* * *
Лежит как-то Комзолов на берегу реки, готовится к экзаменам. Голова гудит как улей: наука вроде бы не очень сложная, но столько в ней всяких тонкостей. В книгах одни поучения. Все вроде бы гладко. Почему же тогда есть почти нечего? И не только студентам. Зайдешь в магазин - хлеб из кукурузы. Черствый, при разломе сыплется. Видимо, и на Украине, откуда привезли кукурузную муку, кроме этой культуры, ничего нету. Ее и в Вармазейке сеяли. Заставляли. Посеют - она поднимет похожие на змею листья и начинает вянуть. Раз ряды культиватором пройдут, другой - кукуруза еще больше желтеет. Что ей не хватает? Тепла, плодородной земли. А у них - суглинок, осока и та не шибко растет. Вот почему в кукурузе не пели перепелки - птицам нет жизни там и гнезда не свить. Перепелки - птицы полевые. Им нужна сильная, налитая солнцем рожь.
Лежал тогда Паша на берегу, ломал голову. Не заметил даже, как подошел Ваня Вечканов. Лицо бледное-бледное, а сам еле стоит.
- Что с тобой? С экзамена выгнали? - спросил Комзолов друга.
- Ваша Маша умерла, - вздохнул он тяжело.
- Как умерла? Ты думаешь, о чем говоришь?! - вздрогнул от неожиданности Паша.
- Федю Варакина видел. Тот привез эту печальную весть. Сказал, что Маше помочь не успели…
Паша с Ваней поехали в больницу, куда, по рассказу друга, привезли сестру. Больница находилась на окраине города. Вокруг здания росли огромные репейники, валялись железные трубы. Двухэтажный деревянный дом удивил парней: окна с внутренней стороны с железными решетками. Им открыл дверь мужчина с опухшим лицом в смятом белом халате и вяло спросил, кто они и зачем пришли.
- А-а, которую сегодня привезли… Она в морге, - как будто ничего и не случилось, ответил он.
С Вармазейки за гробом ездили вдвоем: Володя, их зять, и Федя Варакин. За Пашей в общежитие зашли рано утром. Он глаз не сомкнул. Сначала долго плакал, потом достал альбом с фотографиями, смотрел снимки. Сестра прислала их совсем недавно, словно сердце почувствовало… Вот она на Суре, купается, совсем юная. Вот пляшет на сцене - училась в кульпросветучилище. Вот на свадьбе, в белом платье, около нее во весь рот улыбается Володя, муж. Высокий, широкоплечий. Вот Маша беременная - Игоря носила, это уже в Кочелае. Володя работал тогда в больнице, квартиру только что получили. У них дома Павел Иванович был всего раз, после свадьбы. Работая агрономом, он часто проезжал мимо этого дома. Он и сейчас на том месте, на берегу Суры, в саду. Теперь там живут другие.
После смерти Маши, недолго погоревав, зять женился вторично. Взял в жены выпускницу медфака и уехал жить в Саранск. Павел Иванович знал, где живут Буйновы. Как-то встречал и Тамару, новую жену зятя, она даже приглашала в гости. Не зашел. Зачем? В доме хозяйка уже не Маша.
Игорь, сын сестры, уже взрослый. Вот и Вечканов сказал ему, чтобы вернулся в Вармазейку.
Почему не вернуться? Здесь прошли детские годы. Привезли его тогда после смерти Маши с Кочелаевской больницы - ни материнской груди, ни самой матери. Но ничего, подняли на ноги. Володя приезжал раза три в год. Игорь пять лет жил у них - до тех пор, пока Буйновым не дали квартиру в Саранске.
Взяли Игоря в город - простился с белым светом и отец Комзолова. Вернулся однажды с поля, где пахал на "дизеле", умылся и не ужиная лег спать. А утром уже не встал. И мать долго не прожила. Друг за другом ушли в один год.
Мать заболела после приезда из Саранска. Как встретил зять - не рассказала, только, ложась на койку, тяжело вздохнула:
- Растет наш Игорек, почти с меня ростом…
Павел Иванович тогда был уже агрономом, на дворе держал колхозный мотоцикл. Сказал ей:
- Что-то лицо у тебя бледное. Может, к врачу отвезти?
Мать ему тихо ответила:
- В больнице, сынок, душевную боль не вылечишь, глубоко она сидит, как репейник в глинистой земле. - И легла.
Павел Иванович в тот вечер долго просматривал наряды. На бригадира тракторной бригады жаловались механизаторы: трактористу-лодырю, который приходился родственником, он ставил больший объем выполненной работы. Потом Павел Иванович ушел на наряд, завтракать вернулся только к обеду. Смотрит - мать уже простилась с белым светом…
Полгода Комзолов жил один. Закончила Вера пединститут - он отправился к ней в Кочелай, посмотрел в глубокие голубые глаза и в них увидел бесконечную любовь. "Выйдешь за меня?" - волнуясь, спросил он девушку.
- Выйду, - нежно и грустно ответила она.
- Тогда давай сейчас же собирайся.
- Сейчас так сейчас…
Вера долго ждала эти минуты. Когда-то надо уходить из большой семьи брата - в детстве осталась без родителей.
Пятнадцать лет пели они, Комзоловы, свои перепелиные песни. Когда врачи сказали Павлу Ивановичу о неизлечимой болезни жены, в его душе сразу что-то надломилось. Ох, как ест теперь сердце горечь! Какими тяжелыми, нескончаемо длинными стали ночи! Ничего не поделаешь - перепелки тоже поют лишь тогда, когда хлеба поспевают…
* * *
Масленица пролетела быстро, как и началась. Головы у многих болели, но на работу все-таки вышли. В селе каждый весенний день дорог: скоро посевная. Выход в поле - отрада для сельчан. Каждый знает это волнительное событие, когда зовет тебя чистое дыхание земли, наполненное синим туманом.
Из закопченной кузницы колхоза доносились методичные удары молота. Это спозаранку "колдовал" у наковальни Судосев. Вчера инженер Иван Кизаев с пустыми руками вернулся из райцентра и попросил кузнеца:
- Ты уж, Ферапонт Нилыч, как-нибудь выручи…
- Как ни выручишь, чай, свои.
Судосев целых сорок лет трудится в кузне. "На все руки мастер", - говорит о нем Бодонь Илько. Парень день-деньской с ним рядом. Каждую весну ставят его молотобойцем. Любую работу освоишь - было бы желание. Здесь большого ума и не надо, горн разожжешь, прессы сами свое дело делают. Илько смышленый, да и силой Бог его не обделил.
Судосев сплюснул каленую лапку, опустил в бочку с водой. Ты-ж-ж-ж-ж, - поплыл по кузне светло-рыжий пар, уходя в дымное отверстие.
Откуда-то появился дед Эмель. Стряхнув снег с валенок, шагнул через порог. Поздоровался с обоими, сказал Судосеву:
- Пойдем, Нилыч, на лекцию: Куторкин за тобой послал.
- У тебя коней отобрали, теперь посыльным сделался, - недовольно пробурчал кузнец. Посмотрел на часы и добавил: - Иди людей собирай, я следом за тобой…
В "красном уголке", который находился в конце мастерской, собралось человек двадцать механизаторов. Сидя на широких скамейках, они с нескрываемым любопытством посматривали на лектора.
- Дел у нас невпроворот. Да и щи с мясом скоро сварятся, начинайте, - с усмешкой сказал один из собравшихся и взмахнул рукой: - А где Бодонь Илько?
Бросился к двери, распахнул ее и крикнул:
- Илько, беги быстрее, артисты приехали!
- По-до-о-жди! - прозвучало со стороны слесарки.
- Все собрались, некого больше ждать, - произнес секретарь парткома Семен Филиппович, он же и председатель сельского Совета. Лектор вынул из портфеля готовый текст, положил перед собой и, не поднимая глаз, с полчаса читал, как увеличить урожайность зерновых и картофеля. Называл цифры, как орехи щелкал. Механизаторы смотрели в сторону висящих на стене часов - было видно: лекция их не интересовала.
Чувствуя это, лектор старался изо всех сил.
- Я напомнил вам два пути, выбирайте, - вдохновенно говорил он. - Если рассмотреть этот вопрос аналитически, то эта концепция станет стабилизационной базой, если же по-другому…
Сидящий в самом углу Илько расстегнул пуговицу фуфайки и несмело, будто ученик, поднял руку:
- Можно один вопрос, дорогой товарищ? Лекция, верно, принесла нам большую пользу. Именно так, если, конечно, будем дело знать и видеть…. По мне, понятно, одно дело… Смотри, сколько тебе нужно. Вот так вот!. - запутанная речь парня сбила лектора с толку. Он поморщился.
- Дорогие друзья, я знакомлю вас с передовыми методами ведения хозяйства. Не смешивайте подарки Бога с земными заботами. Так, к примеру, озимая пшеница…
- Уже обед почти закончился, - негромко сказал кто-то сзади. - Правильно говорите, товарищ лектор. Вот поэтому и нужно всем трудиться без устали.
"Конечно, трудиться нужно, да с пустым брюхом много ли наработаешь? Сначала надо накормить людей, а уж потом дело с них требовать", - сердился про себя Казань Эмель. Он тоже проголодался - во рту сегодня ни крошки не было… До дома не близко. Здесь с мужиками хоть горячих щей похлебает. В колхозной столовой, начиная с марта, когда механизаторы из мастерских почти не выходят, Лена, жена шурина Варакина, варит щи и кашу. Женщина привыкла к этому делу, ее хвалят. Когда Эмель не приходил из конюховки, Лена сама бегала за ним. Старик и за обедом всех смешил. Что-нибудь такое загнет, что и от юмористов не услышишь. Все за животы хватаются. Шут гороховый, а не старик! Сам во время рассказа не смеется, будто все истории из своей жизни берет.