"Света! Света!" - стала она кричать на весь кордон. Та будто сквозь землю провалилась. "С собакой возится!" - подумала Матрена Логиновна. Зашла во двор, где находилась собака - внучки и там нет. "Вай, что наделала!!!" - заголосила бабка. Сама бегает вокруг дома, ищет. Наконец-то догадалась зайти под навес, где муж рыл новый погреб.
Света спала в недокопанной яме. Инешке, руки-ноги целы, такое горе настало бы - зять живьем сожрет. Нехороший он - это Матрена Логиновна поняла еще во время свадьбы Ани. В первую ночь уже бушевал - посуду перебил. Кричал, что не так Аня вела себя с парнями - каждому улыбалась за столом…
И потом не изменил характер: приедет с дочерью из Саранска, слова не промолвит, словно немой. Однажды Матрена Логиновна не удержалась и за ужином спросила: "У тебя, Толя, есть язык? Все молчишь да молчишь". Тот вскинул рыжую голову и коротко бросил: "Язык теряют те, кто живет в лесу, а я среди людей хожу", - и отвернулся. После этого вот уже три года не приезжает. И дочь заступается за него. Недавно, недели три тому назад, приехала с незнакомым шофером, скинула в багажник два мешка картошки, и обратно в Саранск. Матрена Логиновна даже спросить не успела: что, как… "Потом, потом!" - отмахнулась Аня и уехала.
Расти детей!..
Окунувшись в грустные думы, хозяйка даже не заметила, как пришел муж.
- А ты почему так долго? Обещал скоро вернуться, а сам будто в воду канул, - начала она его упрекать. Увидела, что усталый, смягчилась. - Не заболел? Смотрю, лицо у тебя что-то бледное…
- Побледнеешь, когда пешком ходишь! Спасибо ему, - Федор Иванович кивнул на стоявшего у порога парня. - На лошади довез. - Помолчал немного, спросил: - Узнала?
- Узнала, а как же! Сын Киргизова. Проходи, Сема, проходи, будь гостем.
- Давно приехали? - махнув головой в сторону передней, спросил Федор Иванович.
- Давненько. Все тебя ждали. Вместе, говорит, сядем за стол.
- Ты, Матрена, поставь самовар. Сему чаем с медом угостим.
- Сначала поешьте. На голодный желудок и мед покажется горчицей. Утром завтрак почему забыл? Яйца сварила, мясо…
- Спешил. Даже ружье забыл. Только вышел к Пор-горе - навстречу, с теленка, волчица. С оторванным хвостом которая. Забыла, в прошлом году, когда за орехами ходили, из-под ног выпрыгнула?
- Дальше что? - спросил Витя, стоявший у двери.
- Что? Нарвал сухой травы, зажег - и давай на нее кричать. Побежала лешая к Бычьему оврагу. Там, видать, ее логово..
- Садитесь, мясо остынет, - пригласила хозяйка.
После проводов Семы Федор Иванович надел старую фуфайку, вышел курить на крыльцо.
После зимней спячки растущие вокруг кордона березы распустили почки. Голосили птицы, на поляне трава, с которой на днях сошел снег, уже совсем зазеленела.
"Новая весна пришла, а с нею и новые заботы, - подумал Федор Иванович. - А весна - всему начало…"
* * *
Что и говорить, время летит быстрой птицей. Но птица прилетает вновь, а прошедшее уже никогда не вернется. Недавно, будто вчера, Федор Иванович был молодым. Отец, бывало, все учил его, как сохранить лес. Он умер, сейчас не знает забот - свое сделал, а вот ему, его сыну, продолжать его дело.
Федору Ивановичу неожиданно вспомнилось то зимнее утро, когда они с отцом попали в пургу. Было это в первые дни апреля. Тогда они ходили показывать соседнему колхозу делянку, которая находилась у Бычьего оврага. Хорошо, что туда легко проехать: сели на трактор - и на месте. Возвращаться пришлось на лыжах. Тогда и собаку брали с собой. Зачем? День не обещал плохой погоды. А здесь неожиданно началась пурга и вскоре послышался вой волков. Хорошо, что стог сена был рядом. Запалили костер, отпугнули стаю.
…Оторвавшись от грустных мыслей, Федор Иванович выбросил недокуренную сигарету в извилистый ручеек, и та, крутясь-вертясь, вскоре исчезла.
"Вот так и жизнь куда-то пропадает", - подумал Пичинкин. Встал у вороха дров, достал топор.
Подошел Виктор и тихо произнес:
- Иди, отец, отдохни. Сам доколю.
Федор Иванович сел на бревно, размял между пальцами новую сигарету и обратился к сыну:
- Николай к кому приехал? К Захару Даниловичу?
- Ошибся, бери повыше. В министерство пришла жалоба, купил, говорят, наш директор машину. В самом деле, отец, откуда Потешкин столько денег взял? Зарплата, сам знаешь, с комариный нос…
- Ну-у, ты уж это зря… Двадцать лет директором комбината. Иногда и воробей в пыли пшено находит.
- Конечно, находит. Там, где раньше ворох был.
Федор Иванович снова прикурил, выпустил через нос дым и, будто от нечего делать, вновь произнес:
- На хвост Потешкина, сынок, нелегко сесть.
- Сначала ревизию надо провести. Жалобу, знамо, свои настрочили. В ней, говорят, обо всем написано: сколько бревен привез, кому и когда их продал.
- Какие бревна? - задвигались у старого Пичинкина брови.
- Десять дубков. На венец дома, слышал…
- Вот что, сынок, - неожиданно сменил разговор Федор Иванович. - Не суй нос куда не следует. Продал - его дело. У нас одна забота: охранять лес, растить новые деревья.
- Понял тебя, отец, понял… Они воруют, а мы с тобой по липовой бумаге лес отпускаем.
- Ты что, с ума сошел, такое болтаешь? - не удержался старший Пичинкин. - Ты не воровал? Не воровал! Тогда не мы виноваты…
Ревизора они заметили лишь тогда, когда тот сел около них и спросил, скоро ли высыхнут лесные дороги.
Виктор улыбнулся, а Федор Иванович сказал:
- Считай, в середине лета.
- Ваш комбинат когда выполняет план по заготовкам? - вновь обратился гость. - Зимой?
- Иногда и летом, - буркнул под нос Федор Иванович. - В нашем деле, Николай, как бишь по отчеству?
- Митрофанович.
- И летом, Митрофаныч, в лесу не сидят. Понятно, летом готовить лес - одни мучения. Смотришь иногда, как во время валки ломаются молодые деревца - в пот бросает. Заготовители ведь план гонят, за это им деньги платят… За лес они не радеют.
- Выходит, большое дело делают, так?
- А ты как думаешь? Шифоньеры и все прочее из чего сделаны? Из дерева. Стол, за которым ешь-пишешь, сам разумеешь, не каменный. А ведь это дерево, может быть, свалено в нашем лесу.
- А-а, вон в чём дело! - засмеялся гость, - тогда вали сколько хочешь, лишь бы люди не видели. - Николай что-то хотел добавит еще, но Виктор ему подмигнул, и тот замолчал.
Федор Иванович потушил сигарету и отправился во двор освободить с цепи собаку. Когда шел, нехорошо подумал о Викторе: "Смотри-ка, и этот "перья" распускает. Расти, расти таких, потом в душу наплюют, все переиначат".
Собаки на месте не было.
"Наверное, жена выпустила, - подумал Федор Иванович. - Всегда вот так: выпустит под вечер, пес потом шляется по всему лесу. Бестолковый, какой из него сторож! Вот у Киргизова Тарзан - тот настоящий друг!"
Пичинкин зашел во двор, где стояла лошадь, и стал выбрасывать навоз в открытое окошко. Усталость почувствовал уже на крыльце, когда присел отдохнуть.
Во дворе начало холодать. Пошел мокрый снег.
- Вот тебе и весна! - вслух сказал Федор Иванович. - Будто капризная девка: сначала позвала сватов, потом нос воротит, - и сам не зная отчего, улыбнулся. Постоял немного, вновь ему не по себе стало: вспомнилась Лена, жена шурина Варакина. О том, что она ушиблась, передали вармазейские лесорубы.
"Завтра же навещу, - подумал Федор Иванович. - Матрену пока нечего тревожить".