- Хороша канашка, - прищелкнул пальцами приезжий и погладил жидкие усы.
- Тетя, какой-то человек приехал на двуколке в форме, в очках со шнурком.
- А-а, - протянула Феоктиса, - это таксатор Олимпий Евсеевич Веньчиков. Поставь ему маленький графин, нарежь огурцов, вскипяти самовар, ну там хлеба дай. Пускай ест.
Глаша вышла на кухню и стала наливать воду в самовар.
- Вы не беспокойтесь. Чай пить я не буду, сыт, - сказал гость. - Вот если найдется у вас что-нибудь посущественнее, прошу. - Повесив фуражку, он погладил жиденький хохолок и уселся за стол.
- Я вижу одну рюмку, а где же вторая? - Олимпий Евсеевич ласково посмотрел на Глашу.
- Я не пью.
- Гм, что же вы пьете?
- Квас, воду. Пить водку - не женское дело. - Подперев щеку рукой, Глаша прислонилась к печке, наблюдая за таксатором.
Веньчиков налил рюмку, поднялся из-за стола и направился к Глаше.
- Одну. Ради знакомства, - протягивая ей рюмку, наклонив голову, произнес он галантно. Глаша замахала рукой:
- Нет-нет, мне надо картошку копать. Угощайтесь. - Она исчезла за дверью.
Опорожнив графинчик, Олимпий Евсеевич осоловело посмотрел на потолок и, вспомнив что-то, вышел из-за стола. Накинул на плечи китель, надел фуражку, повернулся раза два перед зеркалом и, довольный собой, вышел на дорогу. Повертел головой по сторонам. Заметив Глашу в огороде, выпятив грудь, зашагал к ней. Подошел к изгороди, оперся на жердь и, козырнув по-военному, спросил:
- Я вам не помешал?
- Нет, - отряхивая ботву, ответила Глаша.
- Позвольте вас спросить, - заговорил учтиво Веньчиков, - вы девица или замужняя?
- Вдова.
- О, - только и мог вымолвить приезжий. В голове Олимпия Евсеевича заколобродило. - Может, вам помочь? - Таксатор уже занес ногу на изгородь.
- Нет, управлюсь сама.
- Вы такая стеснительная. Да мы вдвоем живо картошку выкопаем. - Веньчиков лег грудью на верхнюю жердь. Не выдержав тяжести, та переломилась, и таксатор упал в крапиву, обильно росшую возле изгороди. Глаша закрыла смеющееся лицо концом платка.
- Кажется, я совершил не совсем удачное сальто-мортале, - пробормотал Веньчиков, разыскивая слетевшую с головы фуражку. "Однако здорово жжет проклятая", - подумал он и начал усиленно тереть руку об руку. Закончив с этим занятием, галантно раскланялся с Глашей и поспешно зашагал к дому. Через час, когда Глаша стала носить картошку в подполье, Веньчиков мирно похрапывал на лавке.
То ли стук ведра, то ли крышки погреба, куда Глаша ссыпала картошку, разбудил таксатора. И он, зевая, сел вновь за стол. Приподнял графинчик и посмотрел его на свет. Там было пусто. Перевел глаза на Глашу.
- Надеюсь, не оставите без внимания. - Олимпий Евсеевич слегка постучал вилкой по графину.
- Сейчас. - Глаша вышла к Феоктисе. - Тот исшо просит водки, - кивнула она на горницу.
- Налей. Вино в буфете. Пускай лакает, - недовольно произнесла Феоктиса.
Глаша наполнила графин и поставила на стол сковородку жареных грибов в сметане.
- Угощайтесь.
Веньчиков с аппетитом принялся за еду. Глаша продолжала ссыпать картошку в подполье, не забывая закрывать его крышкой. "Свалится еще с пьяных глаз", - подумала она про Веньчикова, который, пошатываясь, поднялся из-за стола, вышел на середину горницы и запел фальшиво:
Очи черные,
очи жгучие,
знать, увидел вас
я в недобрый час...
Он шагнул к Глаше и, когда женщина нагнулась над подпольем, неожиданно обхватил ее за талию.
- Не лапайся! Стукну ведерком по башке, - будешь знать, как приставать. - Она не боялась тщедушного Веньчикова. Крепкая, привыкшая к тяжелому физическому труду, Глаша в любую минуту могла дать отпор этому поганцу, как она мысленно называла Веньчикова.
Таксатор глупо ухмыльнулся и отошел к столу. Глаша подмела пол в горнице, сенках и принялась за крыльцо. Показался Веньчиков. Спустился по ступенькам мимо Глаши, воровато оглянулся и оплел длинными руками упругие бедра женщины. Потянул к себе. Гадливое чувство заставило круто повернуться к таксатору и сильным толчком отбросить его от себя. Веньчиков запнулся о стоявшую сзади лохань и шлепнулся в грязную воду. Полетели брызги. Проходивший мимо петух подпрыгнул от испуга на месте и, выкрикнув сердито что-то на своем языке, взлетел на предамбарье.
Веньчиков очумело посмотрел в спину удалявшейся Глаши и, выбравшись из лохани, влез на сеновал. Через некоторое время у входа на шесте печально повисли мокрые брюки таксатора с зеленой каемкой по шву, из кармана которых торчал белый платочек - знак полной капитуляции. Сам хозяин спокойно похрапывал на сене.
На следующий день, избегая встречаться глазами с Глашей, он отправился на работу вместе с лесником.
А наутро сухо простившись с хозяевами и слегка кивнув Глаше, он уехал в город.
ГЛАВА 17
Отречение царя от престола косотурцы встретили по-разному. Беднота искренне радовалась, надеясь на передел пахотной земли, о которой хлопотали несколько лет. Мирские сходки проходили часто, на них коноводили фронтовики.
- Граждане, - взмахивая шапкой, говорил Автоном Сметанин, недавно вернувшийся после ранения с фронта. Жил он до войны на окраине Чистого, имел небольшой надел земли, прирабатывал извозом, мужик был тихий, про которых обычно говорят: "воды не замутит". А как вернулся с фронта, будто кто его подменил - ни одна сходка не проходила без него. "Похоже, хватил на фронте фунт лиха и ополчился на богатеев", - думали про него сельчане. - Граждане! - повторил он, когда стих шум сходки. - Хотя царя и нет, но порядки остались прежние. Нарезку земли наши новые управители делать не будут. Не в их, значит, интересах. Посудите сами. Кто в управе? Опять Лукьян Сычев - первый богатей Косотурья, да бывший писарь Крысантий Каретин заделался секретарем. Можно от таких людей ждать добра?
- Те же штаны, только назад пуговицей, - раздалось из толпы.
- Значит, так, - продолжал Автоном. - Общество свободной земли не имеет, а бабы рожают каждый год. Где взять земли для надела?
- Отрезать у Сычева, отобрать у церковного прихода! - послышалось среди собравшихся.
- В Камагане у Бессонихи надо землю отнять.
- Правильно! Ей земли для наживы, а нам быть бы живу.
- Гонит нужда и волка из колка. Сколько земли пропадает в степи, не сочтешь. А кто был хозяин? Царь да богатые люди. А мы бьемся на старых наделах.
То, что наболело у крестьян годами, теперь прорвалось наружу.
- Отобрать землю у нижневского Зубова. Ишь растолстел, как боров. Есть еще один "бедняк" - Воинов. Живет один, а земли имеет около четырех тысяч десятин. Опять же, к слову сказать, земля у братьев Колупаевых, Белослудцевых лежит непаханая.
- Граждане, товарищи, православные! - поднявшись на ступеньки крыльца управленческого дома, выкрикнул Лукьян. - Землю у нас отобрать? Не выйдет. Потому из уездной управы есть бумажка. Крысантий Лукич, - повернулся он к стоявшему невдалеке Каретину, - прочитай ее народу. Может, остынут после этого.
Крысантий, или, как его звали чистовцы, Крыса, вынул из-за пазухи бумагу и не торопясь поднялся на крыльцо.
- ..."Всякие попытки к немедленному захвату государственных и частновладельческих земель пресекать вооруженной силой...
- Чуяли? - прерывая чтеца, выкрикнул злорадно Сычев. - А ну-ка читай дальше.
Каретин откашлялся и продолжал:
- ...Конфискация земель может быть проведена только в законодательном порядке через учредительное собрание, которое даст народу землю и волю..."
- Чуяли, мужики, - не скрывая злорадства, произнес Лукьян. - Землю хотели у нас отобрать? А власть что говорит? Не имеете, дескать, на то права, и самовольничать не позволено. У власти, поди, люди сидят поумнее нас. - Лукьян полез в карман за клетчатым платком.
- Правильно, умные, - отстраняя Сычева плечом с верхней ступеньки крыльца, вновь заговорил Автоном. - Только разные они бывают. Одни, скажем, стоят за Андриана Обласова, другие - за Сычева, третьи говорят: садитесь за стол, беднота и богачи, управляйте, значит, совместно. - Автоном повысил голос: - У трудового народа есть своя партия - партия большевиков во главе с товарищем Лениным! - произнес он с силой и взмахнул шапкой. - Ленин - за землю бедноте, Ленин - за мир. Что может быть дороже хлеборобу! Ведь многосемейный мужик так стосковался по кормилице земле, а она, родная, была в чужих руках, которые и не прикладывались к ней вовек. Ленин и его партия говорят, что эта война несправедливая, так зачем же погибать в ней нашим сынам и братьям?
Так думали и Андриан Обласов и другие бедняки, слушая Сметанина.
- Надо в управу своих людей ставить, - продолжал Автоном, - чтобы заботу имели о нашем брате и не цеплялись за старое.
Приближенные Сычева зашумели:
- Лукьяна власть поставила, пускай она и снимает. Самоуправничать не дадим. - Камышинцы плотнее сгрудились к крыльцу!
- Ты давно не сидел в каталажке, опять туда захотел? - Грузный Лукьян двинулся на Сметанина.
- Не трожь! - Заслонив Автонома, фронтовики сгрудились. - Только тронь! - произнес один из них с угрозой и показал Сычеву кулак...
Сход шумел. Слышалась перебранка, а кое-где началась свалка.
- Граждане! Мужики! Давай расходись спокойно. - Сметанин спустился с крыльца. Андриан и другие чистовцы последовали за ним.