- Я облегчаю жизнь рыбакам, - хвалился Гароза. - Со мной им не надо тратить лишнего времени на поездки в Ригу. А кто поддерживает цены, как не я?
- Ах, вот оно что! Да какой тебе интерес в этом? Свое ты всегда получишь, сколько бы ни осталось на долю рыбака. Тебе ведь что нужно? Скорее сбыть с рук товар ради лишнего оборота. А цену ты сбавляешь с легким сердцем - лишь бы скорее опростать от рыбы свои бадьи.
- А сам-то ты что делаешь? - кричал Гароза. - Закупаешь в Риге смолу, а на побережье продаешь ее по двойной цене. Вот и вся твоя работа! Думаешь, я про это не знаю? Так, конечно, можно и новые дома строить и давать образование детям. Кто может заработать на товаре сто процентов, тому живется неплохо…
Бангера это упоминание о смоле задело за живое.
- Ты моих детей лучше оставь в покое! - крикнул он хрипло. - Я им даю образование, потому что они того стоят, а ты можешь давиться своими капиталами, мне до этого никакого дела нет. Лучше расскажи, чем сам занимаешься, помойная ты бочка! Сколько процентов зарабатываешь ты на лососине! Думаешь, мы этого не знаем? У нас забираешь по пятьдесят сантимов за фунт, а сам продаешь по четыре лата - в восемь раз дороже! Подумайте только, где это видано? Сейчас мы отдаем ему летний улов за чечевичную похлебку, а зимой молим его бога ради одолжить несколько латов. И он еще имеет нахальство корчить из себя благодетеля, диктует условия, не дает продавать на сторону ни одного лосося! Как тебе не совестно так говорить!
Ожидая поддержки, Бангер повернулся к остальным рыбакам. Но за парадным столом не подобало вести такие речи, хотя все были заметно навеселе и не слишком строго соблюдали приличия. Рыбаки-хозяева помалкивали: у многих подходили к концу сроки векселей - как тут схватишься с Гарозой? Получилось так, что призыв Бангера остался гласом вопиющего в пустыне. Такого малодушия он не ожидал от соседей.
- Ну, все равно, вы там как знаете, - сказал он угрюмо, - но от меня Гароза не получит больше ни единого лосося, пусть он это зарубит себе на носу…
В это время с другого конца стола на Гарозу напал новый противник - Крауклис из Гнилуш. У него с Гарозой были давнишние счеты: в прошлом году скупщик выжил его из неводной артели, лишил пая, а на его место поставил своего человека.
- Куда же мне теперь деваться? - крикнул Крауклис. - Я здесь вырос, весь свой век жил этой работой, двадцать лет у меня был пай в этой артели… И вдруг в один прекрасный день является эта помойная бочка, как совершенно правильно обозвал его Бангер, и выбрасывает меня из карбаса. Ступай, мол, откуда пришел! Ну, справедливо ли это? Разве так должен поступать честный торговец, который хочет ужиться с рыбаками? Тьфу, срам один!
От волнения у Крауклиса чуть не навернулись слезы на глаза. Гароза сидел в углу, как загнанный кабан. Со всех сторон на него сыпались попреки и укоры, но он только лениво бурчал в ответ:
- А кто тебе мешает вступить в другую артель? Построил бы себе карбас и рыбачил со своими работниками. Я ведь никому не навязываюсь. А если твой кормщик Румбайнис сам предлагает мне пай, чего ради я буду отказываться?
- А сколько он тебе должен? - уколол его Крауклис.
- Здесь долги значения не имеют…
- Сказал тоже! На эти-то дела ты мастак! Прилипнешь, как улитка к грибу!..
Они долго переругивались, - один горячо, возмущенно, другой словно нехотя.
Оскар все слышал. Он уже давно задумывался над рыбацкими делами. Житья от Гарозы никому не было. На всем побережье, в каждом поселке сказывалась тяжесть его засилья. И сейчас Оскару показалось, что стоит только одному сказать первое слово, начать - и все сразу пойдут за ним, сметут с пути Гарозу и других таких же господинчиков. Но тут же он увидел, как Лиепниек увивался вокруг Гарозы, упрашивая его отсрочить вексель на один месяц. И Гароза дал себя уговорить - ведь предстояла еще осенняя путина.
Да, слишком крепко опутал этих людей Гароза своими паучьими сетями. Долги связали их по рукам и ногам, они уже не могли шевельнуться, если бы даже захотели. Один только Бангер еще огрызался, потому что не зависел от рыботорговца.
Под вечер отбыл товарищ министра: он не мог оставаться дольше, его ждали в другом месте. Важный чиновник остался. Он находился в отпуску, к тому же Гароза обещал отвезти его на "Нырке". Этот чиновник сам когда-то был жителем взморья, и все рыбаки считали его своим заступником. Он пользовался влиянием среди депутатов сейма и в правительственных кругах и в свое время выступал против обложения пошлиной ввозимых из-за границы сетей. Сегодня он решил показаться народу. Только что закончив спор с врачом и учителем Акментынем, у которых были несколько иные взгляды на государственную политику, заткнув им рты, - конечно, самым благородным манером, - важный чиновник вышел в большую комнату к простым рыбакам. Но там уже не было никакого порядка.
Индрик Осис успел повздорить с кормщиком из Гнилуш и усиленно приглашал его во двор, чтобы рассчитаться там по-свойски; то в одном, то в другом углу слышалась перебранка. Кое-кто из мужчин, выпив все вино, подсаживался к женщинам, которые не успели еще справиться со своей долей. Распорядители стали слишком решительно пользоваться полномочиями, так что их самих пришлось призвать к порядку.
В комнате становилось все темнее; многие отцы семейств, намучившись за неделю в море, уснули, положив головы на колени женам. Начались танцы. Важный чиновник и госпожа Вимба открыли их полонезом, а затем к удовольствию старших, была объявлена кадриль.
Гости-рижане стали собираться домой. Музыканты проводили их маршем, а устроители праздника довели до самого берега. Ветер еще больше усилился, волны высоко вздымались - выходить в такую погоду в море было небезопасно. Роберт Клява уговаривал важного чиновника остаться на ночь: может, к утру буря утихнет.
- У меня хороший желудок, морской болезнью я не страдаю, - ответил чиновник.
"Нырок" стоял за первой банкой. С шумом разбивались на ней волны, клочья пены разлетались во все стороны.
- Как же мы доберемся до моторки? - спросил чиновник.
- Мы вас донесем! - с готовностью откликнулся старый Клява, который тоже находился среди провожающих. Он проворно разулся и засучил брюки, не думая о том, что на нем праздничный костюм.
То же самое сделал Осис. Оба были пьяны и нетвердо держались на ногах. Нагнувшись, они попросили господ влезть к ним на закорки. Осис взял чиновника, а рослый Клява принял на себя Гарозу, звучно крякнув под семипудовой тяжестью. Медленно, пошатываясь, вошли они в воду, гордые оказанной им высокой честью.
На первой же банке разбившаяся волна окатила носильщикам штаны. Испугавшись очередного всплеска, чиновник резким движением откинулся назад. Осис потерял равновесие и опрокинулся вместе со своей ношей. На мгновение волна накрыла их с головами, и оба наглотались соленой воды. Не успели они подняться на ноги, как рядом раздался громкий всплеск: это упал Клява с Гарозой. Падение их сопровождалось большим шумом, потому что оба были весьма тяжеловесны. Чиновник страшно обозлился и грозил не забыть подобного свинства.
- Да в состоянии ли вы заплатить мне за испорченную визитку! - кричал он. - Ведь она стоит четыреста латов! Что от нее теперь останется? И какого черта берется такой нести других, когда сам еле на ногах стоит!
Ворча и ругаясь, они брели по воде. Оба рыбака повесив головы плелись за господами и помогли им взобраться на "Нырок".
- Не обижайтесь, - успокаивал чиновника Осис. - Это ведь нечаянно получилось.
- Еще не хватало, чтобы нарочно! - обрезал его чиновник. Он озяб и все время дрожал, пока работник Гарозы разогревал мотор. Потом оба промокших господина забрались в моторную кабину, поближе к теплу.
После этого неудачного опыта остальные рижские гости уже не рискнули взбираться на плечи рыбакам, и их доставили к моторкам на лодках.
Роберт рассердился на отца.
- Нечего сказать, прославились! - прошептал он ему на ухо. - Будет теперь людям над чем посмеяться!
Моторные лодки ушли. Им надо было достичь устья Даугавы до наступления темноты. Оставшиеся смотрели, как они прыгали по волнам, то вздыбливаясь, то скатываясь вперед и временами пропадая из глаз. Рваные облака неслись над морем, все небо было покрыто ими.
Печально переглянулись Клява и Осис, чувствовавшие себя козлами отпущения.
- Придется дома обсушиться…
- Да, бал для нас кончился…
Босиком, в засученных брюках и с ленточками распорядителей на пиджачках зашагали они вдоль берега по направлению к Чешуям. Ветер доносил до них изредка обрывки духовой музыки.
- У буфетчика наверняка припрятано несколько бутылок очищенной, - сказал Клява.
- Гнилушане все вылакают, - мрачно ответил Осис. - Крауклис и Румбайнис весь вечер шныряли возле кухни.
Печально кончился для них праздник, от которого они ждали так много.