На рассвете он проснулся и, не поднимая головы, окинул взором местность. Все было так же: в сероватом свете предутра яр казался мертвым, а лес - спящим крепким зоревым сном.
Сеня ждал. Предрассветный час - час беговой охоты волков. "Знакомая" должна выйти. Но где? - вот вопрос… Увидел ее Сеня уже вдали, в полукилометре от яра: волчица вышла незаметно для Сени. И он дрожал внутренней дрожью, думая огорченно: "Не поверила, не обманул".
Утро раздвинуло серый налёт, висевший над землей. На востоке загорелось огромное, необъятное зарево, но до восхода солнца оставалось еще не меньше часа. Далеко отойдя от зарослей влево, Сеня спустился к ручью, предварительно натерев подошвы чебрецом, попавшимся по пути, и зачерпнул воды. Так, с котелком в руке, он немного постоял на дне оврага. Под ногами был мел, а размытые кручки берегов промоины пронизаны корнями, свисающими до дна. Сеня посмотрел на подножие кручки. И вдруг его осенила мысль. Он нагнулся низко над землей и стал рассматривать. На мелу он заметил пятнышки: это были следы когтей волка. Волки не убирают когтей, не втягивают их, как иные звери. Ясно - волчица ходит протоком, под прикрытием стенки кручи, появляясь в степи далеко от логова. Но раз она вышла, то должна и вернуться. Так думал Сеня. Он поспешил подняться наверх, взял косу и снова стал косить, поглядывая на проток.
Перед восходом солнца он заметил спину "знакомой": она не бежала, а тихо шла под кручей к зарослям, будто и не слыша звуков покоса. "Человек косит траву - и все, - мысленно вдалбливал ей Сеня. - Понимаешь, косит".
А через час, не более, появился самец; он бежал широкими прыжками напролом, пересекая склон без предосторожностей, и влетел в заросли стрелой. "Значит, логово близко от родника", - определил Сеня.
Весь день он был в отличном настроении. Косил, варил еду, спал, развалившись на свежескошенной траве, собирал в копны вчерашний покос - без граблей, руками и концом деревянного косья, сняв с него косу. Среди дня волки парой ушли в поле и вернулись уже вечером, в сумерках: волчица шла впереди, самец - позади, следуя за ней по протоку яра. В солнечный день волки редко остаются у логова - они уходят, оставляя волчат. Ни один зверь так регулярно не кормит детенышей, как волчица, но и лишнего сосать не дает - она уходит от логова, охотясь или отлеживаясь неподалеку от выводка. В это время ни самец, ни самка уже не бродяжат, как обычно, по чужим окрестностям - они живут семейством, "дома", то есть в радиусе не более пяти - семи километров вокруг логова.
- Значит, пришли домой, - сказал Сеня вслух и присел на копну. Ясно - днем можно заходить в квартиру к "знакомой". Он собрался и пошел домой.
А вскоре подкатил к этому месту "Москвич", прыгая и переваливаясь уткой на кочках и промоинах. Из машины вышел Алексей Степанович, за ним выпрыгнул Гурка-Скворец, а уже после него появились член ревизионной комиссии, бородатый Агап Егорович и бригадир Корней Петрович. Первым застрочил Скворец:
- Я, понимаешь, иду с престола. Иду, а Сенька мне, обратно, говорит: "Покури". Я, понимаешь, обратно, курю, а сам высмотрел все и говорю себе в уме: "Колхозным добром того…" Ну, думаю, пущай ночь, а я пойду до председателя… Иду, а они мне, восемь волков, навстре-ечу! Во-осемь! Ох! Нет, думаю, обратно, не испугаюсь! Все равно не вернусь - пойду до председателя. Я ничего, обратно, не боюсь. Я, понимаешь, для правды, обратно, на что хошь пойду.
- Да подожди ты тараторить, - перебил его бесцеремонно Алексей Степанович. - Все это ты уже сто раз пересказал. А вот я не вижу, где взято сено. Ты говоришь: "Возит домой". След от копны должен бы остаться. Да и половина сена сырого - сегодняшний покос. - В сумерках он обошел весь участочек скошенной травы, нагибаясь и рассматривая.
- Значит, где-нибудь, обратно, косит. Значит, оттуда возил. Я сам лично видел: возил-возил, истинный господь, возил.
Агап Егорович говорил басом:
- На всяк случай акт составим, Степаныч. Потом разберемся. Да-а… Аль уж Семен свихнулся?.. Не похоже. А факт: скошено. - Он тоже ходил по покосу, нагибался низко над землей, щупал сено и говорил: - Это вчера скошено, а это - нонче… Факт: скошено.
Корней Петрович все время молчал - думал. А Алексей Степанович заключил:
- Никакого акта составлять не будем.
Сеня, ничего не подозревая, укладывался спать и тихо говорил Маше:
- Днем к ним пойду "в гости". "Знакомая" здоровущая, с теленка!.. Хитрая, а обманул: знаю, когда уходят и когда приходят и где лаз.
Уснул он крепким, безмятежным, спокойным сном.
В полночь кто-то постучал в окошко.
- Кто? - спросил Сеня.
- Я - Константин.
- Не спится, что ли?
- Открой, дело важное.
Сеня вышел на улицу.
- Дело, брат, нехорошее затевается, - встретил его Константин.
- А что такое случилось?
- Понимаешь, нехорошо… Я в правлении был. Акт на тебя хотели составить… Гурка-Скворец все говорил: "Составить акт на Трошина Семена…"
- Акт? За что? Сам же бригадир… А Алексей Степаныч что?
- Он только и ответил: "Я свое мнение сказал".
- Неужели он поверил?
- А кто его знает, - неопределенно сказал Константин. - Ты сено косил?
- Косил.
- Возил себе?
- Да как же я колхозное сено себе возить буду!
- Хорошо… Значит, Гурка-Скворец наплел… А ты почему косил там, где не положено, где сенокоса не начинали?
Сеня подробно рассказал, зачем ему надо было косить. Заключил он так:
- Неужто поверят, что я сено стал косить для себя? Да не возьму я и былинки колхозного! Убей - не возьму! Ну, как это я не догадался раньше! Лучше копал бы лопатой. - Но, подумав, он сказал: - Нельзя лопатой: не копает там никто и никогда.
Константин постучал палочкой и раздумье, а потом сказал:
- Ну, ты спи. Спи: утро вечера мудренее.
Сеня ничего не сказал Маше, чтобы не волновать ее. Он тихо лег спать.
Около часа ночи Алексей Степанович сидел у себя дома за столом в одной майке. Он только пришел с работы, начинающейся с шести утра, и пил молоко. Домашние все спали. В одной руке он держал газету, бегло просматривая ее, в другой - кружку молока. Через открытое окно он вдруг услышал, как кто-то стукнул о плетень палисадника и осторожно, будто крадучись, шел вдоль плетня к калитке. Тихо скрипнула калитка. Человек шел уже вдоль стены хаты, внутри палисадника. Такого еще никогда не было, и Алексей Степанович подумал уже недоброе: выключил свет и стал в простенок меж окон прислушиваясь. В хате было тихо. В палисаднике тоже тихо. Так прошло несколько минут. Потом Алексей Степанович услышал, как человек, осторожно ступая, пошел обратно к калитке.
"Значит, кто-то просто подслушивал", - подумал хозяин и, высунувшись в окошко, окликнул:
- Кто тут?
- Не спишь, Алексей Степаныч? Это я - Константин.
- А ведь ты ко мне забрел, Костя. Заблудился?
- Нет. В своем селе я не могу заблудиться. Но только думал я так: не спит - постучу, спит - уйду. Ан и ошибся: ты не спишь.
- Ну садись на лавку. Я выйду.
Когда Алексей Степанович вышел из хаты, Костя спросил:
- Читал, наверно? Тихо у тебя как.
- Читал газету.
- А мне Сеня привез Островского "Как закалялась сталь". Эх, и книга, Алексей Степаныч! Какие люди бывают! - Он немного подумал и добавил: - Эх, и книга! По-нашему написана - для пальцев.
Алексей Степанович подумал: "И как это я ни разу не привез ему книги? Привезу, обязательно привезу".
- Я тебе спать не даю. Я - по делу, - сказал Костя.
- Значит, важное дело, если ночью пришел.
- За то, что ночью пришел, прошу прощения. А дело важное: о человеке… О Сене поговорить пришел.
- А что такое? - спросил Алексей Степанович, будто и не догадываясь.
Константин рассказал Алексею Степановичу все так, как рассказывал ему Сеня.
- Понимаешь, Алексей Степаныч, - закончил он, - у него даже и в уме не было, что подумают плохое. Волков он выследил. А что он еще мог там делать из таких работ, какие всегда видят волки? Пахать там нельзя, копать нельзя - никто там не копал. А сено там скоро косить будут - на лугу покончили. Гурке-Скворцу не верь: Скворец - брехун спокон веков, и ничего-то он не видит. Слепой он в жизни, этот Скворец несчастный, - так ему и помирать безобразнику и охальнику.
Ровная и спокойная речь Константина в тихой ночи лилась убедительно. Алексей Степанович понял сейчас, здесь, рядом с Костей, что хотя он и управляет колхозом уже около трех лет, но в душу каждому еще не заглянул. Вот и Константину не заглянул. А глядеть надо. И он произнес после молчания:
- Я и не поверил Гурке. Не волнуйся, Костя. - Он подумал немного и, положив на плечо Константина ладонь, задумчиво сказал: - А насчет веничков для чистки одежды я подумаю. Только все это надо организованно. На зиму надо заготовить материал. Подумаю.
- Спасибо тебе, Степаныч! - взволнованно произнес Константин. - А я, признаться по душам, подумал уже так: человек ты рабочий, с завода, пятнадцать лет не был в селе. Механику знаешь и агротехнику уже изучил. Но… понимаешь ли колхозников? Видишь, как я подумал-то неумно. Вот и хорошо: ошибся я, значит.
- Привыкаю, Константин. Помаленьку привыкаю понимать, - говорил Алексей Степанович, не снимая руки с плеча собеседника. - И Сеню начинаю понимать: один любит сад, другой - пчел, а Сеня любит охоту, поле, природу. И колхозник хороший.
Константин ушел домой успокоенный, и прикосновение руки председателя чувствовал до тех пор, пока не уснул.
Утром пришел за Сеней посыльный: вызывали в правление. Сеня шел в правление мрачный. Внутри кипела горьким обида.