"Надо все забыть. Далекий астраханский управдом Косичкин, ты поставил крест на всех моих надеждах! После листка папиросной бумаги со штампом Министерства обороны оставалась последняя надежда, зыбкая, почти неуловимая, как облачко, как дымок в безветренный день. И ты с ней покончил. Дунул - и ее нет. Сел за свой управдомовскии стол, дал очередное поручение слесарю, водопроводчику, дворнику, кому-то пообещал починить крышу, кому-то отказал в ремонте за счет домоуправления, а потом вспомнил о моей телеграмме с оплаченным ответом и написал: "Умерла… Родственников не имела…" Как говорится, вопрос исчерпан. Значит, все останется по-старому".
Звонит телефон.
- Говорит Лена!
- Простите, кто?..
- Я так и думала, что мне не следовало звонить. Тем более что вы все это время не сочли нужным дать о себе знать. Ну, теперь, по крайней мере, догадываетесь, кто говорит?
Лена? Ах, ну конечно, она, Лена. Рижское взморье. Все возвращается на свое место. Все!
- Здравствуйте, Лена.
- Ну, слава богу!
У нее красивый голос. Особенно по телефону. Низкий, но мягкий. Она продолжает:
- Конечно, мне не следовало звонить. Но, честно говоря, я очень любопытна. Вы считаете это пороком?..
Завьялов молчит.
- Да? Ну, значит, у меня одним пороком больше. Мне просто интересно узнать, как вы живете. Надеюсь, что та таинственная история благополучно закончилась?.. Почему вы молчите?
- Да, Лена, история закончилась.
- Вы говорите это таким странным тоном… Или я отвыкла?
- Наверно, отвыкли.
- Но мне не хочется отвыкать! Послушайте, Завьялов, вы, кажется, живете у Никитских?
- Да.
- Видите, я запомнила! Я вообще помню все, что мы говорили друг другу. А вы?.. Ну, почему опять молчите?
- Я слушаю вас, Лена, внимательно слушаю,
- Тогда у меня предложение. Я сейчас в Кисловском переулке. Хотите, забегу вас проведать?
- Приходите, - отвечает Завьялов и вдруг неожиданно для себя повторяет громко, настойчиво, злобно: - Приходите! И поскорее!..
- Ах, как строго, товарищ майор] Если вы так нетерпеливы, то почему же молчали почти целый месяц?
- Мы поговорим об этом при встрече. Приходите! Вы знаете адрес?..
Лена пришла через десять минут. На ней было светлое с низким вырезом платье и, как все ее платья, плотно облегало тело, так, будто она в нем купалась, а потом сушила на себе, не снимая.
Вот Лена движется по комнате, вот положила на письменный стол свою длинную сумку и стала стягивать с рук тонкие красные перчатки. Завьялов смотрел на нее и думал: "Все по-старому. Вот оно и вернулось, это старое. Тут как тут. Можно ни о чем не думать. Все происходит само собой. Хоть и всегда остается расстояние. Ничтожно малое, как толщина листа бумаги, но остается. При самых крепких объятиях. При самых неистовых ласках. Никогда не бывает, чтобы "я" и "ты" слились, стали единым. Остается расстояние. Его никогда не преодолеть. Да и не хочется".
- Во-от, значит, как вы живете!.. - сказала Лена, садясь в кресло у радиоприемника. - Совсем, совсем один?
- Сейчас не один, гостит родственник. Из Ленинграда.
Он подошел, присел на край кресла и провел рукой по светлым, блестящим волосам Лены.
- Ну, подождите же! - сказала она и чуть отклонила голову. - Принесите мне стакан воды, я хочу пить.
"Глупый, старый прием!" - сказал про себя Завьялов, но встал, пошел на кухню и открыл кран.
"Как легко все возвращается, - еще раз подумал он, - все, чего не очень ждешь и не очень хочешь. Как прилив на море. Вода возвращается и заливает то, что ненадолго открыла глазам людей. Песок, нежный, как кожа ребенка, окаменевшие куски дерева, которые, может быть, когда-то были кораблями… А потом снова все заливает вода. И остается лишь берег, знакомый, исхоженный, истоптанный тысячами ног".
- Где же вода, Завьялов? - раздался голос Лены. - Вы, очевидно, наливаете не стакан, а целое ведро?
Ну, конечно, Завьялов вообще забыл подставить стакан. Струя воды льется впустую, и брызги разлетаются во все стороны.
Он торопливо прикручивает кран, чтобы уменьшить напор воды, и подставляет под струю стакан…
Лена делает маленький глоток и ставит стакан на стол.
- Ну, а теперь давайте поговорим, - объявляет она. - Меня мучает любопытство. Что тогда все-таки произошло?
Завьялов стоит у стены напротив Лены, смотрит на ее длинные загорелые ноги и думает: "Если бы она меньше говорила! Если бы она совсем не говорила, совсем!"
- Ну, я вас слушаю! - настаивает Лена. "Что ж, видимо, и через это надо пройти", - мысленно произносит Завьялов, а вслух:
- Произошла ошибка, Лена. Недоразумение. Теперь все разъяснилось.
- Какая ошибка?
- В конце концов это все равно! - резко отвечает Завьялов.
- Нет, не все равно!
Она спрашивает настойчиво. Видимо, решила добиться ответа. Там, на взморье, она шла на уступки. Она хотела удержать его любой ценой. Покорностью, готовностью со всем соглашаться, ни о чем не спрашивать.
Но это не помогло. Он уехал. А теперь вот смотрит на нее так же, как тогда, на взморье, как смотрел раньше, до того, пока не случилась "история". Что ж, сегодня на нашей улице праздник.
Завьялов снова подходит к Лене, присаживается на подлокотник кресла и кончиками пальцев дотрагивается до ее тонкой шеи.
Она не отстраняется, но и не делает движения навстречу ему.
- Итак, я слушаю.
- А разве это так необходимо, чтобы я говорил?
- Да, - холодно отвечает Лена.
"Хорошо, - думает Завьялов, - я ей отвечу. Я скажу. А потом можно все забыть. На полчаса".
- Хорошо, - говорит Завьялов, - я объясню. Тогда мне показалось, что я увидел в журнале фотографию человека, который погиб на фронте.
- Это неправда, Завьялов. Вы же говорите, что он погиб? Как же могли его сфотографировать?
- Я подумал, что, может быть, произошла ошибка и он жив.
- Кто этот человек? Ваш родственник?
- Нет. Просто знакомый.
- И ради этого ты бросил меня одну там, на взморье?
- Тогда я не мог поступить иначе, Лена. Это было сильнее меня.
- И, очевидно, сильнее меня?
- Ты здесь ни при чем.
Он кладет руку на ее шею. Его рука ощущает кожу, гладкую, как песок, как прохладный песок после отлива. Она чуть запрокидывает голову.
Полузакрыв глаза, Лена говорит:
- Это было ужасно, когда ты уехал. Я ходила точно неприкаянная. И все, кто раньше нас видел вдвоем, смотрели на меня с жалостью. Я ненавижу, когда меня жалеют. Когда думают, что меня бросили…
Она еще сильнее запрокидывает голову. Ее волосы касаются его руки.
Завьялов встает и протягивает ей руки. Сейчас и она протянет ему свои, и тогда все исчезнет, все сузится, как на экране внезапно испортившегося телевизора, все будет становиться уже и уже, пока от изображения останется всего лишь одна полоса. А потом и она вспыхнет и исчезнет, и экран сделается гладким, мертвым. И тогда забудется все.
Но Лена еще не протягивает ему руки навстречу. Ей хочется поговорить.
- Мне пришлось выдумывать. Уверять, что тебя срочно вызвали. Мне никто не верил. Я видела это по их лицам. Особенно по лицу бухгалтера, твоего соседа по комнате… Скажи, ты по крайней мере жалеешь, что все так нелепо получилось?
- Жалею! - говорит Завьялов громко и злобно.
- Подумай, мы могли бы еще пожить там, на взморье, а не задыхаться в московской духоте. Могли бы купаться. Вечерами гулять по пляжу. Бродить по дюнам… Ты помнишь все это?
- Помню. Дай руки…
Звонит телефон. Завьялов даже не оборачивается к аппарату.
- Подойди же к телефону, - говорит Лена.
- Не хочу. Дай руки…
Но она отводит их, продолжая говорить:
- Послушай, а мы не могли бы поехать куда-нибудь еще? Хотя бы на две недели. Ну, на десять дней! Мы могли бы махнуть в Сочи, к морю. Или нет, лучше в Бакуриани… Я там никогда не была. Говорят, там и летом можно ходить на лыжах. Я видела недавно снимок в "Огоньке". Лето, солнце и снег, можно ходить на лыжах чуть ли не в купальном костюме… Поедем? Или в крайнем случае под Москву, куда-нибудь к реке…
- Хорошо, мы поедем. Ну, дай же руки. Но Лена закидывает руки за голову и смотрит прямо в глаза Завьялову.
- Подожди, - говорит она, - ведь это от нас никуда не уйдет. Мне что-то грустно стало. С чего бы это? - усмехается она. - Не знаешь? И я не знаю. Нет, вру, я-то знаю… Женился бы ты на мне, Завьялов…
В недоумении он отступает на шаг.
- Ну, ну, не удивляйся и не пугайся, пожалуйста, - говорит Лена, - шуток не понимаешь… А может быть, я и не шучу.
- А зачем тебе выходить замуж? - стараясь говорить в том же тоне, что и Лена, замечает Завьялов. - К чему?
- Ах, не ходите, девки, замуж, замужем невесело… - медленно, как бы про себя, говорит Лена и снова усмехается. - А что весело? Ты знаешь, что весело?
- Царство божие внутри нас, - тоже с усмешкой отвечает Завьялов. - Впрочем, мы еще успеем поговорить об этом.
- Нет, не успеем. Я знаю, что глупо с моей стороны…
- Что глупо?
- Ну, весь этот разговор. Только мне вдруг стало грустно. Можешь себе представить такую нелепость, а? Послушай, Завьялов, я действительно очень хочу выйти замуж.
"Но при чем же тут я?" - чуть было не вырвалось у Завьялова. Но вместо этого он сказал:
- С твоей внешностью это, думаю, не проблема.