Ты чего это понимающую из себя строишь?
- Да тебя-то понять не трудно.
- Поди-ка, ты что, по кофейной гуще гадаешь?
- Нет, по глазам.
- И часто угадываешь?
- Часто.
- Ну-ка, глянь в мои.
- Давно гляжу.
- А ну и что видишь?
- Бабу вижу.
Сашка отскочил. Портрет чей-то со стены зацепил. Тот грохнулся на пол и оттуда укоризненно смотрел на обоих виновников своего падения и на выросшего Петьку Чубарова.
Нинка встала.
- Петька! Смотри, перепугал мальца. Ты мне как раз нужен, пойдем со мной.
Через минуту, идя рядом с Нинкой по морозной улице, Петька шутя допекал ее:
- Ты что ж, неужели лучшего дела не нашла, как с этим остолопом крутить?
- А ты приискал бы мне другое дело.
- Эва? Занятие приискать не трудно. Ну займись, скажем, боксом. Хорошая штука и в видах самосохранения сильно полезна. Встретишь, скажем, хулигана и… того, в случае нужды можешь соответствовать по скуле или по другому месту. А такая вот как ты наскочит на хулигана, что станет делать?
- Что?! А я так думаю, что полезней хулигана политграмотой, чем кулаками, обработать.
- Пожалуй!
Замолчали. Шли не торопясь. Нинка зло выстукивала каблучками. Петька мерно и крепко шагал рядом и насвистывал что-то несуразное.
Около калитки остановились. Нинка подняла глаза, тронула за рукав.
- Зайдем ко мне?
Хотел Петька отказаться, да учуял тоскливую трещинку в нинкином голосе, почесал переносицу в раздумье и двинулся следом во двор. Немного позже, сидя за чаем и приглядываясь к Нинке, заприметил Петька снова какой-то зажим. Тронул ее через стол рукой, сказал мягко:
- Слышь, Нина, какая у тебя заноза?
Нинка не ответила. Пускала кольцами дым, вскинув голову, следила за ним невидящими глазами. Докурив папиросу, встала, принялась шагать из угла в угол и, дошатавшись до устали, бросила прихмурившемуся Петьке:
- Ничего, справлюсь!
Петька обрадовался.
- Вот и ладно, молодец, Нинка!
Но когда встал Петька, чтобы прощаться, снова налились тоской глаза, обведенные темными кругами.
- Петька, голубчик, не уходи!
Помотал головой Петька:
- Оказия! Ну да ладно, куда ни шло.
Остался, бросил шапку на стул, выволок из угла "Берлинский конгресс КИМ", примостился к лампе, и не прошло получаса, как он уже храпел, ткнувшись носом в раскрытые страницы. Проснулся он от легкого подталкивания.
Нинка стояла над ним с одеялом и подушкой.
- На, возьми, ляг!