Дед Михайла, еще с вечера определив всем мужикам работу, ревниво, дотошно теперь следил за тем, чтобы дело было сделано именно так, как вчера обрешили.
Мирону сегодня ехать в станицу Бродовскую, к крепкому казаку Смирнову на поклон. Ежели надо, не пожалеет мужик спины, поклонится. Раз пять уж побывали у него за зиму Рословы, и сам дед ездил туда дважды, но толку не добились. Велел еще перед весной приехать. Землица у него удобная, от хутора совсем недалечко. Взять бы в аренду. А казак чего-то жмется, ломается, тянет. Видать, кто-то из хуторских потолще постельку стелет, чем Рословы. Да и Рословых Смирнову отшибать не хочется. Заимка его недалеко от хутора Лебедевского: летом какая-нибудь нужда обязательно в кузню к Тихону загонит.
Последний раз порешили спытать счастья, а там хоть за тридевять земель ищи. Да и весна уж настигает, успеть надо.
Макару с Митькой - сено возить сегодня. А потом всю неделю, оставив хозяйство на баб и ребятишек, большой артелью мужики будут вывозить лес из-под села Борового.
Давно теснотились Рословы в своей избе. И содомом, и вертепом честили эту избу втихомолку бабы. Теперь пришла пора новую ставить.
Убраться со скотиной и позавтракать успели, как всегда, до свету и - все по своим местам.
Мирон, приодевшись по-праздничному: в черной борчатке с мерлушковым черным воротником и такой же опушкой на шапке, в новых пимах, закладывал в кошеву Ветерка, гнедого жеребца. Тут же, во дворе, возились Макар с Митькой, готовя пятеро саней под сено.
Продернув через кольцо под дугой повод, Мирон подвязал его повыше, похлопал по крутой шее Ветерка. Тот косил фиолетовым глазом, нетерпеливо фыркал, перебирая ногами на месте.
- Митя, сынок, - позвал Мирон, удерживая коня под уздцы, - отопри-ка вороты.
Едва распахнулись ворота, жеребец, выбив копытом мерзлые брызги, вынес кошеву вместе с седоком на улицу, круто навалившись, повернул направо и пошел хорошей, спорой рысью.
Не вихрилась за кошевой Мирона поземка, потому как подтаивавшая днями дорога теперь подмерзла, остекленела, и кованые полозья скользили по ней легко. Только в Сладком логу дорогу перехватило ночной метелью, а в утренней тишине по логу холстами выстелился густой белесый туман.
Натягивая вожжи и упираясь ногами в передок кошевы, Мирон подставлял бородатое лицо встречному ветру, вдыхал бодрящий морозный воздух с едва ощутимой примесью конского пота. И часа не понадобится, чтобы домчаться до Бродовской, еще до солнышка там будет Мирон, Смирнова наверняка застанет дома. Только удастся ли поездка и на этот раз?
Какое-то тяжелое, нехорошее предчувствие и сомнения начали одолевать Мирона с середины пути. По мере приближения к станице волнение нарастало, уже не радовало мужика это прекрасное утро, не тешили надежды…
Два срока арендовали Рословы удобный и плодородный участок у Смирнова. За четыре года сблизились изрядно, и Рословы дорожили этой дружбой с богатым и влиятельным казаком, брат которого не первый год ходил в станичных атаманах. А теперь вот с самой осени чего-то выламывается казак: и землю не отдает, и не отказывает по-настоящему, и об арендной цене помалкивает. Рословы тоже с прибавкой не набиваются - нечем прибавлять-то, избу новую ставить надо.
Быстро мелькали придорожные березовые колки, покрытые праздничным серебром инея. Кошева то взлетала на белые горбившиеся возвышенности, то скатывалась в низины. Выехав на последний высокий взлобок, Мирон увидел далеко внизу станицу с церковью, с богатыми казачьими домами, прикрытыми легкой утренней дымкой. С речки наплывал туман, клубившийся особенно густо в тех местах, где вода не замерзала. Над бродом выворачивались белые барашки.
Но взгляд Мирона привлек совсем иной предмет: внизу, на выезде из Бродовской, показалась парная упряжка, пока еще плохо различимая. Выехать из станицы в эту пору мог любой житель, но кони показались ему знакомыми. И чем более сближались подводы, тем больше Мирон укреплялся в своей догадке: Прошечка это, Прокопий Силыч Полнов, сосед Рословых, Мирону - кум. Живет он богато, по-хуторски, лавку содержит и новый дом за речкой возводит, мужик малорослый, сполошный и своенравный.
- Здорово, кум! - еще издали весело крикнул Прошечка.
- Здорово! - неохотно ответил Мирон.
- Долго спишь, черт-дурак! - засмеялся Прошечка, проезжая возле Мирона. - На базаре теперь уж все горшки либо продали, либо перебили.
"Черт-дурак" - это присловие такое у Прошечки. На него уж редко кто обижался за эти слова. И не в них дело. Да не у Смирнова ли он побывал и не намек ли в его словах на главное? Знал Мирон, что Прошечка не раз к Смирнову заглядывал в эту зиму, но только теперь вдруг осенило его, из-за чего увивался там мужик. И до того это ясно ему стало, что хоть тут же заворачивай Ветерка да поезжай обратно. Однако не завернул.
- Ранняя пташечка уж носик, знать, прочищает, - вздохнул он, подшевелив вожжой коня, - а поздняя еще глазки продирает…
Остановившись у новых крашеных ворот, Мирон привязал за железное кольцо на столбе Ветерка и поспешил в просторный смирновский дом. Все здесь было и скроено ладно, и сшито крепко. Дом двухэтажный, низ кирпичный, верх рубленный из ровных сосновых бревен. Крыша из жести. Все придворные постройки - тоже под жестью. Соломы и в помине нет.
- Хозяин дома? - поздоровавшись и перекрывая заливистый лай кобеля, спросил Мирон у работника, подметавшего двор.
- Дома, - ответил тот, указывая на высокое крыльцо.
- О, да знать, Мирон Михалыч пожаловал! - радушно встретил его хозяин. - Проходи в горницу: бабы толкутся тут. - Но раздеться не предложил. Видать, на долгий разговор не рассчитывает. - Садись вон на стул… Ты чего ж это припозднился-то, Михалыч?
- Да ведь солнушка пока не взошла, - как бы оправдываясь, ответил Мирон, кряхтя и усаживаясь на стул возле стенки, недалеко от двери. - Куда же раньше-то? Ночью, что ль, будить?
- А Прошечка вон, сусед ваш, как баба лампу засветила, он и постучался в ворота. Не встрел ты его?
- На взвозе, вон за станицей встрел.
- Вот с им у нас и вышла полюбовная ряда. Не постоял мужик за ценой.
- Дык нас-то чего ж ты за нос водил цельную зиму, Иван Василич? - Как ни сдерживался Мирон, эти слова вырвались у него гневно, даже сквозь обветренные щеки проступил заметный румянец.
- Не упущать же мне, Михалыч, живой доход из рук. Хоть до тебя доведись… Хлеб на базаре небось не тому продаешь, кто подешевле даст, а подороже норовишь сбыть.
- Ты нам про цену ничего не сказывал… Аль кума не мила, так и гостинцы постылы?
- Верно, не говорил про цену, - неохотно признался Смирнов, огромной ручищей прижимая надвое рассеченную метлу бороды, и тут же завертелся: - Дак ведь я не отказываю вам в земле-то.
- Как же не отказываешь, коли Прошечке все отдал?
- А чего вам не взять клин за Зеленым логом по той же цене, по старой?.. Правда, подальше малость…
- Как не подальше, коли за кестеровским наделом клин ентот. А землица там, чать, не сравняешь с этой… По сухому году все бугры плешинами станут. Работа одна на ей бестолковая… Ах, да господи, на чего ж нам строиться-то теперь? Чего она уродит!
- Дак ведь все в рай-то просятся, а смерти боятся. Не навяливаю того клина, не хошь - не бери.
Совсем жарко стало Мирону под борчатой черной шубой. Вспотел, завозился на стуле.
- "Не бери", - переговорил он бессовестного казака, - по чужим ранам да чужим салом мазать не убыточно… Ежели б ты по осени вот эдак сказал, как мы с батюшкой по первому разу у тебя были, могли бы еще где поискать. А то всю зиму держал нас возля себя, теперь вот оттолкнул…
- Ну, не серчай, Мирон Михалыч. Дурак, и тот своей выгоды небось не упустит.
- Да-а, - тяжко вздохнул Мирон, подымаясь и становясь к двери, - сладко мы захватить хотели, да горько лизнули…
- Ну, смирись, Михалыч, смирись, - осклабился Смирнов, подходя к Мирону и опуская тяжеленную руку ему на плечо. - Минувшей осени назад не воротишь…
- Ну ладноть, - крякнув, сказал Мирон, - со своими посоветую, завтра заеду, ежели опять перехватчика не встрену дорогой.
- Да что ты, что ты, - откровенно и нагло засмеялся Смирнов, - какие могут быть перехватчики, коли уж обещано!
…Отвязав Ветерка и садясь в кошеву, Мирон повторял про себя с придыханием, будто только что вылез из проруби:
- Н-ну, Иван Васи-илич, ну, Ива-ан Василич… По бороде хоть в рай, а по делам-то ай-ай. А ведь Прошечка-то каков пес, а?! Тряхнул тугой мошной перед самым носом и все наши горшки расшиб.
Мирон понимал, что советоваться дома почти не о чем: сеять скоро, когда же тут искать еще чего-то! Да и дружбы со Смирновым порушить никто не захочет - помогает она в иных случаях. Ох, дружба, дружба! Больно уж не равная она - дорого обходится Рословым. Сколько в своей кузне переделал Тихон, единой копеечки с него не взял - все за дружбу! Оттого, видать, и цену за землю накинуть Смирнов посовестился. Вот как за добро отплатил!
Теперь новую избу хоть строить, хоть бросить - одинаково, наверно. И в старой никакого житья не стало - ни встать, ни сесть. А ночью не то что на полатях или на печи - на полу-то ступить негде. Поживи вот попробуй так-то!
Митька, поглядев вслед отцу, спросил:
- Дядь Макар, вороты затворять аль как?
- Притвори пока. Да выводи лошадей, запрягать станем.