- Скажите просто - Лососинов. Он знает.
- Как?
- Лососинов.
- Гм… Хорошо… сядьте, - прибавил он, хотя сесть было совершенно негде.
Молодой человек между тем что-то крупно писал, слегка высунув язык, очевидно, для облегчения процесса писания.
- Ну, конечно, Александр Невский, - сказал, возвратившись, усатый джентльмен.
- Честное слово?
- Ну вот. Спросите сами… Да, - прибавил он, - обращаясь к Степану Александровичу, - вас просят.
Соврищев, ожидавший, что их выставят со скандалом, чрезвычайно изумился. "Молодец Степан, - подумал он, - не подкачал".
В большом кабинете сидел со скучающим видом почтенный человек с седою бородою, расчёсанною врозь, чтобы не скрывать висящего под воротничком Владимира.
Рядом сидел рыжий господин и таинственно что-то рассказывал.
- Я и говорю, - бормотал он, - ваше высочество, ведь дважды восемь - шестнадцать. Нет, говорит, восемнадцать. Сосчитала на пальцах. Ну да, говорит, я и говорила шестнадцать, а вы всегда скажете…
- Не понимаю, - заметил князь Почкин, кивая на угол комнаты, - откуда во дворце могут быть кошки? Смотрите - кошка.
Он медленно перевёл глаза на Лососинова.
- Чем могу служить? - произнёс он, вежливо проглатывая зевок.
"Что они все раззевались?" - с досадою подумал Соврищев.
- Моя фамилия Лососинов, - произнёс Степан Александрович довольно-таки гордо, - я надеюсь, князь, что моё дело уже рассмотрено?
- Да, ваше дело рассмотрено, т. е., кажется, рассмотрено… Смотрите, - воскликнул князь вдруг с удивлением, - опять кошка.
- Это та же самая, князь.
- Да нет же. Ту я заметил. У той на лбу белое пятно, а у этой нет. Так ваше дело рассмотрено… Ведь, рассмотрено дело э… э… простите…
- Лососинова.
- Да, вот именно.
- Рассмотрено.
- И…
- Постановлено отправить с пополнением на фронт.
- Я очень вам признателен, князь, - заговорил Степан Александрович, - но позвольте вам рекомендовать и друга моего Соврищева. Он, как и я, одержим жаждою принести себя на алтарь отечества.
- Ага… Ну пусть заполнит анкету… Нам нужна молодёжь энергичная и… ну да, энергичная…
Соврищев, выпучив глаза, глядел на Лососинова.
- Послушай, - пробормотал он, - а там не опасно?
Но Степан Александрович сделал вид, что не заметил, а рыжий господин, медово поглядев на Соврищева, произнёс:
- Анкету вы спросите в соседней комнате у такого юноши с пробором - он секретарь… Впрочем, позвольте, я провожу вас, а то он знаете, новый человек… Что называется, ещё не вошёл в курс…
- Возможно, что тут есть крысы. Посмотрите, князь, вон ещё кошка, - заметил Степан Александрович, начавший чувствовать себя как дома.
Князь вдруг нахмурился:
- То есть что вы этим хотите сказать?
- Я думал, этим объясняется обилие кошек.
- Если бы это объяснялось только этим, то нечего было бы и удивляться… Впрочем, извините, я занят… Я занят… Видите, у меня бумаги. Я не могу отрываться ежеминутно из-за пустяков. Артемий Львович, пожалуйста, больше никого… Я не принимаю… у меня доклад в Марфо-Мариинской…
Соврищев, заполняя анкету, украдкою оглядывался по сторонам. Со стен на него насмешливо глядели узкие бритые лица александровских генералов. Степан Александрович нарочно не подходил к нему, а в стороне беседовал с усатым джентльменом по поводу формы.
- Вы закажите себе френч, знаете, такой, с карманами, - говорил джентльмен, - ну, конечно, сапоги и галифе… Разумеется, шинель… ну шапка… В штатском не советую… Там, знаете, в прифронтовой полосе в штатском ходят только жиды… Морду могут набить.
Когда Лососинов и Соврищев вышли из дворца и Соврищев собирался было уже накинуться на Степана Александровича со всевозможными упрёками, тот вдруг с необычайной стремительностью обернулся назад. Соврищев, шедший позади и не ожидавший манёвра, налетел на него, и они крепко стукнулись лбами.
- Что ты, ходить не умеешь, - воскликнул с досадой Пантюша, потирая ушибленное место, - и не поеду я ни на какой фронт… И война-то, говорят, кончается.
- Не поезжай, но помни, что над твоей трусостью будет смеяться весь дворец.
Соврищев плюнул в кремлёвский сад и решил покориться своей участи.
Глава V
ЗА ЧЕМ ЛОСОСИНОВ ПРЫГАЛ НА ФОРТЕПЬЯНО
Ночь 25 апреля 1916 года навсегда врезалась в память Пантюши Соврищева.
Бесконечно длинные ряды товарных вагонов, мелкий тёплый дождик, какие-то фонари, мерцающие на стрелках.
Пантюша Соврищев с детства безумно боялся паровозных свистков. А тут, как нарочно, приходилось идти мимо каких-то огромных паровозов, шипящих словно самовары, предназначенные для чаепития циклопов.
- Чего ты за меня цепляешься? - сердито спрашивал Лососинов, который сам поминутно спотыкался на свою шашку.
- Я боюсь, что меня обдаст паром, - отвечал Соврищев, а сам думал: "Пусть обдаст, лишь бы не засвистел, проклятый".
Огромные товарные составы по временам начинали медленно двигаться неизвестно куда, мрачно постукивая цепями.
Санитар, шедший впереди, начал вдруг озираться по сторонам с недоумением.
- Ваше благородие, - сказал он наконец, - та ж они вагоны передвинули. Где наши, не бачу!
- Ну, а что же теперь делать!
- Выртаться до комендатуры. Нехай ваше благородие коменданту голову взмое, за яким бисом наши вагоны переторкнул.
Степан Александрович безнадёжно оглянулся на чёрный коридор между вагонами. Дождь в это время на секунду прекратился и затем вдруг хлынул по-настоящему.
- Сволочь, - бормотал Соврищев, - сидел бы сейчас у себя в кабинете, а то бы поехал куда-нибудь… а теперь извольте по этой грязи таскаться да ещё того гляди раздавит тебя как муху.
- Садись на извозчика и поезжай домой, если ты такой подлец.
- Как же? Тут и извозчиков-то нету.
- Ну и молчи!
- Экое дило, - говорил между тем санитар, - все три вагона уздесь були… Словно бис их слопав.
Товарный состав вдруг остановился, зловеще тряхнул цепями и потащился обратно.
- Ты не расстраивайся, Соврищев, - вдруг сказал Степан Александрович, к удивлению Пантюши, совершенно спокойно, - тебе осталось немного мучиться. Как только мы сядем в вагон, я тебе открою одну тайну, и тогда ты станешь так же бодр и весел, как я… Видишь, идёт дождь, дует холодный ветер, вагоны со всех сторон грозят раздавить нас, а я смеюсь…
- Какая там ещё тайна, - недовольно пробормотал Пантюша, - уж не хочешь ли ты мне двести тысяч подарить?
- Ничтожный человек! Ты кроме денег не знаешь никаких радостей.
В это время санитар, бродивший взад и вперёд, вдруг испустил радостный крик.
- Прыгай, ваше благородие, прыгай, наши вагоны, прыгай живенько!
Товарный состав между тем начал двигаться все быстрее и быстрее.
В дверях одного из вагонов стоял другой санитар и махал руками.
- Сюды, сюды, ваше благородие!
К ужасу и удивлению Соврищева, Лососинов, подобрав шашку, довольно ловко вскочил в вагон.
- Ну же, прыгай, - кричал он теперь в свою очередь.
Я не могу, слишком высоко, - кричал вне себя от ужаса Соврищев, стараясь не отстать от поезда, - я лучше умру…
Но он почувствовал, как его со всех сторон ухватили чьи-то руки, и он шлёпнулся на вагонный пол, как пойманная рыба.
В то же время состав пошёл медленней и через минуту остановился.
- Конечно, с непривычки трудно прыгнуть в товарный вагон, - презрительно заметил Степан Александрович.
- А у тебя-то откуда привычка?
- Я упражнялся, прыгая на рояль. Человек должен подчинять себе своё тело.
- Чтоб я ещё раз куда-нибудь за тобой увязался!..
Вагоны снова тронулись.
- Сейчас, очевидно, нас будут передавать с Казанского вокзала на Брянский, - заметил Степан Александрович.
- Комендант сказал, ваше благородие, что заутра к полдню на Брянский прибудем.
- Как, только завтра?..
- Это значит, мы будем всю ночь вокруг Москвы колесить.
Пантюшу Соврищева, несмотря на его крайне раздражение, все же разбирало любопытство.
- А что за тайну ты хотел мне открыть? - произнёс он, стараясь говорить безразличным тоном.
Степан Александрович колебался секунду.
- Завтра, - сказал он, - когда мы отъедем от Москвы, я открою тебе эту тайну.
- Вероятно, боишься, что я удеру? Должно быть, очень хороша тайна, - ядовито заметил Пантюша.
Степан Александрович не унизился до ответа, а, расстелив на полу плед и подушку, лёг. Пантюша Соврищев вспомнил вдруг голубой бархат международных вагонов и золотые галуны на коричневом проводнике.
Он посмотрел на груду тюков, лежавших по обе стороны вагона, и злоба закипела в нем.
- Идиот, - пробормотал с таким расчётом, чтоб Лососинов слышал. Но тот величественно спал, а если и не спал, то, во всяком случае, всякая брань отскакивала от него, подобно дроби, бросаемой в гранитную стену.