- Спасибо, - сказал Завьялов. - Тебе не в чем обвинять себя… И это совсем не твой долг - вручить мне похоронную…
- Нет, - медленно проговорил Лукашев, - это мой долг. Это тоже мой долг. Ты вернёшься в Москву?
- Да. Первым же самолётом.
- Ты говорил мне, сколько людей встретил на пути к Ольге Алексеевне. Говорил, что запомнишь их всех. Не забывай и меня, Завьялов.
- Да, хорошо, - механически ответил он.
- Я понял, кем была она для тебя, когда ты начал свои поиски.
"Что же здесь понимать? - подумал Завьялов. - Всё укладывается в два коротких слова: "да" и "нет". "Да" - как бескрайнее поле, как безбрежное море. "Нет" - как стена. Я упёрся в стену. Вот и всё".
- Я пережил очень тяжёлые часы, - продолжал Лукашев. - Когда мне сообщили о её смерти и я представил себе, как буду говорить об этом с тобой, то подумал… Знаешь, о чём я подумал? О том, что если бы я выехал из горкома пораньше, то никогда бы не встретился с тобой… Вот так. Видишь, я ничего не скрываю. А потом я стал думать о том, какими словами тебе всё это передать. Я сидел на отчётно-выборном собрании, а ты всё время был перед моими глазами, я мучился тем, что не могу найти настоящих слов.
- Мне не нужны слова. Можешь ты это понять?
- …и мне вдруг показалось, что я - это ты, - продолжал, не слушая его, Лукашев. - И тогда я понял, чем была для тебя эта женщина. Она была твоей мечтой. Твоей любовью. Затерянным где-то островком. Ты сделал всё, чтобы установить его координаты, а потом добраться, доплыть до него во что бы то ни стало. Вначале были только ты и она. И никого между вами. Ведь так было, Завьялов, так?
Завьялов молчал.
- Наверно, тебе кажется, что ты начал свои поиски просто потому, что любил её, - продолжал Лукашев. - Конечно, в этом всё дело. Но, может быть, и не только в этом… Может быть, тебе очень захотелось что-то начать сызнова… вступить в новую для тебя жизнь, в основе которой лежит верность тому, во что ты веришь. Честность. Ясность… Так неужели ты не вернешься к жизни только потому, что женщина, которую ты искал, шла по той же дороге, но погибла, не дойдя до конца? Её нет, но сердце её продолжает биться среди тысяч других сердец. Пока ты жив, она тоже жива. Пока существуют эти люди, она будет жива. И когда нас не будет, она останется живой. Так же, как и те люди, которые будут жить после нас. Я, может быть, не то говорю. Наверно, мне что-то совсем другое нужно сказать. Но я не умею утешать. Может быть, ещё не привык. Я ещё молодой секретарь горкома… Значит, утренним самолётом?..
- Да, - ответил Завьялов, - утренним самолётом…
- Ты ничего больше не хочешь мне сказать?
- Нет. Только, пожалуй, вот что. Улица Маркса, одиннадцать… Её зовут Валя.
- Валя? Какая Валя?
- Она нуждается в помощи. Поговори с ней. Всё поймёшь сам.
- Это всё?
- Да. Это всё.
ОТСЮДА - К ЗВЁЗДАМ!
Вместо эпилога
Осенним утром 1957 года был запущен первый в мире искусственный спутник Земли. И запустили его советские люди.
На короткое мгновение захлебнулись и умолкли, прервав текущие передачи, радиостанции мира, чтобы оправиться от изумления, перевести дыхание и обрушить на человечество многочисленные сообщения о начале новой эры цивилизации.
Мгновенно это русское слово "спутник" вошло в лексикон всех народов мира, и никому не пришло в голову разрушить его очарование переводом на иностранные языки. Спутник - на всех языках "спутник". Для всех людей.
О втором событии, несоизмеримом с первым по значению, знало всего несколько человек. В то утро курсант Московского аэроклуба Павел Шевлягин, закончив курс теоретического обучения, должен был впервые подняться в воздух на учебно-тренировочном самолёте ЯК‑18. Накануне он прошёл предусмотренную положением "предварительную подготовку", ещё раз выслушал инструктора и ещё раз ответил на его вопросы. Сегодня, в восемь утра, ему предстояло ещё раз беседовать с инструктором, снова пройти подготовку, которая теперь уже называлась предполётной, а затем, надев парашют, сесть в самолёт. Это событие было для Павлика Шевлягина огромным, как мир.
Завьялов тоже расценивал это событие гораздо серьёзнее, чем обычный вывоз новичка курсанта в первый ознакомительный полёт. Ещё с осени прошлого года он перешёл на лётную работу. В течение минувшего года он не сказал и двух слов начальнику отдела кадров аэроклуба полковнику в отставке Симонюку. Теперь, когда новому инструктору нужно было заново оформить документацию, Симонюк ждал, что Завьялов наконец заговорит. Но вновь допущенный к полётам майор запаса Владимир Завьялов, придя в отдел кадров, молча заполнил необходимые карточки и анкету, расписался и так же молча ушёл.
О запуске спутника Завьялов узнал рано утром, в электричке, когда ехал на аэродром. Выйдя из поезда, он увидел на перроне Павлика Шевлягина. Павлик ждал его. Едва завидев Завьялова, он бросился к нему с криком: "Спутник, спутник!.."
Они вместе пошли по просёлочной дороге к аэродрому.
Павлик говорил без умолку. В его мозгу уже навечно отпечатались все цифры и данные, объявленные в сообщении ТАСС. Он повторял их снова и снова, забрасывал Завьялова вопросами и не сразу заметил, что его инструктор, человек, дороже которого для Павлика сейчас не было никого на свете, необычно сосредоточен и молчалив.
- Что с вами, Владимир Андреевич? - спросил он с затаённой тревогой. - Я… не полечу сегодня?
Завьялов ответил тихо:
- Нет, ты полетишь.
И повторил громче:
- Ты полетишь.
Этих слов было достаточно, чтобы Павлик вновь ощутил всю полноту своего счастья.
У ворот аэродрома они встретили Симонюка.
- Слышал, Завьялов, слышал? Спутник!.. - крикнул он ещё издали.
Завьялов ничего не ответил. Только, проходя мимо полковника, он сказал что-то так тихо, что даже Павлик, шедший в двух шагах от Завьялова, не расслышал этих слов.
Но Симонюк их услышал. "Тебе-то какое до этого дело, Симонюк", - вот что сказал Завьялов, впервые с того памятного дня, когда он дал себе слово, что "второго раза не будет".
…Завьялов и Павлик пересекали зелёное поле аэродрома. Из раскрытых окон штаба доносился голос диктора: по радио снова и снова читали сообщение о спутнике.
Небывалое оживление царило у машины-фургона, выкрашенной в шахматную клетку. Здесь, у стартового командного пункта, столпились все: курсанты, инструкторы, обслуживающий персонал аэродрома. Каждого, кто приближался к ним от ворот аэродрома, они встречали, скандируя: "Спут-ник! Спут-ник!" И так продолжалось, пока не собрались все, кому надлежало быть здесь в это утро.
Заместитель начальника аэроклуба объявил о начале полётов. Завьялов и Павлик подошли к самолёту, на котором им предстояло лететь. Это был выкрашенный в зеленый цвет учебный самолёт. Солнце поблескивало на плексигласе колпаков кабин курсанта и инструктора. Механик доложил Завьялову о готовности машины.
- Начнём, Шевлягин? - спросил Завьялов.
Они стояли у самолёта. Их разделяли два зелёных тюка, лежащих на траве, - парашюты, похожие на подушки.
- Слушай меня, Шевлягин, - проговорил Завьялов, начиная традиционную предполётную подготовку. - Итак, взлёт я выполняю сам. Ты берёшь ручку управления правой рукой, левую кладёшь на сектор газа, ставишь ноги на педали. Пока твоё дело - только мягко держать ручку управления и смотреть…
Внезапно Завьялов замолчал. Ему показалось, что Павлик его не слушает. Внимание курсанта рассеяно - это недопустимо во время предполётного инструктажа.
Завьялов повысил голос, стараясь говорить требовательнее:
- Со второго разворота обрати всё своё внимание на общий вид аэродрома. Ты обязан как бы сфотографировать его глазами. Потом расскажешь мне всё, что запомнил. После первого разворота - это будет второй круг над аэродромом - я отдаю тебе ручку управления… Курсант Шевлягин, куда вы смотрите?!
Но даже и этот резкий окрик не вывел Павлика из того странного состояния, в котором - Завьялов почувствовал это - он находился.
Вот он стоит перед ним, маленький остроносый паренёк в синем комбинезоне, с лётным шлемом в руках, и смотрит куда-то поверх плеч Завьялова.
- Я вижу его… вижу… - одними губами проговорил Павлик.
- Что ты видишь? Кого?
- Спутник… Смотрите, Владимир Андреевич, смотрите! Видите серебристую точку, видите?
Завьялов обернулся и посмотрел в сторону, куда сейчас указывал вытянутой рукой Павлик Шевлягин.
Нет, Завьялов ничего не увидел. Ничего, кроме подёрнутого утренней туманной дымкой горизонта, кроме ярко-зелёного, вымытого вчерашним дождем далёкого леса.
- Там сказано… - как бы в забытьи продолжал Павлик, - что его можно увидеть невооружённым глазом… Я вижу его, вижу! Смотрите…
- Ничего не различаю, - нетерпеливо сказал Завьялов. - Да это и невозможно - увидеть его днём, при ярком солнце…
- Нет, нет! - со страстной настойчивостью прервал его Павлик. - Смотрите же, смотрите, вон же он, вон там! Неужели не видите?! Маленькая серебряная точка… Как головка булавки… плывёт над горизонтом… вот, вот!..
- Да где же, где? - невольно поддаваясь самозабвенной настойчивости Павлика, так же громко крикнул Завьялов. Он до боли напрягал зрение, стараясь разглядеть невидимую серебряную точку, которую так отчётливо видел Павлик.