В эту минуту послышался автомобильный гудок. На дороге стоял "газик", крытый брезентом. Из машины медленно выбирался невысокий, полный человек. Очевидно, шофер посигналил для того, чтобы привлечь наше внимание.
- Вот и главный повар явился, - зло проговорил Федор Иванович, - завтраками будет кормить!
Я пошел навстречу приехавшему.
- Здорово. Я Фалалеев, - буркнул человек, тыча в меня рукой.
Когда я сообразил, что этим жестом Фалалеев протягивает руку, чтобы поздороваться, он уже опустил ее. Он будто и не заметил, что я не пожал ему руку. Ткнул и опустил - вот и все.
- Ну, как устроился? - все той же скороговоркой спросил Фалалеев. - Жалеешь небось, что в такую даль забрался?
Во мне поднималось озлобление против этого человека. Это он назвал меня щенком в разговоре по селектору. Это он заставил рабочих делать бессмысленную работу. И теперь тычет в меня рукой, будто я чурбан какой-то.
Я спросил, стараясь говорить как можно спокойнее:
- Скажите, пожалуйста, это вы распорядились начать проходку ломами?
Фалалеев мельком взглянул на меня.
- Допустим, я.
- Скажите, пожалуйста, с какой целью?
- Э-э, парень, молодо-зелено, - рассмеялся Фалалеев. - Ну, объясню, нетрудно. Рабочие есть? Есть. Занять их чем-то надо? Надо. Оборудования еще нет? Нет. Ясно?
- Неясно, - сказал я.
- Да чего ж тут неясного? - пожал плечами Фалалеев. - Рабочие есть?..
- Но, может быть, целесообразнее было бы привезти сюда бурильщиков, когда будет оборудование? - прервал его я.
- Э-э, товарищ инженер, - уже с явной иронией сказал Фалалеев, - такой синхронности в наших краях не случается. Это вам не столичное метро. Вы мне скажите: лучше будет, если оборудование придет, а кадров нет? А раз дали вам кадры - благодарите. Пока нет инструмента, пусть хоть камни с места на место перетаскивают.
- Я считаю такую установку возмутительной, - тихо проговорил я.
- Как? - неожиданно меняя прежний тон, взвизгнул Фалалеев. - Вы… вы… молокосос! Я приехал на Север, когда здесь людей на десятки считали… Я…
Что-то прорвалось во мне, я потерял над собой всякий контроль и заорал:
- Замолчите! Вы бездушный человек! Для вас люди - не люди, а кадры, вы хотели убить в них любовь к работе, с первых дней внушить отвращение к туннелю. Я поеду к директору комбината, к прокурору…
Задохнувшись, я замолчал. Мне вдруг стало нестерпимо стыдно за свой крик, точно я внезапно услышал его со стороны. Я был уверен, что Фалалеев сейчас же повернется, сядет в машину и уедет. Но, к моему удивлению, он этого не сделал. Он пробурчал довольно спокойно:
- С первого дня начнешь к прокурору бегать - когда же работать будешь?
Его спокойствие охладило меня. Я поспешно сказал, пытаясь хоть как-нибудь загладить свою мальчишескую выходку:
- Посудите сами, товарищ Фалалеев, разве это дело - проходку ломами вести? Ведь рабочие должны любить работу, а мы… а мы все равно что солдата с палкой против танка посылаем!
- Да хватит тебе меня агитировать! - добродушно-грубовато сказал Фалалеев. - Известно нам все это. Ты что ж, на готовое думал приехать? Предлагали же тебе на рудник пойти - сам отказался. Между прочим, еще один инженер к тебе на участок едет. Баба, не завидую… Ну, пойдем в контору разговаривать. Кстати, вот тебе телеграмма.
И, сунув мне в руку бланк, Фалалеев зашагал к бараку.
Это была телеграмма от Светланы. Вы не поверите, но в те часы я как-то забыл о ней. Я не мог думать тогда ни о чем, кроме одного: как удержать рабочих?
Но теперь я сразу забыл о Фалалееве, обо всем, что меня окружало, и торопливо развернул телеграмму. В ней было только одно слово: "Еду".
Прошло несколько дней. За это время на моем участке произошли кое-какие перемены. Во-первых, прибавилось народу. В бараке теперь жили десять человек, не считая Федора Ивановича Агафонова и Кузьмы Тимофеевича Нестерова. Среди этих людей были и бурильщики, и запальщики, и монтажники.
Я устроился в маленьком закутке при конторе. Жили мы худо. Как и на западном участке, пищу, только один раз в день привозили из поселка, и каждый разогревал ее как умел. Спали мы на дощатых нарах, на тонких матрацах, без простынь. Правда, со дня на день обещали выдать белье. Плохо было и с водой приходилось ведрами носить из озера. Небольшое это озеро лежало метрах в пятистах к югу от нашей площадки. В те дни я как-то не думал о бытовых условиях моей жизни. Спал не раздеваясь, перестал бриться. А главной заботой сейчас являлась установка компрессора. Мам был нужен компрессор, чтобы дать воздух в буровые молотки; компрессор был началом, основой всей нашей техники, он должен был вдохнуть в нее жизнь.
И вот тут то возникло препятствие. Бетонный фундамент для компрессора надо ставить на материковых, скальных породах, а мы, приступив к рытью котлована для фундамента, неожиданно наткнулись на слабые грунты. Попробовали копать в другом месте - та же картина. Вдобавок ко всему котлован стали заливать грунтовые воды, а у вас не било никаких водоотливных средств: электролинию, к которой можно было бы подключить насосы, тоже еще не подвели к горе.
Помню, как рабочие, окружив котлован, поглядывали то на воду, быстро заливающую дно, то на меня, инженера. Конечно, они ждали от меня команды, совета, указаний. Но я молчал. Я не мог понять, в чем дело. Окружавшие нас горы состояли из твердых пород, а в подножии, в лощине, по совершенно неведомым мне причинам залегали слабые, мягкие грунты, и фундамент для многотонного вибрирующего компрессора ставить на них была невозможно.
Это был первый удар, полученный нами.
Весь вечер и половину ночи я провозился с книгами, которые привез с собой, - искал описания случаев, близких к нашему. Но ничего не нашел. Компрессорные установки не входили в мою специальность, однако они были тесно связаны со строительством туннелей. Я утешал себя тем, что я не компрессорщик, но облегчения не испытывал.
Надо было ехать в комбинат, рассказывать о своей неудаче, просить помощи. Мне было горько и стыдно, я уже видел перед собой лицо Фалалеева и усмешку, с которой он встретит меня… Но другого выхода не было.
И вот я сижу на валуне и жду машину с провизией, чтобы уехать в комбинат.
В два часа машина появилась. Еще издали я заметил, что в кабине рядом с шофером сидит человек. "Вероятно, кто-нибудь из комбината, - подумал я. - Только этого не хватало увидит наши залитые водой ямы". Машина подъехала, остановилась, и из машины вышел… Николай Николаевич Крамов!
Я так обрадовался, что сразу забыл обо всех неприятностях и побежал ему навстречу. Он шел ко мне широкими шагами, перепрыгивая через валуны. На нем была все та же кожанка, сапоги, а в зубах неизменная трубка.
- Ну, здорово, Андрей! Как идут дела? - крикнул он издали.
Я крепко пожал ому руку и тотчас же почувствовал, что мне совсем не трудно и не стыдно рассказать ему о нашем затруднении.
- Приехал проведать, - широко улыбаясь, проговорил Крамов и присел на валун. Я сел возле него, - Ну, как, врезался?
Я горько усмехнулся. Он спрашивал, врезались ли мы, то есть приступили ли к проходке, а мы еще компрессор никак не можем установить…
- Нет, Николай Николаевич, - откровенно ответил я, - до врезки нам еще далеко.
И, ничего не утаивая, рассказал о нашем горе. Пока я говорил, Крамов прочищал свою трубку травинкой.
- А как вы справились с установкой, Николай Николаевич? - спросил я, закончив свой рассказ. - Помучились с компрессором?
- Ни минуты, - ответил Крамов.
- Какой же у вас грунт?
- Думаю, такой же, что и у вас.
- Тогда я, очевидно, неуч.
- Вот это уже перегиб! - рассмеялся Крамов и встал. - Покажите-ка мне, что у вас там происходит.
И зашагал к горе, заложив руки в косые карманы своей потертой, из дорогой кожи куртки, попыхивая трубкой. Я поплелся за ним.
Рабочие понуро сидели вокруг котлована и сплевывали в воду, подымавшуюся все выше.
При его приближении рабочие стали медленно подниматься. Это бросилось мне в глаза. Крамов сказал коротко:
- Здорово, ребята!
Подошел к котловану и стал глядеть на воду.
Один из рабочих тоненько засмеялся. Крамов строго взглянул на него, и смех оборвался.
- Что ж, пройдем в контору? - обратился Николай Николаевич ко мне.
Я провел его в свою каморку.
- Так вот, дружище, - проговорил Крамов, опускаясь на нары, - никаких трудностей с фундаментом у вас нет. Ты их придумал.
- Как?! - воскликнул я.
- А так. Ты подумал ли, парень, о том, какого происхождения эти горы? Они ледникового происхождения, притом недавнего. Каких-нибудь двести пятьдесят тысяч лет назад здесь полз ледник. Ваш грунт - это морена, обыкновенная морена, которую принесли ледники.
- Все это так… - начал было я.
Но Крамов прервал меня:
- А раз так, то, значит, под мореной должна быть скала. Та же порода, что и в этих горах. И надо просто докопаться до скалы.
- А что же делать с водой? - спросил я. - Ведь здесь даже насос подключить не к чему. Чем откачивать воду?
- Ведерками, товарищ инженер, ведерками и воротком! Скала наверняка там, и близко.
Я молчал. То, что говорил Крамов, было ясно, просто и, главное, бесспорно…
- Как-то не подумал об этом, - тихо сказал я, - в голову не пришло…
- Восемнадцать лет назад, когда я только что соскочил с институтской скамьи, мне это тоже не пришло бы в голову. Тогда для меня технический проект был вроде евангелия для верующего - каждое слово непогрешимо. Так же как для тебя сейчас.
- А для вас?