Пробовал я, по молодости, объяснить, что тут особой науки и не требуется и что есть даже простой инструмент - троакар, которым пользуются при тимпаните. Но эти "тимпанит" и "троакар" звучали так, что по лицу Сидора Фомича было видно: он и не собирался что-либо понять. Он только поддакивал и переспрашивал:
- Как говоришь - пантомит?
- Тим-па-нит.
- Ишь ты… А как этот: туракар?
- Тро-а-кар.
- Ну, где там! - уже весело воскликнул он. - Одно слово, наука.
Во время нашего разговора жена его юркнула в хату и вскоре вышла, держа в чистой тряпочке кусок сливочного масла. Она стала против нас и молча ждала окончания беседы. Корова тем временем стала ворочаться. Мы помогли ей подняться и заставили ребятишек гонять ее помаленьку по улице.
Сидор Фомич добродушно пригласил:
- Сядем давайте на скамеечку. Или в хату пожалуйте!
Сели с ним рядом около хаты, на лавочке. Хозяйка стала сбоку. Теперь Сидор Фомич стал уже совсем другим. Глаза у него, оказывается, острые, чуть прищуренные, усы он завинтил вверх, а лицо совсем повеселело. В расположении духа он сострил:
- Пантомит, пантомит, у Машки живот болит. - Но вдруг сразу помрачнел. - Да-а… Чуть было беда не стряслась. Спасибо вам! Никогда не забуду, во веки веков. Мы ведь к ней, к корове, большое уважение имеем… Кормилица… Без нее пропадешь. Да. Наука - она… сила.
- Вот в колхозе, - сказал я, - десять коров в день так же, как у вас, заболели, а ветеринар приехал и всех спас. Там действительно наука. А вы, Сидор Фомич, до сих пор не в колхозе. Нехорошо.
Он был заядлым единоличником, хотя колхоз существовал уже три года. И никакая агитация на него не действовала. Таких было дворов десять в селе. "Не прошибешь мозги, - говорил председатель сельсовета, - тугодумы". Пользуясь добрым расположением Сидора Фомича, я завел разговор о колхозе, пробовал убеждать. Помню, говорил горячо, волнуясь, как и полагается молодому агроному. Вдруг, среди моей речи, Сидор Фомич поднял брови, провел ладонью вниз от переносья, отчего усы опустились, и проговорил медленно, глядя вниз:
- Ты вот что, товарищ агроном… Сколько тебе платить за корову-то? А о колхозе… где-нибудь…
Ошпарил он меня этими словами так, что я ничего не нашел сказать, кроме слов:
- Какой ты… тяжелый.
- Слыхал, - так же угрюмо проговорил он. - И тугодум - слыхал.
Жена, его попятилась немного назад, спрятала кусок масла под передник и ушла в избу, оглядываясь.
Стало еще обиднее, когда Сидор вынул пятерку и протянул мне со словами:
- Спасибо. Во веки веков не забуду. Поверь.
Отходя от хаты, я обернулся и увидел, что Сидор Фомич сидит полусогнувшись и держит пятерку в опущенной вниз руке. Таким он и остался в памяти.
Хорошо помню, что Сидор Фомич вступил в колхоз одним из последних. Он все присматривался, взвешивал и чего-то боялся…
Дождь стал накрапывать настойчивее. Капли все чаще падают на дорогу. Так начинается окладной дождь - без грома, тихо.
В ту ночь я долго не мог уснуть - Сидор Фомич не давал покоя. Вспоминалось, с каким интересом он посещал лекции по овощеводству и никак не хотел слушать о чем-либо другом. Он спрашивал: "А будет там насчет овощей?" Если же ему отвечали отрицательно, то говорил: "Тогда мне и делать нечего". Потом возникло в памяти заседание правления, где обсуждали вопрос о позднем выходе некоторых колхозников на работу и о раннем уходе с поля на свои усадьбы. Многое вспомнилось.
Да. Давно я знаю Сидора Фомича, очень давно.
И еще припомнился разговор.
Совсем недавно Сидор Фомич работал с Евсеичем, которого одна ночная работа сторожем никогда не удовлетворяла. Работали они на воздушнотепловом обогреве семян гречихи. Дело это очень простое: вороши семена и прогревай, чтобы тепленькими стали. Площадка для обогрева была вблизи агрокабинета. Я иногда выходил проверить, как идет работа, или наблюдал из открытого окна.
- Видишь, до чего додумались, - обращался Евсеич к Сидору Фомичу. - Семечко, допустим, живое, а не всхожее. А погрей его - и оно взойдет. Ясно дело - научность. Трофим Денисыч - голова. - Евсеич растопырил пальцы по обе стороны головы на полметра. - Ум - во!
- А взойдет? - сомневался Сидор Фомич.
- Ясно дело, взойдет. Не первый раз такое делается у людей.
- Я еще не видал. Будет ли дело?
- И не обязательно надо видать. Агрономия, она, брат ты мой, знает, как оно там растет. И над землей знает и под землей знает. Я так думаю, что при коммунизме мы по сто центнеров зерна с гектара будем получать. А может, и больше. Ясно дело.
- Ну и загнул, Евсеич! Сто! Ты прикинь сперва, а потом говори. Я на своем огороде все по науке делаю, а вот даже чесноку по сто центнеров с гектара не получается. А ты - зерна сто.
- Чудак ты, Фомич! На Алтае уже было по сто центнеров пшеницы, сам читал.
- Чем же это я чудак?
- А тем, что на своем огороде по научности делаешь, а тут не веришь, взойдет или не взойдет, будет или не будет по сто. Ясно дело, будет. Конечно, не сразу, а со временем.
- То-то вот - со временем. А кто его знает, как оно там будет со временем?
Он молча постоял в задумчивости, потом принялся снова за работу, но вскоре опять остановился и совсем неожиданно сказал:
- Маловато - полгектара.
- Это чего?
- Огорода, усадьбы.
Евсеич рассмеялся.
- А ты напиши по этому вопросу в Москву. Так, мол, и так: работаю на своем огороде столько же, сколько и в колхозе, и желаю иметь другой. Тут тебе сразу из центра бумага и придет: дать Сидору Фомичу два огорода. Пущай, дескать, попробует хрип гнуть, если забыл, как гнул когда-то. Пущай на него колхозники посмотрят. Ей-бо, так и напишут! А ты, значит, как получишь эту бумагу…
- Ну вот! Не может он без подковырки, - с досадой перебил Сидор Фомич.
- Какая же тут подковырка? - возразил Евсеич, и видно было, что он еле сдерживает смех. - Это ты будешь подковыривать лопатой, а рядом будут гусеничные да электрические над ухом: гр-рр, гр-рр! Копай лопатой два огорода, по полгектара каждый, копай, хоть облупись. Не возражаю.
Сидор Фомич молчал - видать, рассердился - и ворошил семена. А Евсеич долго смотрел на него и, наконец, окликнул:
- Сидор, а Сидор!
- Ну?
- Или у тебя портки колючие, что тебя от огорода не оттащишь? Сел - не отдерешь.
- Тьфу! - отплёвывался тот. - И пожилой человек, а… Ну, как бы сказать, скребница, что ли. Дерет и дерет по коже.
- Ой, Сидор! Много нас с тобой драть надо. Ей-бо, много! Ясно дело, отдерут. Отдеру-ут!.. И такой станет человек чистый и… приветливый. - Евсеич вздохнул.
- А кто ж его знает… - нерешительно и уже примирительно произнес Сидор Фомич. - Может, и так…
Он задумался и продолжал работу молча.
Я поделился этими своими воспоминаниями с Петром Кузьмичом на следующий день. Он слушал внимательно, не перебивая, а потом сказал задумчиво:
- Сидоры Фомичи - это самый трудный участок работы. Таким скорее можно доказать делом, дойти словом до них гораздо труднее. Недаром и прозвище ему - тугодум. Колхоз должен выращивать столько овощей, чтобы колхозник не так дорожил своей усадьбой. Убежден, что это очень важно.
Мы долго сидели вдвоем. Прикидывали, высчитывали, записывали и, наконец, пришли к выводу, что колхоз может обработать не меньше сорока - пятидесяти гектаров огородных культур, не считая картофеля. Договорились начать это дело в нынешнем же году, если общее собрание разрешит сделать некоторые изменения в годовом производственном плане.
Петр Кузьмич не любит откладывать дела. В ближайшие дни он уже повез в район выписку из решения правления, в которой было написано: "Распахать за ольшаником заливной осоковый луг на площади пятьдесят гектаров под огороды. Увеличить производство овощей в десять раз. Просить райсельхозотдел планировать ежегодно нашему колхозу: лука - пятнадцать, чеснока - десять, капусты - двадцать гектаров. Организовать специальную овощную бригаду".
Перво-наперво Петр Кузьмич попал к товарищу Чихаеву - главному агроному райсельхозотдела. Тот долго читал бумагу, рассматривал, удивлялся, а потом, вздохнув, сказал:
- Зачем столько овощей? Обузу себе выдумали. Я считаю, что наш план достаточен. Раз мы областной план разверстали - значит он теперь будет стабильным. Овощей и на усадьбах колхозников хватит.
Так вот и сидели два агронома друг против друга: Петр Кузьмич, председатель колхоза, и товарищ Чихаев, который прожил за письменным столом двадцать с лишним лет и насчет планирования двух собак съел. Петр Кузьмич доказывал свое, а Чихаев - свое. Петр Кузьмич спорил, улыбаясь, а товарищ Чихаев сердился. Они не пришли к соглашению, и Чихаев в конце концов написал резолюцию: "Укрепляйте полеводство и животноводство согласно решениям вышестоящих организаций, в которых об овощах не сказано". На словах он добавил:
- Хлопот полон рот, а будет ли доход? - И, очень довольный своим остроумием, вернул бумагу Петру Кузьмичу. - Все.
- Нет, не все, - сказал Петр Кузьмич.
- То есть как?
- К Ивану Ивановичу в райком схожу.
- Видите ли, - малость смешался Чихаев, - я приблизительно согласен… Я так и ставлю вопрос: будет ли доход? Если будет, то можно, а если не будет, тогда руководствоваться тем, что сама жизнь покажет, практика.
Петр Кузьмич хорошо понял Чихаева, но с секретарем райкома, Иваном Ивановичем, все-таки посоветовался и приехал в колхоз вполне довольный.
Вскоре он созвал заседание правления совместно с активом колхоза и пригласил Сидора Фомича принять участие в этом важном совещании.