Пожалуйста: конец зимы, май, цветы, Юнона…
Никуда не годится! Вот вам синонимы весны: радость, счастье, молодость, любовь, жизнь.
Ну, это уже слишком свободно, Иван Герасимович!
Отлично! Прибавим еще и свободу. Разве свобода не весна человечества?
Мечтатель вы мой! - и Алексей Антонович от души обнял задорно улыбающегося старика.
Оттепель продолжалась целый месяц, и двадцать восьмого числа к вечеру начало опять примораживать. С севера потянул пронзительный, обжигающий ветер - хиуз. Он посбрасывал с крыш тонкие рубчатые сосульки, разбил их и усыпал тротуар острой ледяной крупой.
Помните, что я вам говорил, Иван Герасимович, насчет марта? - с торжеством спрашивал фельдшера Алексей Антонович. - Какой теперь синоним к нему, кроме "зимы", вы подберете?
Весна продолжается!
В этот вечер Мирвольский ушел из больницы домой несколько раньше обычного. Двадцать восьмое февраля - день рождения Анюты. Ольга Петровна испекла именинный пирог. Так она делала все эти годы и все эти годы двадцать восьмое февраля у них в доме было днем и праздничным и немного грустным. Ольга Петровна заказывала в церкви молебен "о плавающих и путешествующих". Алексей Антонович отправлял Анюте поздравительные телеграммы (если знал ее постоянно меняющийся адрес). В этом году, грустя, он ей послал открытку в Александровский централ. Алексей Антонович не был уверен, там ли еще находится Анюта и получит ли она его поздравление - вестей от нее давно не было, - но все же открытку послал.
Дома, впуская сына в прихожую, Ольга Петровна остановила его:
Алеша, мы совершенно забыли купить сегодня к обеду кагор, вино, которое так любит наша именинница. Пока ты еще не разделся, сходи, пожалуйста, к Могамбетову.
Нет, мама, я не забыл, я не покупал умышленно. Этот день рождения Анюты особенно грустный? Пить вино за ее здоровье, когда сама она сидит в тюрьме, просто кощунственно. Помнится, я даже говорил тебе об этом.
Да, Алеша, но теперь я думаю, что мы были неправы. Анюта так любит веселье.
Оттого, что мы будем пить вино, Анюте не станет веселее.
Кто знает, может быть, и она развеселится.
Суеверие? - Они оба любили попрекать друг друга этим словом. Ни тот, ни другая всерьез в приметы не верили, по все же…
Нет, нет, Алешенька, сегодня я в особенности далека от всякой мистики. Сходи к Могамбетову, голубчик.
Хорошо, я сделаю, как ты говоришь, мама.
Вернулся с покупкой он очень быстро, его подгонял все усиливающийся морозец, а оделся с утра Алексеи Антонович не по сезону легко. Растирая перчатками уши, покрасневшие на резком ветру, он раздевался в прихожей. Ольга Петровна из кухни торопила сына:
Алеша, отнеси кагор в мою комнату и тотчас же возвращайся сюда, поможешь мне вынуть из печи пирог. Боюсь, не перестоялся ли.
Тогда я лучше сейчас помогу тебе.
Алеша, сделай, как я прошу.
Мирвольский торопливо прошел в комнатку матери, свободной рукой откинул портьеру, необычно почему-то опущенную, шагнул к столу - и остолбенел.
С дивана навстречу ему встала Анюта.
Бутылка выскользнула из рук Алексея Антоновича. Звякнув о кромку стола, она упала между ними. Красная струйка поползла по доскам пола.
Анюта!.. Боже мой!.. Ты?.. Откуда?
- Как видишь, Алеша… Освободилась… Вышла… Она помогла ему поднять бутылку. Поставила в глубокую тарелку.
Боже мой, ты свободна! Анюта… - твердил Алексей Антонович, глядя на выпачканные кагором свои и Анютины пальцы. Он не знал, что ему делать, он даже не мог поздороваться.
Да как же это? - За спиной у сына с горячим пирогом на блюде стояла испуганная Ольга Петровна.
- Ничего, ничего, Ольга Петровна! Алеша, здравствуй же, наконец! - Анюта подала ему руку, с которой, словно кровь, стекали капли вина.
Он поцеловал ее в запястье, при матери не смея поцеловать в губы. Ольга Петровна салфеткой высушила на полу медленно растекающиеся ручейки кагора, принужденно засмеялась:
Ну вот" теперь у всех одинаковые, - и подняла вверх свои руки. - Пойдемте на кухню отмываться.
Мама, ведь это нехорошая примета? - пропустив Анюту вперед, шепотом спросил Алексей Антонович.
Где пьют, там и льют, - наигранно весело откликнулась Ольга Петровна. - Все это сущие пустяки! Тем более что кагора осталось достаточно, чтобы поздравить нашу дорогую именинницу.
Действительно, бутылка не разлетелась совсем, а только дала лучистые трещины, и ближе к горлышку из нее выпал треугольный кусочек стекла. Вина нашлось, чтобы трижды наполнить узкие граненые рюмки.
И все же столь нелепо нарушенная в самом начале их встречи радость не сразу стала полной. Пусть не совсем осознанно, но каждому из них что-то мешало: Алексею Антоновичу - досада на свою неловкость и то, что он в растерянности, в замешательстве встретил Анюту совсем не так, как невесту; Ольге Петровне - неприятный осадок от неудавшегося сюрприза сыну и суеверное предчувствие какой-то беды; Анюте - предстоящий разговор с Алексеем Антоновичем. И потому они перебивали друг друга, говорили особенно громко и, путем даже не вслушиваясь в ответы, без конца переспрашивали об одном и том же.
Среди этого путаного, беспорядочного разговора они по очереди выпили за здоровье всех троих. И постепенно скованность прошла, все повеселели.
Поднимая свою рюмку в третий раз, Анюта с сожалением скосила глаза на бутылку. Алексей Антонович это заметил.
Тебе хочется провозгласить еще один тост? Какой?
Нет… Это не важно. Потом, - словно про себя отозвалась Анюта. А вслух заговорила очень уж громко и возбужденно: - За твое здоровье, Алеша, к за такую жизнь всех людей, которая никогда не омрачалась бы горем!
За героев, которые не щадят себя в борьбе закату благородную цель! За тебя, Анюта! - дополнил Алексей Антонович.
Не надо делать из меня героя, Алеша, - сказала Анюта, задерживая рюмку у губ, - на это у меня нет ни малейшего права. А комплименты такого рода девушкам не говорят. Можно молчальнице сказать, что она остроумна, дурнушке - что она красива. Но вольничать со словом "герой" - нельзя. Это священное слово не для шуток.
Если бы ты не поправила Алешу, я, вероятно, сделала бы это сама. Хотя, Анюточка, ты понимаешь, как трудно мне было бы это сделать, не обижая сына и особенно… - Ольга Петровна остановилась.
- …дочь, - поспешил закончить Алексей Антонович. У Анюты слегка дрогнула рука, в которой она все еще
держала рюмку с вином, но она никак не отозвалась на слова Алексея Антоновича. А тот, любуясь смущением девушки, вздохнул:
Когда жё перестанут все меня поправлять? Какое счастье для моих больных, что это происходит дома, за рюмкой вина, а не в тот момент, когда я выписываю им свои рецепты! Но сейчас, я уступаю мнению большинства.
Уступаешь… Значит, в душе ты все же остаешься при своем мнении?
Нюта, для меня ты всегда останешься героем, так же как небо остается небом.
Ну, довольно, довольно, - запротестовала Ольга Петровна, - иначе мы никогда не выпьем. Или выпьем лишь за благополучное завершение спора, забыв даже, о чем начали спорить. Чокнемся заново!
И рюмки весело зазвенели.
А все же, Алеша, небо - это только наше воображение, а на земле мы живем. - Анюта поставила пустую рюмку на стол.
Почти то же однажды мне сказал Михаил, - заметил Алексей Антонович.
Тогда я рада, что повторила его слова.
Михаил уже отвадил меня летать в облаках, но, признаться, по старой привычке, заглядываться на небо я все еще люблю.
Анюта повернулась, свет лампы упал ей прямо в лицо, и Алексей Антонович заметил белый шрам, идущий от левого угла рта Анюты наискось почти через весь подбородок.
Нюта! Что это? Раньше у тебя этого не было.
А-а! Это сделано на земле, Алеша, - спокойно объяснила Анюта. - А точнее: в Александровском централе.
Алексей Антонович помрачнел. Сразу всплыл в памяти один из его давних разговоров с Лебедевым.
"Миша, чтобы понять эту жестокую жизнь, мне, видимо, надо в самом себе непременно воспитать жестокость", - сказал он тогда.
Но Лебедев возразил ему: "Нет. От этого жизнь ты лучше все равно не поймешь, а врагом жизни ты тогда наверняка станешь. - И уточнил: - Всякой другой жизни, кроме своей". - "Но ведь враги, с которыми сейчас борешься ты, страшно жестоки. Как же тогда не отплатить и им такой же монетой?" - "К нашим врагам мы должны быть беспощадны. А беспощадность к врагу и жестокость - вовсе не одно и то же. Беспощадность - от сознания своей правоты, а жестокость - только от бессилия".
Сейчас Алексей Антонович думал: "Вот подтверждение слов Михаила о жестокости от бессилия. Анюта, моя невеста, в шрамах. Бессильные… Но они ее мучили! Могут замучить ее и совсем! Что я должен сделать сейчас, именно сейчас - не когда-нибудь и не в общих теориях для всех, а именно для Анюты, чтобы оберечь ее жизнь?"
Это не должно повториться, - сказал он вслух, как продолжение своей мысли. И вздрогнул. - Даже только представить себе - и то ужасно.
Это вовсе не так страшно, Алеша. Страшно бывает издали, но не в самой борьбе. Желание победить придает человеку удивительную силу.
Как же не страшно, Анюточка? - задумчиво сказала Ольга Петровна. - Это все очень страшно по самому смыслу своему: сколько так вот людей, в таких поединках, идет на пытки, в тюрьмы, на каторгу, гибнет вовсе в борьбе, а произвол продолжается.
Но пора поединков прошла, Ольга Петровна, - возразила Анюта. - Теперь нет поединков. А в общей борьбе, уверяю, не страшно.
Даже сам произвол?
Даже! Особенно когда видишь его близкий конец.