И снова аплодисменты сорвались, будто огромная стая голубей захлопала разом крыльями. Недошлепкин отодвинулся со своим стулом от стола президиума, потом подвинулся еще в сторону и таким манером скрылся от взглядов публики. Он, правда, тоже хлопал, но ладони его при этом не соприкасались. Если бы нее вздумали так хлопать, то аплодисменты были бы абсолютно бесшумны.
С Чихаева пот лил ручьями, он покашливал, смотрел то на потолок, то под стол и ерзал на стуле беспрестанно.
Когда Терентий Петрович спустился по ступенькам со сцены и зал притих, секретарь райкома встал и сказал:
- На вопросы, поставленные товарищем Климцовым, я постараюсь ответить в конце совещания. Вопросы он поставил чрезвычайно важные. Но сейчас скажу одно: спасибо вам, Терентий Петрович! За правду спасибо! Райком партии вас поддержит.
И снова зал аплодировал так же сильно.
Вот как выступил Терентий Петрович! И ведь ничего не выпил - ни грамма! - а заговорил полным голосом перед делегатами большого совещания, - на весь район заговорил!
Ну и Терентий Петрович!
Тугодум
Удивительный случай произошел в колхозе "Новая жизнь". Никогда такого не было. У председателя колхоза Петра Кузьмича Шурова в кабинете оказались на столе четыре горшка молока, миска сливочного масла, накрытая чистой полотнянкой, две пустые базарные корзинки и коромысло.
- Чей это маслобойный завод? - спрашивал он, улыбаясь, у бригадира Платонова.
- Не ведаю, - отвечал тот и брал в руки коромысло, рассматривая его внимательно. - Метки никакой нет.
- Не из твоей ли бригады? - переводил взгляд Петр Кузьмич на Алешу Пшеничкина.
Пшеничкин щупал корзинки, заглядывал внутрь, исследовал горшки, недоуменно разводил руками и, в свою очередь, спрашивал:
- Кто принес-то?
- Ребятишки. Около дороги в траве нашли.
Петр Кузьмич поспрашивал еще кое-кого, подумал и решил вывесить объявление о находке.
Счетовод Херувимов написал объявление тонко, с хитрецой:
"Объявление
Июня двадцатого дня найдено нижеследующее продуктовое имущество:
1. Горшков с молоком: штук - четыре.
2. Мисок сливочного масла (зеленая): штук - одна.
3. Корзинок базарных, наполненных вышеупомянутым: штук - две.
4. Коромысло обыкновенное (без примет): штук одна.
Заинтересованной личности обратиться к председателю колхоза. Во избежание прокисания все найденные восемь мест помещены на временное хранение в колхозный ледник до востребования".
Петр Кузьмич прочитал объявление, хитровато улыбнулся и сказал:
- Пусть будет так. А лучок попридержим. Интересно!
Килограмма два лука-репки он выложил из найденных корзин в ящик письменного стола и запер на ключ. В объявлении лук не значился. Бригадирам он почему-то тоже о нем не сказал.
Молва о находке распространилась по колхозу, обошла и поле и фермы. Перед вечером народ толпился около объявления, и каждый высказывал свои замечания. А Петр Кузьмич работал в своем кабинете и помаленьку слушал через открытое окно.
Корзинок базарных… Коромысло обыкновенное… - прочитал Евсеич. - Так, так. Ясно дело, человек шел на базар. Кто ж бы такой это был? - спрашивал он не то у самого себя, не то у присутствующих.
- Разве Матрешка Хватова? - предположил конюх Данила Васильевич.
- Нет, та копнила сено на лугу. И сейчас там копнят, - ответил Евсеич. - Главно дело, почему корзины поставлены в траву? Не иначе, тут конфуз какой-нибудь получился. Ясно дело.
Терентий Петрович Климцов пришел позже. Он тоже прочитал объявление и спросил, обращаясь скромненько ко всем сразу:
- А может, Сидор Фомич Кожин?.. Нет, не он, у того в корзине должен быть обязательно лук-репка, а тут лук не обозначен. И вроде бы он был сегодня на работе. Был Сидор на работе?
- Был, - ответило несколько голосов сразу.
- Кто ж бы это мог быть? - совсем тихонько проговорил он.
- Терентий Петрович! - позвал из открытого окна Петр Кузьмич. - Зайдите-ка ко мне на минутку по одному дельцу.
Терентий Петрович тщательно вытер ноги в сенях и вошел.
- А почему у Сидора Фомича должен быть лук? - спросил председатель.
- А потому, что, кроме него, никто до июня месяца не додержит прошлогодний лук. Он его впятеро дороже продает - полтинник за головку. Человек такой: в колхозе - легкую работу, а дома - до поту.
- А если в корзине лук?
- Тогда - он.
Петр Кузьмич поманил к себе Терентия Петровича и отодвинул ящик письменного стола. Терентий Петрович как глянул, так и воскликнул:
- Он! Точно говорю, он. Тугодум - по прозвищу.
- Так, так. Теперь надо выяснить обстоятельства, при которых все это оставлено в траве. Придется послать за ребятишками.
Через некоторое время у двери кабинета председателя стояли двое ребят - Миша Сучков и Валька Силкин.
- Ну, иди! - подталкивал Валька товарища.
- Нет, ты иди первым! - пятился от двери Миша. Мальчик он был смирный и способный, не озорник. - Ты натворил, ты и входи сначала.
Дверь открылась. На пороге стоял Петр Кузьмич.
- Давайте, давайте, ребята. Вы мне очень, очень нужны. Без вас тут вопроса решить нельзя.
Валька вошел и снял фуражку, попробовал пригладить вихорок на голове над виском, но вихорок не подчинился. Курносенькое озорное лицо с острыми глазками обратилось к окну так, будто пришел Валька по особо важному делу и ждет начала разговора.
Миша хотел сначала спросить, как взрослый: по какому, дескать, случаю вызвали, по шмыгнул тонким носиком, помялся на месте, держа перед собою в опущенных руках фуражку, и сказал:
- Пришли.
Петр Кузьмич улыбался одними главами и смотрел на ребят. Было им лет по двенадцати, не больше.
- Вот что, ребятки, - начал он. - Все, что мы будем здесь говорить, должно остаться тайной. Ни один человек не должен знать о нашем разговоре. - Ребятишки навострились и смотрели уже прямо на Петра Кузьмича. - Первое дело: в каком классе учитесь?
- В четвертом, - вполголоса, будто по секрету, ответили оба сразу.
- Хорошо - уже большие, можно доверить. А отметки как?
- Пятерки, - с достоинством ответил Миша.
А Валька молчал.
- А у тебя?
- По арифметике… тройка.
- Э-э! Как же это так?
Валька посмотрел на пол, увидел там сучок, потрогал его носком чувяка и не ответил. Миша счел бестактным молчание товарища и сказал:
- Он арифметику знает. Только на контрольной записал неправильно условие. Надо было: "Один паровоз вышел со станции А, а другой со станции Б", а он записал: "Паровоз вышел со станции А, а пароход - со станции Б". Пока он думал, на каком расстоянии встретился паровоз с пароходом, время прошло. Так, Валька?
- А тебя спрашивают? Лезет тоже, - недовольно проговорил тот. - А может, железная дорога была вдоль канала Волга - Дон? Ты почем знаешь?
- Так то ж задача, - возразил Миша.
- А канал - это тебе не задача?
- Ну не арифметика же?
- Ну и не лезь!
Спор заходил уже всерьез. Петр Кузьмич счел нужным прервать их.
- А теперь давайте о деле поговорим. Спорить нам нечего: и задачу надо записывать правильно, и на канале все может быть. Оба вы правы. - Ребятишки посмотрели друг на друга уже примирительно, а он вдруг спросил: - Как же вы нашли корзинки?
- В траве, - ответил Миша.
- Это ни о чем не говорит. Расскажите подробно: как шли, куда шли, за чем шли, кто встречался на пути. Все расскажите. Но чтобы после - молчок. Поняли?
- Рассказывай ты, Миша.
- Ишь, какой! Ты же сказал Сид… Ох! - встрепенулся Миша и испуганно посмотрел на товарища. - Ты и рассказывай.
- А кто сказал: давай отнесем корзинки в правление? Ты? Или кто?
- Ладно. Рассказывай ты, Миша, - обратился Петр Кузьмич.
- Ну… пошли мы с Валькой утром рано на подсолнух - дополоть свои паюшки.
- До солнышка, - добавил Валька.
- Идем - себе и идем. Тут Валька и говорит: "Давай, - говорит, - сходим на речку, посмотрим наши верши, - может, рыба попалась".
- Нет, ты первый сказал: "Рыбки бы теперь поймать!", а про верши это я уже потом, после. Ты сказал: "Рыбки бы", а я сказал: "Днем опрыскиватель пойдет по подсолнухам, а дополоть надо раньше".
- А я-то тебе не говорил, что раз на работу идем, то не до рыбы? - спрашивал Миша. - Что я - лодырь, что ли?
- Ну и я не лодырь. Двадцать трудодней имею.
- Похвалился! У меня двадцать три, а молчу.
- Ну, рассказывай ты, Валя, - сказал Петр Кузьмич, всеми силами стараясь сохранить серьезный вид, хотя это было очень трудно.
- Пришли мы к мосту, - начал теперь Валька. - Видим: бежит с коромыслом Сидор Фомич. Бежи-ит, тру-си-ит! Трух-трух-трух-трух… - Он немного помолчал, - Вчера же на наряде все ломали голову, как бы управиться с сеном и подсолнух дополоть - барометр на дождь пошел, - а он бежит на базар. Бежит себе, и ему не совестно.
- Это я сказал так: "Бежит себе, и ему не совестно", - перебил Миша.
- Да ладно! - отмахнулся Валька. - Ну, шел он и все оглядывался. Мы и думаем: "Бессовестный! Люди - на работу, а он - на базар". Так ведь, Мишка?
- Так.
- Тут я и говорю… - Валька замялся, пристально посмотрел на Мишу, потом на Петра Кузьмича, и лицо его почему-то стало виноватым. Он понизил голос и совсем уже тихо сказал: - Говорю: "Давай корзинки отнесем в правление…" И…
- Стой, стой, Валя! Что-то тут немножко не так. Значит, отняли корзины? - будто ужаснулся Петр Кузьмич.
Миша подвинулся вплотную к Вальке и, слегка толкнув его локтем, сказал: