- Вот так штука, - пробормотал Савва и стал смотреть не вниз, а вверх… Он увидел легко плывущие в небе кучевые облака, с такими круглыми и тугими краями, будто кто их закатал изнутри. И вид этих веселых, торопливых облаков как-то сразу успокоил и придал ему решительности. Повернувшись лицом к скале, Савва тихонько сказал: - У-ух! - подпрыгнул и тут же стремительно понесся спиной вперед.
Каменная стена отдалилась, и на ней Савва увидел гордое, броско написанное слово "СВОБОДА". Счастливые мурашки побежали по телу Саввы. Как здорово вышло! Ему хотелось без конца читать и читать это слово, отодвигаясь все дальше, чтобы еще отчетливее впечатывалось оно в память всей своей внутренней силой и сокровенным смыслом, заложенным в нем. Но в следующее мгновение скала словно бы замерла, а потом начала надвигаться на. него, буквы побежали в сторону, осталась перед глазами только одна - "О", и в середину ее, как в кольцо, летел Савва. Он съежился комочком, ладонями вперед выставил руки, по веревка немного раскрутилась, и Савва ударился о камень плечом.
"Это еще ничего, - подумал Савва, - не сильно вмазало. А второй раз до скалы, однако, уже и не донесет".
И верно, второй размах оказался слабее, желтый песчаник встал у Саввы перед самыми глазами, пахнул своим каменным холодком, но лица его не коснулся.
Вере казалось, что выбирает она какую-то совершенно бесконечную веревку и обязательно вытянет ее пустой, так часто она не чувствовала на ней ничего. Только когда бечева вдруг наливалась свинцовой тяжестью, стремясь вырваться у нее из рук, Вера угадывала, что это Савва повис там, на другом конце, и мгновенно зажимной петлей захлестывала веревку на стволе сосны. Тогда на время сердце ее успокаивалось: он там, не оторвался, не упал в пропасть. А потом натяжение веревки ослабевало, Вера опять начинала ее подбирать и опять мучилась всякими страхами и сомнениями. Еще немного - и она, наверно, побежала бы на кромку утеса посмотреть, что же там с Саввой, узнать, не надо ли ему помочь как-нибудь по-другому. Но в этот момент показалась сперва одна рука, потом вторая и, наконец, багровое от натуги лицо Саввы.
Веруся, подтащи скорее… Мне перехватиться… тут больше не за что…
Она испуганно рванула веревку и, падая в неловком движении на колени, успела все же разглядеть, что Савва как-то боком выкатился на скалу.
Ф-фу-у! Ух ты! - сказал он, тяжело переваливаясь на спину. - Вот мы и дома! Х-ха-раш-шо-о-о…
Надо бы скорее подбежать к нему, но силы Веру оставили теперь совершенно, она лежала, уткнувшись лицом в прохладный брусничник, и горько плакала. Плакала, как и в прошлый раз, терпеливо ожидая, когда подойдет Савва и поможет ей подпяться с земли.
30
Обрубок бревна, через который была переброшена веревка, Савва ногой столкпул вниз. Бревешко долго, очень долго, кувыркаясь в воздухе, летело до подошвы утеса. Ударилось, взметнуло облако пыли и, подскакивая, покатилось по усеянному щебнем откосу к реке.
Чтобы никто не понял, как это делалось, - сказал Савва.
Бидон из-под краски и кисти он унес в лес, запрятал в надежном месте. Туда же положил и мотки веревок.
Возьмем потом когда-нибудь. Пошли домой, Ве-руська.
А краской ты, думаешь, не забрызгался? - спросила она, доставая из рукава обвязанный кружевом платочек. - Давай ототру. Художник! Ну?
Она уже совсем успокоилась. Теперь ей даже не верилось, что были какие-то страхи и сердце щемило тревогой.
Домой они шли, хохоча и распевая песни. Под гору летели прямо ураганом. Радость большой удачи наполняла их. Хотелось скорее, скорее сбежать по крутым спускам. Вознесенской горы, переплыть па пароме Уду и посмотреть, видно или нет из слободы гордое и дерзкое слово "СВОБОДА".
Саввушка, почему ты из товарищей своих никого не позвал, а взял меня? - сияя счастьем, спрашивала Вера. Ее, одну ее, он выбрал в этом большом и трудном деле себе в помощницы!
А ты разве не товарищ мне?
У самого входа в город их встретили два верховых казака. Подозрительно оглядели со всех сторон, но, ничего не сказав, проехали мимо. Один казак зачем-то на четверть вытащил шашку и с силой, так, что она звучно щелкнула, втолкнул обратно в ножны. Вера побледнела. Она всегда боялась оружия.
Красуется, - шепнул ей Савва. - Первое мая. Ждут беспорядков. Хорошо, что мы все свои принадлежности в лесу запрятали.
По парому, то и дело поддергивая просторные шаровары, разгуливал поджарый полицейский. Быстрыми зелеными глазами он просверливал каждого, и тонкие открылки ноздрей у пего настороженно вздрагивали. Дожидаясь, пока с парома на берег сбросят мостки, мужики коротко кидали злые словечки:
Мышкует…
Мил, денег-то у меня нетути… Бабы ехидничали:
Невесту, что ли, себе выбирает?
Больно патлат для этого…
Ему грязную метлу вместо невесты.
Выставив напоказ ноги в лаковых сапогах, в пролетке, забрызганной желтой глиной проселочных дорог, сидел Лука Федоров. Двигая широкими рябыми скулами, смачно жевал серу. Оп корил самых заносчивых острословов:
Чего говоришь? Ты подумал бы. Против кого говоришь? У него на лбу, на фуражке, значок царский. Свою службу нести он государем поставленный. Всех нас бережет. А ты? Э-эх! Креста на тебе нету.
- Купил бы, да не на что.
Ну и гореть тебе в аду, - ярился Федоров.
Гореть вместе будем.
Тьфу тебе, язык проклятый! Савва толкнул Веру локтем:
Эх! Вот этому бы надпись показать.
Сойдя с парома, они зашагали прямо по берегу, чтобы только поскорее увидеть утес. Вот он открылся. Высокий, гладкий, как башня, и чуточку наклонившийся вперед. У Веры дрогнуло сердце. Да неужели и вправду они сейчас оттуда? И Савва висел па тонкой бечеве над таким страшным обрывом? Ой, Саввушка, милый! Она искала глазами надпись и не могла найти. Солнце стояло прямо над горою, и утес еще оставался в тени. На пем вроде бы что-то и белело, а что - различить было нельзя. Савва поймал за штаны куда-то мчавшегося взлохмаченного мальчишку.
Эй, ты! - сказал он ему. - Ну-ка, глянь хорошенько - что это вон там за рекой на утесе белеет?
Парнитяка приложил ладонь к глазам.
А хто его знает. Ничего не белеет. - Шмыгнул носом. - Или знаки какие-то…
И помчался дальше по своим делам.
Стало быть, отсюда, из слободы, не увидят, - вздохнул Савва.
Ну ничего, - печально сказала Вера. - А сколько всегда народу под Вознесенку ходит? Кто-нибудь да увидит.
И они невесело повернули к дому. Полностью замысел их не удался.
По дороге им попадались полицейские, жандармы и казаки. Особенно много было их поблизости от вокзала. Мастерские не работали. Сторож, распахнув горячему солнышку дверь, грелся на пороге проходной будки. Заметил Савву.
С праздничком! - поздравил он.
Спасибо, - ответил Савва. - На работу никто не пришел?
Не-ет! Куды тут. Все на маевку в Рубахинский лог потянулись. А ты чего же один от народа отбился?
Да так, - уклонился Савва. - А потом - не совсем я один.
С девицей можно и во всякое время погулять, - наставительно заметил сторож. - А в такой день надо быть с товарищами.
- Вот и я посчитал так же, - отходя, засмеялся Савва. И у Веры опять в предчувствии большого счастья екнуло сердце.
Агафья Степановна не знала, ругать молодежь или радоваться их благополучному возвращению. Вера глядела на нее ангелочком, просила не сердиться, что так получилось. А Савва почесал в затылке, сказал просто и почти истинную правду:
В лес забрались, Агафья Степановна, да только что и вышли оттуда.
Батюшки! Заблудились?
Все-таки выбрались. - неопределенно объяснил Савва.
Они набросились па завтрак, собранный для них Агафьей Степановной, и, весело перемигиваясь, вылизали даже тарелки. Потом улеглись и моментально заснули. Агафья Степановна ходила па цыпочках, раздумывала, будить ли их к обеду. И решила - пусть спят. Целую ночь, бедняги, по лесу проплутали, намаялись. Ладно еще, беды с ними никакой не случилось.
Разбудил их Порфирий. Он влетел запыхавшийся, с горящими глазами, рукавом стирая со лба росинки нота.
- Савва, ты что же это спишь?
А что? - спросил тот, вскакивая.
Ты понимаешь, во всю Вознесенскую гору по уступу утеса кто-то написал слово "свобода". Прямо из слободы, с этого берега, видно. Весь народ туда повалил. Мы с маевки шли. Тут говорят: "Айда к реке смотреть!" Понимаешь: "Свобода"! Вот здорово! Полиция туда хлынула, и казаки все поскакали. Одевайся, пойдем.
Вера тоже пошла. К ним присоединился я Филипп Петрович. Он давно уже не хаживал на рабочие массовки и сходки, отговариваясь нездоровьем. Тут его подтолкнула необычность вести, принесенной Порфирием. По всем улицам народ спешил к реке. На паром. невозможно было попасть. Но и с_этого берега четко были видны, теперь в упор освещенные лучами солнца, яркие белые буквы. На вершине утеса суетилась группа конных казаков. Они не знали, что предпринять. По-видимому, спуститься и уничтожить надпись - таких смельчаков не находилось.
Вот оно, братцы, что значит… - говорил, любуясь падписью, какой-то рабочий в новых сапогах с туго натянутыми голенищами. Он даже щелкнул языком от удовольствия. - Свобода!
- Забегали фараонишки, затрясли штапами.
Эх, туда бы еще красный флаг приспособить!
А мы здесь с красным флагом. - отозвались ему.