- Ой, простите, - растерялась от неожиданной встречи с незнакомцем женщина. Пришла в себя и стала жаловаться:
- Сегодня его вызывали в Кочелай. Почему к нему пристали? Кому он сделал плохое, скажите-ка? Он один нас выручает…
- По какому поводу вызывали, не знаете? - удивился Атякшов.
- Ой, сказали… какого-то начальника оскорбил. Какое уж там оскорбление, от чистого сердца сказал. Вон его дом. Идите самого спросите, Василь Василича, - женщина махнула рукой в сторону верхней улицы.
На краю широкого, покрытого снегом оврага громоздились три скрюченных дома. Они были без окон, двери скрипели от шалуна-ветра. Чуть подальше, на невысоком пригорке, стояло еще несколько домов, сверкая яркими огнями. Окна словно приглашали гостей. У крайнего дома зазвенел девичий голос, потом послышалась песня:
"Андямо - парень единственный,
Андямо - парень один…"
"Здесь зимой от тоски умрешь - ни магазина, ни клуба, - неожиданно расстроился Атякшов, - и сразу отбросил эти мысли, стал успокаиваться, - ведь сюда в молодости каждый день я бегал. Через лес, почти пять километров…"
Ему вспомнилась Зина, сестра Суродеева, которую он любил. Тогда Герасим Яковлевич учился на тракториста в Кочелаевском профтехучилище, Зина работала в КБО. Встречались всегда на дороге, где сейчас застряла машина. Потом девушка уехала в Иваново, вышла замуж. Что ни говори, ушедшее не вернешь. Ее брат, Василий Суродеев, стал его другом. Вместе служили в армии десантниками. Тридцать лет прошло, как Вася живет в этом поселке, трудится на ферме. Раньше большая семья была у него - пятеро детей. Сейчас все разъехались, живут вдвоем с женой. По рождению Суродеев не местный житель - из соседней Петровки. Та деревня почти опустела.
Было время, когда рушили деревни, считая их неперспективными, а жителей перевозили на центральные усадьбы. С Петровкой так же поступили. Суродеев плюнул на всех и поставил дом в Чапамо около свояченицы. Потом и этот поселок постепенно поредел… Атякшов прошел короткую улицу и перед ним встал высокий новый дом с высоким крыльцом. Двор внутри широкий, лед лежал разрубленным и сложенным в кучу. Сразу видно, что живет здесь настоящий хозяин.
Замычала корова, в хлеву забегали овцы. Громко захрюкала свинья, и вновь стало тихо.
Хозяин чинил самовар.
Встал навстречу гостю, крепко обнял и сказал:
- Бешеный кот свалил его с лавки и вот полдня кручусь с этой посудиной.
Герасим Яковлевич полгода не видел Суродеева. Друг стоял перед ним в нательной рубашке, рукава засучены по локоть, с лица капал пот.
Внешне не изменился, не постарел, только брови стали реже, и волосы слегка посеребрились. Пятьдесят лет, куда денешься.
- Зачем в Кочелай вызывали?
- Да из Чапамо хотят выселить. Ну, я взял да покрыл их матом. - Раньше времени, говорю им, нас не хороните. Прошла тяга к выселению, на своей земле живем. - Хозяин дома помолчал немного и с улыбкой спросил: - Неужели и ты приехал меня выгонять?
- А в самом деле, почему бы тебе, Василь Василич, - улыбнулся Атякшов, - не переехать жить туда, где есть горячая вода, школа, детский сад, а?
- На что мне дом с водой? Веня, мой брат, всю зиму топит колхозную кочегарку. Днем на ферме, ночью Казань Эмелю греет спину. И все это из-за теплой воды, - стоял на своем Суродеев и поучительно закончил разговор так: - Кто не соблюдает поста, тому и мясо не мясо…
Молча слушая друга, Герасим Яковлевич рассматривал интерьер. Дом светлый и просторный. Кроме передней и кухни, была большая горница и спальня. Короче говоря, дом для большой семьи.
Зашла хозяйка. Поздоровалась с гостем, стала собирать стол. Сначала Атякшов не хотел сесть, но потом понял, что так неприлично.
Хозяйка нарезала пироги, принесла сливочное масло, варенье и кувшин с калиновым морсом. Атякшова больше всех удивили зеленые огурцы..
- Из Саранска привезли? - спросил он хозяйку.
- Почему из Саранска - свой парник есть, - улыбнулась та.
- Так вот живем, Михал Герасимыч. Уехать отсюда нет у нас желания, - разливая чай, продолжил разговор Суродеев. - Пусть не такая жирная у нас земля, но своя, не из-за океана привезенная. Топоры над нашими головами поднимали и бульдозеры присылали - все вытерпели.
- Если ликвидацию села утвердит райсовет, тогда нужно уезжать. Райсовет - власть, - на своем стоял Атякшов. - Как-никак, от его решения все мы зависим.
Василий Васильевич ладонью прикрыл небритый подбородок, будто стеснялся показать другу и, не глядя в глаза гостю, резко бросил:
- И в армии ошибаются! Забыл, как однажды на учениях солдат убил солдата? А здесь, видите ли, райсовет… И так уж больше половины деревень порушил. - Голос его все грубел. - Половину. - Половину России, считай, обезлюдили.
Атякшов слушал с горечью. Конечно, были ошибки и немалые. Но сейчас не о прошлом, а о будущем надо думать.
- Самое страшное - пропала у людей надежда. Кому-то, наверное, кажется: с верхнего этажа городской квартиры сельскую жизнь больше понимают, - изливал душу Суродеев.
- Да почему уж так? - хотел возразить гость. - Самые тяжелые работы сейчас механизированы.
- Дела, механизация! - встрепенулся Василий Васильевич. - Какая польза от этой механизации без людей? Гера, прости, если скажу: самый большой ущерб селу в том, что оторвали человека от земли. Иди-ка разъедини Суру, увидишь, куда будет течь. Никуда не пойдет - разольется вода - и все.
Жена хотела остановить его: хватит, говорит, хватит, снова куда-нибудь вызовут…
- Пусть вызывают, кому нечего делать. За это, Полина, правду им скажу. - И повернувшись к гостю, Суродеев спросил: - Как, начальник, позволишь сказать?
- Говори, говори, - ответил Герасим Яковлевич. Простые, задушевные слова понравились ему.
- Сел стало почти в три раза меньше, и во столько же раз увеличились цены. Подорожали мясо, картошка, мед. Скоро и колодезную воду будут продавать на базаре. Вот куда привели нас эти "реформы"…
От Суродеевых Атякшов вышел поздно ночью. На улице дул пронизывающий ветер. Герасим Яковлевич спрятал руки в карманы и, направляясь к машине, уже сам другу изливал душу:
- Ты, Вася, сегодня заставил меня о многом задуматься. Почаще к тебе надо было заходить, возможно, и сам я поменьше бы ошибался.
- Значит, есть грехи! - от души засмеялся Суродеев.
- Есть. Есть. Без грехов людей не бывает. Около себя таких держу, от которых пользы - как от козла молока.
- Все излить тебе не успел: при жене как-то неудобно было. Они, женщины, четырьмя ушами слышат. Привет послала тебе Зина. Спрашивает, как там Гера. Начеркал ей, а как же. По-прежнему, говорю, на легковушке он катается, не как я - на лошади. Сестра живет припеваючи, оба сына приторговывают.
- Ну тогда до новой встречи, - протянул Атякшов руку. - Спасибо за вечер. Сам заходи к нам…
Фары "Волги" осветили дорогу. Атякшов смотрел через стекло кабины и думал: завтра он откроет заседание исполкома тем, о чем ему говорил сослуживец. Действительно, завтрашний день нужно начинать с обсуждения проблем малых деревень.