Ответа не было. Он заглянул в кухню. Горничная спала на сундуке, положив на себя все имевшиеся на кухне мягкие предметы.
- Эй! - крикнул он и ткнул её кочергой: - Вставайте!
Горничная вдруг вскочила, выпучила страшно глаза, крикнула: "Караул, жулики" - и, повалившись на сундук в другом направлении, заснула как убитая.
Тогда Лососинов пришёл в ярость. Подойдя к роялю, сыграл подряд все гимны дружественных держав, причём от злобы сломал педаль.
Затем он стащил Соврищева на простыне с кровати и, окунув палец в чернильницу, написал у него на лбу "Немец". Потеряв надежду разбудить, он решил как- нибудь проучить его, взял галстуки, сунул их в вазу из-под цветов, пошвырял на пол все, что висело в платяном шкафу, укрепил посреди гостиной найденную в кухне половую щётку, а на неё надел кастрюлю вместо головы и приладил пальто с растопыренными рукавами. Наконец, он стал ходить по всей квартире, хлопая дверьми, колотя кочергой по кастрюлькам и сковородкам и крича: "война, война, война".
Соврищев наконец проснулся и сел на кровати.
- Разве приехали? - пробормотал он. - Носильщик! Эй! Носильщик!
- Дурак! - прошипел Лососинов.
- А! - сказал Соврищев, потягиваясь. - Это ты, Лососинов. Тьфу… Во рту сукно какое-то…
- Идиот! Мерзавец… Война объявила Германию России. Понимаешь? Немцы подходят к Москве. Понимаешь? Тебя сейчас повесят. Понимаешь? Взорвут снарядом. Понимаешь? Сонная свинья! Баран!
Соврищев начал одеваться, стуча зубами и дрожа, как дрожат люди, которым не дали выспаться и сразу заставили вставать и одеваться. Но он все ещё, видимо, ничего не понимал.
- Ну, скорей! - кричал Лососинов, сам вдохновляясь своей ложью и швыряя ему штаны: надевай!., без белья можешь одеваться, не замёрзнешь… Я не ручаюсь, что немцы уже не заняли предместий… Слышишь гул орудий?
Соврищев машинально надел брюки.
Лососинов напялил на него пиджак, затянул на голой шее галстук с такой силой, что Соврищев захрипел и чуть не задохся, и потащил его к выходу…
- А умыться… а кофе, - бормотал тот, с ужасом сторонясь от чучела.
- Дурак! Видишь, я в военной фуражке… Кофе. Вот убьют тебя немцы, тогда узнаешь кофе… живо!..
И, наслаждаясь местью, он чуть не спустил его с лестницы.
На улице Соврищев немного опомнился и, зевая, пошёл, куда его вёл Лососинов.
- Видишь толпы людей, - говорил тот, - слышишь, как они кричат и поют… А ты, байбак, баба, нюня!..
- В самом деле война? - спросил Соврищев. - Я думал, что ты вола вертишь.
Лососинов начал придумывать новое обидное прозвище, когда часть толпы хлынула вдруг в переулок и едва не сбила их с ног. Все попадавшиеся навстречу с изумлением глядели на Соврищева, а некоторые так и застывали, не успев допеть гимна.
- Чего они на меня глаза таращат, - пробормотал тот. - Говорил, без шляпы неудобно.
Лососинов поглядел на него и ахнул. На лбу у Соврищева крупными лиловыми буквами написано было: "Немец".
Глава II
ПАЛКИ В КОЛЁСА
Пришлось вернуться.
Теперь праздник был, так сказать, на улице Соврищева, а Лососинов имел вид слегка смущённый.
- Свинья! - говорил Соврищев, стоя перед зеркалом и растирая лоб наслюнявленным пальцем: - Хам! Вот и не оттирается.
- Ну ерунда, ерунда. Как так не оттирается…
- Да… ерунда. Небось японские чернила-то!
- А ты мылом…
- Чтобы глаза защипало.
- Ну разбуди горничную и вели подать горячей воды!
- Разбуди-ка, попробуй!..
- Да ведь у тебя две прислуги… Где кухарка? Да чёрт её знает… Одна спит целый день, а другой никогда дома нет…
- Так ты бы прогнал их. Других бы нанял.
- Да это и есть другие… я каждый месяц прогоняю…
- Я не понимаю! - вскричал Лососинов. - Что это за люди?..
- И потом, - продолжал Соврищев, - пиджаки пошвырял, устроил в гостиной какое-то чучело… Разбирай теперь сам… я не желаю… Ведь прийти кто-нибудь может… Свинья!
- Ну, сегодня все на улице… никто не придёт…
- Дураки на улице, а умные люди дома сидят… Поднял ни свет ни заря…
- Болван! Шестой час.
- Ну и что ж… я, может быть, всю ночь не спал… от мигрени страдал…
- Ну, ну, мойся!..
- И ничего нет, главное дело, - продолжал Соврищев, растирая лоб намыленной зубной щёткой. - Немцы, оказывается, ещё и Варшавы не взяли…
- А ты бы хотел, чтоб взяли?.. Хорош русский! Действительно немец.
- Сам ты немец… иди-ка разбирай чучело… Лососинов пожал плечами и пошёл в гостиную. "Чёрт знает, - думал он, снимая кастрюльку со щётки, - чем приходится заниматься в этот исторический день… Да… трудно воевать с таким народом".
Он понёс в кухню кастрюлю. Горничная проснулась и теперь сидела около окна, подперев щеку рукою и глядя на крышу, на которой кошка старалась поймать голубя.
- Где у вас горячая вода? - спросил Лососинов, в пику ей решив все сделать сам.
- А где же ей быть, - отвечала та с сонной и добродушной улыбкой, - в коробке.
- Я вас серьёзно спрашиваю, - крикнул Лососинов, покраснев от злости, - Где вода?
- В коробке вода.
Лососинов вернулся в комнату Соврищева. Тот продолжал с тоской тереть лоб, перелистывая от скуки "Всю Москву".
- Она к тому же и грубиянка! - воскликнул он. - Издевается. Говорит вода - в коробке.
Соврищев вздохнул, и оба они пошли в кухню. Горничная снова спала на сундуке, с головой укрывшись какими-то юбками.
- Ну вот, - сказал Соврищев, - дурак… Она не спала, надо было пользоваться, а ты даже не потрудился узнать, в какой коробке.
- Да ведь это же нелепость!.. Сам посуди, ну как вода может быть в коробке?.. Просто ты их распустил… Они привыкли, что ты с ними амуришься.
- И неостроумно, - пробормотал Соврищев, - вон коробка какая-то из-под "Эйнема".
- Нет там воды никакой, - сказал Лососинов, заглянув в коробку. - Разбудить её, что ли?
Соврищев безнадёжно покачал головой и опять отправился к зеркалу.
- Пойдём, - предложил ему Степан Александрович, - почти незаметно.
- Спасибо.
- Ей-богу… Если кто не знает, ни за что не разглядит. Хочешь мою фуражку с козырьком?
- Что я, дурак, что ли?
- Имей в виду, Соврищев, - крикнул Степан Александрович, - что эту фуражку носят не дураки, а русские солдаты! Те самые солдаты, которые там на кровавых нивах защищают идиотов вроде тебя.
Соврищев долго смотрел в зеркало и наконец проговорил:
- Ну, пойдём!..
Они вышли на улицу.
- Поесть бы, - сказал Соврищев, - у меня маковой росинки во рту не было.
- Да, - пробормотал Лососинов, - в штаб теперь, разумеется, поздно.
Он был зол и недоволен тем, что его менее одарённый друг возымел над ним некоторую как бы власть и превосходство.
У входа в ресторан они столкнулись с двумя прекрасно одетыми джентльменами.
- Немцы уже идут на уступки, - проговорил один, ткнув пальцем в вечернюю газетку.
- Quidquid id est timeo Danaos et dona ferentes, - улыбаясь, возразил другой; - ручку Анне Сергеевне.
И они разошлись в разные стороны.
Глава III
МОЛНИЯ В МОЗГУ
Муж Нины Петровны сразу получил высокий пост в Красном Кресте. Враги и завистники утверждали, что его с кем-то спутали, что будто он выдвинулся тем, что запел однажды канарейкой в присутствии высокой особы, одним словом, говорили все, что при этом говорить полагается. Сам он, получив пост, немедленно привлёк к себе на службу всех знакомых, и Нина Петровна была очень мила в белом фартуке и белой косынке. Лососинов и Соврищев посещали Нину Петровну, которую и заставали всегда в некоторой ажитации. Нина Петровна хотя и жила на даче, но в такие Дни считала нужным быть в Москве. Генерал неоднократно говорил, что если бы все дамы и барышни в те дни продолжали жить на даче и не считали нужным быть в Москве, то мобилизация прошла бы ещё лучше. Впрочем, это мелочь.