Об организации овощеводства мне пришлось сделать доклад довольно обстоятельный. Дело для колхоза - новое, требующее точных расчетов, учета затраты трудодней, внедрения механизации и так далее. Слушали все внимательно. При обсуждении никто не возражал, а лишь уточняли, выясняли, вносили свои соображения. Только Сидор Фомич сказал так:
- Оно, конечно, хорошо. Слов нет - дело сурьезное. Только чеснок - штука то-онкая. Его же требуется с осени закладывать, накрывать сухим сыпцом, посадить точно, во-время. Хлопотная штука! У нас в колхозе и на пяти гектарах овощей хромота идет, а тут будет пятьдесят. Может, подождать бы? Такое мое соображение.
- До коих пор ждать? - перебил Евсеич.
Они всегда спорят друг с другом, по никогда не порывают дружеских отношений.
- Ну, годик-другой: пока укрепится укрупненный колхоз.
- А укреплять чем будешь? Палочкой-поджидалочкой?
- Отказать в таком предложении, - подал голос и Терентий Петрович.
После прений высказался Петр Кузьмич.
- Три задачи решаются в этом вопросе, - сказал он: - обеспечение колхозников овощами, снижение цен на рынке, увеличение денежного дохода колхоза. Думаю, что общее собрание утвердит проект, предложенный докладчиком. - Длинно он говорить не умел и перешел прямо к делу: - Сенокос у нас закончен, поэтому за ольшаником можно поднимать пласт, обработать его в пару, а с осени приступать к закладке чеснока и другим подготовительным работам. Овощную бригаду надо укомплектовать из колхозников, знающих это дело. Вношу предложение создать два огородных звена; звеньевыми назначить следующих товарищей: члена правления Федору Карповну Васину и Сидора Фомича Кожина - мастера по огородничеству. Если Сидор Фомич сумел у себя, то в колхозе ему никак невозможно дать плохой урожай. Придется, конечно, отвечать теперь и за общее дело, а не только за самого себя. Какие будут суждения?
- А как будет обстоять дело с коромыслом? - намекнул Терентий Петрович. - Насчет базарных дел как? С тех самых кувшинов так и идет по народу поговорка: "Кто - на работу, а кто - с коромыслом".
- Пусть он сам скажет, - ответил Петр Кузьмич. - По-моему, Фомич справится…
- У него свой огород - золотая левада. Некогда будет работать на колхозном огороде, - сказал кто-то из угла.
А Сидор Фомич молчал. Крепко задумался он, очень крепко.
- Ну, как же решил? - спросил Петр Кузьмич.
- Дайте хоть немного подумать, - проговорил вполголоса Фомич.
- Сколько времени тебе на думки отпустить? - спросил Евсеич, перебирая пальцами клинышек бородки и усмехаясь.
Но Сидор Фомич не заметил иронии Евсеича и искренне ответил, глядя ему прямо в лицо:
- Ну, хоть бы… с недельку подумать надо.
Наступило молчание. Петр Кузьмич смотрел на Сидора Фомича внимательно, будто проник ему в душу и видел, что там у него творится внутри. В тишине слышно было, как тикают торопливые часы-ходики, которым ожидать не полагается - они идут и идут.
Сидор Фомич вздохнул.
В этом молчании послышался голос Терентия Петровича:
- Позвольте слово!
Терентий Петрович на собраниях говорил редко, больше подавал реплики, но после совещания передовиков уже иногда и выступал. Многие обернулись в его сторону, но по малости роста его не было видно, поэтому послышалось сразу несколько голосов:
- Выходи, Петрович, наперед!
- Давай на вид становись!
Терентий Петрович вышел к столу и тихонько, спокойно начал:
- Так, товарищи. Сидору Фомичу мы внесли предложение. Хорошо. А он собирается подумать с недельку. Выходит, если каждому из нас над таким делом думать по недельке, то получится развал колхозного строительства, а не путь к коммунизму. Точно говорю. - Сидор Фомич поднял голову и внимательно посмотрел на оратора. Они встретились глазами, и Терентий Петрович чуть-чуть повысил голос: - Помнишь разговор на сенокосе, Фомич? Помнишь! Ты что тогда сказал? Ты сказал, что тебе, дескать, при социализме жить хорошо. Ладно. Это правильно. А что ты сказал еще? - Терентий Петрович вдруг заговорил баском, подражая Сидору Фомичу - "Мне коммунизм не к спеху. Мне и при социализме неплохо". Спорили мы с тобой? Спорили, подтверждаю. А что после того спора? "Поду-умаю!" - говоришь. Ладно, думай. Но только я скажу еще: значит, тебе твоя усадьба дороже всего на свете. Одна рука - в колхозе, а другая - на базаре. Вот какой вывод я тебе делаю.
Тут Сидор Фомич встал и заявил прямо:
- Не иначе - ты выпил.
Терентий Петрович шагнул к нему и, подняв лицо вверх, сказал вежливенько и так же спокойно:
- Давай дыхну! - И, не дожидаясь согласия, дохнул открытым ртом на Фомича.
- Тверезый! - удивился тот и сел.
- Да разве ж можно по такому вопросу пить! - отозвался Терентий Петрович. - Небось думаешь: "По какой причине он говорит?" Я отвечу. Что ж, Фомич, слов нет, ты живешь вроде честно. Ты и чуть больше минимума выработал, но… - Терентий Петрович поднял палец вверх, вскинул бородку и раздельно произнес: - Но ты сейчас - тормоз движения на данном этапе. Эх, Фомич, Фомич! И не один ты. Через то самое я и выступаю, а то молчал бы. Собственник ты, Фомич! Если ты хочешь понимать жизнь, то это самое - не лучше воровства. Точно говорю. - Терентий Петрович немного помолчал и вдруг воскликнул: - Не может того быть, чтобы у тебя и душа чесноком пропахла! Все ж мы тебя знаем - трудовик. Ну что ты всю жизнь упираешься? Тебя - вперед, а ты - обратно.
Сидор Фомич еще раз встал, и в голосе его послышалась просительная нотка.
- Ну, Терентий Петрович! - Он махнул рукой и сел, опустив голову.
- Слышь, Терентий! - заговорил Евсеич. - Ты что, не видишь, человек стронулся с места и без того? Должон понимать: это же не с глазу на глаз разговор, тут публика. - И в его словах прозвучало что-то теплое.
- Ладно, я кончил, - неожиданно сказал Терентий Петрович и пошел на свое место. А уже оттуда добавил: - Только ты подумай над моими словами. Вопрос сурьезный, Сидор Фомич. Я тебе не для критики, я душевно сказал.
Петр Кузьмич спросил у присутствующих:
- Ну как же? Дадим Сидору Фомичу подумать?
На этот вопрос никто не ответил, но Сидор Фомич отозвался сам. Он сначала повел плечами, будто стряхивая какую-то тяжесть, поднял лицо к председателю и медленно, с расстановкой сказал:
- Что ж… два дня хватит. Послезавтра скажу.
Петр Кузьмич улыбнулся и заразил всех - все улыбнулись: дескать, сразу пять дней уступил… Только Сидор Фомич все ж таки снова вздохнул. Он даже оглянулся на сидящих, но, не увидев в глазах людей ничего похожего на злобу, потрогал усы и, кажется, улыбнулся тоже. А может быть, мне просто показалось.
С совещания мы шли вдвоем с Петром Кузьмичом. Шли некоторое время молча. Он заговорил первым.
- Я был не прав, Владимир Акимыч, - сказал он, заключая вслух какую-то свою мысль.
- В чем?
- Можно и до Сидора Фомича дойти словом, но только надо уметь найти это слово. Вот Терентий Петрович нашел. И Евсеич всегда находит. А я нет… Наверно, слово - это должно быть точным и правдивым, как у Терентия Петровича, и душевным, как у Евсеича.
- Ты, Петр Кузьмич, делом доходишь лучше.
- И все-таки этого мало, - задумчиво проговорил он.
Мы попрощались.
"Найдешь ты и слово! - думал я. - Не такой ты человек, чтобы не найти".
Один день
Ранним утром в деревне тихо. Птицы в это время еще молчат. Звука тракторов еще не слышно: они на техническом осмотре и заправке горючим после ночной смены. И такая тишина стоит, что кашляет кто-то в километре, а слышно.
Накатанная дорога тянется ровными автоколеями посреди широкой улицы и кажется чисто подметенной. Грач-одиночка по-хозяйски идет по дороге и что-то высматривает, изредка клюнет потерянное зернышко. Теленок бредет по улице и суется к каждому предмету: о дерево почешет шею, о забор потрется боком, у яруса строительных бревен обнюхает торец сосны и лизнет его, постоит немного и плетется дальше. На грача он смотрит долго и внимательно, с каким-то не то недоумением, не то любопытством. А грач будто и не заметил потомка лучшей в колхозе коровы - прошел мимо сосредоточенно и деловито: у раннего грача-разведчика хлопот много.
А больше никаких видимых признаков жизни на улице пока нет.
Еще не сошел с неба, на западе, серовато-мутный налет, но зарево на востоке уже возвещает о близком восходе солнца. И все живое молчит. Все ждет солнца, не нарушая тишины. Только разве петух на ферме спросонья прогорланит и захлебнется, будто подавившись: собратья отвечают ему нехотя и лениво: рассвело и без нас, дескать. И снова тихо, тихо.
Но вот знакомый звук зашевелил тишину: автомашина, груженная мешками семян, выползла из-за утла зернохранилища, выправилась на дорогу, набрала скорость и засигналила теленку. Тот повернул мордочку, стал попрочнее посреди дороги, наблюдая, что будет дальше. Конечно, машине дорогу он не уступил: видели, дескать, мы тебя на ферме - не удивительно! Пришлось шоферу аккуратно объехать упрямца.
- Лена, - послышался негромкий голос с фермы. - Шалопут опять ушел. Не видела?
- Во-он! По дороге плетухает, - ответил второй женский голос.
Девушка в белом халатике показалась со двора и направилась к теленку, беззлобно разговаривая с ним на ходу:
- Опять удрал, Шалопут? Ну иди, иди, горе мое!