- Это ко мне, - сказала женщина. - Они, конечно, опять будут предлагать мне уехать в Крым, на Кавказ, на курорт, в санаторий…
Оба командира подошли, приложили руки к пилоткам, и, очевидно, расслышав ее последние слова, старший - капитан - сказал:
- Ни в Крым, ни на Кавказ, ни на курорт, ни в санаторий. Вы хотели повидать вашу маму? Ваша мать сегодня поездом выезжает к вам из Иркутска. До Иркутска она была доставлена на специальном самолете.
- Кем? - радостно и растерянно воскликнула женщина. - Вами?
- Нет, - ответил летчик-капитан, - нашими и вашими товарищами.
Подбежала маленькая девчурка, смело посмотрела на пришедших, и видно, что синяя форма эта ей была хорошо знакома.
- Мама, - попросила она, - сделай мне качели, и я буду летать туда-сюда, туда-сюда. Далеко-далеко, как папа.
- Ой, не надо! - подхватывая и сжимая дочурку, воскликнула ее мать. - Нет, не улетай так далеко… как твой папа.
На Малой Овражной, позади часовни с облупленной росписью, изображавшей суровых волосатых старцев и чисто выбритых ангелов, правей картины "страшного суда" с котлами, смолой и юркими чертями, на ромашковой поляне ребята из компании Мишки Квакина играли в карты.
Денег у игроков не было, и они резались "на тычка", "на щелчка" и на "оживи покойника". Проигравшему завязывали глаза, клали его спиной на траву и давали ему в руки свечку, то есть длинную палку. И этой палкой он должен был вслепую отбиваться от добрых собратий своих, которые, сожалея усопшего, старались вернуть его к жизни, усердно настегивая крапивой по его голым коленям, икрам и пяткам.
Игра была в- самом разгаре, когда за оградой раздался резкий звук сигнальной трубы.
Это снаружи у стены стояли посланцы от команды Тимура.
Штаб-трубач Коля Колокольчиков сжимал в руке медный блестящий горн, а босоногий суровый Гейка держал склеенный из оберточной бумаги пакет.
- Это что же тут за цирк или комедия? - перегибаясь через ограду, спросил паренек, которого звали Фигурой. - Мишка! - оборачиваясь, заорал он. - Брось карты, тут к тебе какая-то церемония пришла!
- Я тут, - залезая на ограду, отозвался Квакин. - Эге, Гейка, здорово! А это еще что с тобой за хлюпик?
- Возьми пакет, - протягивая ультиматум, сказал Гейка. - Сроку на размышление вам двадцать четыре часа дадено. За ответом приду завтра в такое же время.
Обиженный тем, что его назвали хлюпиком, штаб-трубач Коля Колокольчиков вскинул горн и, раздувая щеки, яростно протрубил отбой. И, не сказав больше ни слова, под любопытными взглядами рассыпавшихся по ограде мальчишек оба парламентера с достоинством удалились.
- Это что же такое? - переворачивая пакет и оглядывая разинувших рты ребят, спросил Квакин. - Жили-жили, ни о чем не тужили… Вдруг… труба, гроза! Я, братцы, право, ничего не понимаю!..
Он разорвал пакет, и, не слезая с ограды, стал читать:
- "Атаману шайки по очистке чужих садов Михаилу Квакину…" Это мне, - громко объяснил Квакин. - С полным титулом, по всей форме, "…и его, - продолжал он читать, - гнуснопрославленному помощнику Петру Пятакову, иначе именуемому просто Фигурой…" Это тебе, - с удовлетворением объяснил Квакин Фигуре. - Эк они завернули: "гнуснопрославленный"! Это уж что-то очень по-благородному, могли бы дурака назвать и попроще, "…а также ко всем членам этой позорной компании ультиматум". Это что такое, я не знаю, - насмешливо объявил Квакин. - Вероятно, ругательство или что-нибудь в этом смысле.
- Это такое международное слово. Бить будут, - объяснил стоявший рядом с Фигурой бритоголовый мальчуган Алешка.
- А, так бы и писали! - сказал Квакин. - Читаю дальше. Пункт первый:
"Ввиду того что вы по ночам совершаете налеты на сады мирных жителей, не щадя и тех домов, на которых стоит наш знак - красная звезда, и даже тех, на которых стоит звезда с траурной черной каймою, вам, трусливым негодяям, мы приказываем…"
- Ты посмотри, как, собаки, ругаются! - смутившись, но пытаясь улыбнуться, продолжал Квакин. - А какой дальше слог, какие запятые! Да!
"…приказываем: не позже чем завтра утром Михаилу Квакину и гнусноподобной личности Фигуре явиться на место, которое им гонцами будет указано, имея на руках список всех членов вашей позорной шайки.
А в случае отказа мы оставляем за собой полную свободу действий".
- То есть в каком смысле свободу? - опять переспросил Квакин. - Мы их, кажется, пока никуда не запирали.
- Это такое международное слово. Бить будут, - опять объяснил бритоголовый Алешка.
- А, тогда так бы и говорили! - с досадой сказал Квакин. - Жаль, что ушел Гейка; видно, он давно не плакал.
- Он не заплачет, - сказал бритоголовый, - у него брат - матрос.
- Ну?
- У него и отец был матросом. Он не заплачет.
- А тебе-то что?
- А то, что у меня дядя матрос тоже.
- Вот дурак - заладил! - рассердился Квакин. - То отец, то брат, то дядя. А что к чему - неизвестно. Отрасти, Алеша, волосы, а то тебе солнце напекло затылок. А ты что там мычишь, Фигура?
- Гонцов надо завтра изловить, а Тимку и его компанию излупить, - коротко и угрюмо предложил обиженный ультиматумом Фигура.
На том и порешили.
Отойдя в тень часовни и остановившись вдвоем возле картины, где проворные мускулистые черти ловко волокли в пекло воющих и упирающихся грешников, Квакин спросил у Фигуры:
- Слушай, это ты в тот сад лазил, где живет девчонка, у которой отца убили?
- Ну, я.
- Так вот… - с досадой пробормотал Квакин, тыкая пальцем в стену. - Мне, конечно, на Тимкины знаки наплевать, и Тимку я всегда бить буду…
- Хорошо, - согласился Фигура. - А что ты мне пальцем на чертей тычешь?
- А то, - скривив губы, ответил ему Квакин, - что ты мне хоть и друг, Фигура, но никак на человека не похож ты, а скорей вот на этого толстого и поганого черта.
Утром молочница не застала дома троих постоянных покупателей. На базар было идти уже поздно, и, взвалив бидон на плечи, она отправилась по квартирам.
Она ходила долго без толку и наконец остановилась возле дачи, где жил Тимур.
За забором она услышала густой приятный голос: кто-то негромко пел. Значит, хозяева были дома и здесь можно было ожидать удачи.
Пройдя через калитку, старуха нараспев закричала:
- Молока не надо ли, молока?
- Две кружки! - раздался в ответ басистый голос. Скинув с плеча бидон, молочница обернулась и увидела выходящего из кустов косматого, одетого в лохмотья хромоногого старика, который держал в руке кривую обнаженную саблю.
- Я, батюшка, говорю, молочка не надо ли? - оробев и попятившись, предложила молочница. - Экий ты, отец мой, с виду серьезный! Ты что ж это, саблей траву косишь?
- Две кружки. Посуда на столе, - коротко ответил старик и воткнул саблю клинком в землю.
- Ты бы, батюшка, купил косу, - торопливо наливая молоко в кувшин и опасливо поглядывая на старика, говорила молочница. - А саблю лучше брось. Этакой саблей простого человека и до смерти напугать можно.
- Платить сколько? - засовывая руку в карман широченных штанов, спросил старик.
- Как у людей, - ответила ему молочница. - По рубль сорок - всего два восемьдесят. Липшего мне не надо.
Старик пошарил и достал из кармана большой ободранный револьвер.
- Я, батюшка, потом. - подхватывая бидон и поспешно удаляясь, заговорила молочница. - Ты, дорогой мой, не трудись! - прибавляя ходу и не переставая оборачиваться, продолжала она. - Мне, золотой, деньги не к спеху
Она выскочила за калитку, захлопнула ее и сердито с улицы закричала:
- В больнице тебя, старого черта, держать надо, а не пускать по воле. Да, да! На замке, в больнице.
Старик пожал плечами, сунул обратно в карман вынутую оттуда трешницу и тотчас же спрятал револьвер за спину, потому что в сад вошел пожилой джентльмен, доктор Ф. Г. Колокольчиков.
С лицом сосредоточенным и серьезным, опираясь на палку, прямою, несколько деревянною походкой он шагал по песчаной аллее.
Увидав чудного старика, джентльмен кашлянул, поправил очки и спросил:
- Не скажешь ли ты, любезный, где мне найти владельца этой дачи?
- На этой даче живу я, - ответил старик.
- В таком случае, - прикладывая руку к соломенной шляпе, продолжал джентльмен, - вы мне скажете: не приходится ли вам некий мальчик, Тимур Гараев, родственником?
- Да, приходится, - ответил старик. - Этот некий мальчик - мой племянник.
- Мне очень прискорбно, - откашливаясь и недоуменно косясь на торчавшую в земле саблю, начал джентльмен, - но ваш племянник сделал вчера утром попытку ограбить наш дом.
- Что?! - изумился старик. - Мой Тимур хотел ваш дом ограбить?
- Да, представьте! - заглядывая старику за спину и начиная волноваться, продолжал джентльмен. - Он сделал попытку во время моего сна похитить укрывавшее меня байковое одеяло.
- Кто? Тимур вас ограбил? Похитил байковое одеяло? - растерялся старик. И спрятанная у него за спиной рука с револьвером невольно опустилась.
Волнение овладело почтенным джентльменом, и, с достоинством пятясь к выходу, он заговорил:
- Я, конечно, не утверждал бы, но факты… факты! Милостивый государь! Я вас прошу, вы ко мне не приближайтесь. Я, конечно, не знаю, чему приписать. Но ваш вид, ваше странное поведение..
- Послушайте, - шагая к джентльмену, произнес старик, - но все это, очевидно, недоразумение.
- Милостивый государь! - не спуская глаз с револьвера и не переставая пятиться, вскричал джентльмен. - Наш разговор принимает нежелательное и, я бы сказал, недостойное нашего возраста направление.