"Нам не до зеркал, и в такое не глядимся", - подумала Поля и тут вспомнила (что только в старую голову не лезет): до войны жила у них в селе активистка Мария Силаева, Марьяной за глаза ее звали. Такое же вот и у нее зеркало было. А в избе - пустота, хоть шаром покати, жилым духом даже не пахло, вроде она и еду себе не готовила, святым духом питалась. Зато вся душа у нее на людях была. В ликбезе учила, субботники, спектакли да пляски в клубе устраивала. Они, молодежь, возле нее, как пчелы вокруг матки, гудели. Но были у нее и недруги в селе, кого она со сцены высмеивала. Те и сочиняли про нее частушки, пели вечерами, насмешничали.
- Айда, "активистка", корову доить, - одеваясь, продолжает она разговаривать с собой. - В мыслях-то ты смелая, всем бока налупила. И то ладно, душу отвела, потешила себя.
Из горенки она прошла на кухню, где составленные на лавке чугунки, печка с прикрытым заслонкой устьем, ухваты в углу еще хранили в себе ночное безмолвие, пока не коснулись их ее руки. Умылась под рукомойником и, прихватив подойник, вышла из избы.
По дороге к варку задумалась, глядела под ноги, смутно различая в утренних сумерках утоптанную тропинку. Вдруг путь ей преградила неизвестно откуда взявшаяся тут рыжая, причудливая копна. Поля резко остановилась, но тело с вытянутыми вперед руками и подойником все равно подалось вперед, из копны взметнулись рога, и следом шумно встала, щелкая копытами, корова. Поднимаясь, она задела крестцом звонко громыхнувший подойник, и Поля не удержалась, упала навзничь.
- Чтобы тебя черти изувечили, паразитку такую! - выругалась Поля, узнав Зорьку снохи, свою бывшую телку. - Как все равно мысли мои читают. Ведь едва успела про них подумать, и все сбылось. Разве к лежебокам придет добро. Подумать надо - скотина со двора убегает!
Поля схватила хворостину и в сердцах хлобыстнула корову по боку.
- Иди, зверь, куда следует! Знай свою хозяйку!
Зорька отбежала к углу Козанкова дома и остановилась, с обидой в глазах посмотрела на бывшую хозяйку.
Поля подоила свою корову, Зорька все стояла на месте. Пришлось открыть дверку варка.
- Айда, доись. Что с вами, непутевыми, сделаешь.
Едва Поля прошла к избе, чтобы взять второе ведро, Зорька, измученная своей неприкаянностью, обрадованно мыкнула и скользнула во двор.
Скоро на улице щелкнул кнутом пастух, огласил село своим звучным "Э-эй!" Поля прогнала со двора скотину, тут же и Нюська Козанчиха стояла у калитки в круглившем ее плотное тело халате. Выпустила коров с подтелками, потом овцы потянулись длинным ручьем, казалось, он и не кончится, так и будет течь. Поля подождала, может, Нюська обернется, заговорит. Но нет, мельком, как по пустоте, мазнула в ее сторону белым взглядом и хлопнула калиткой.
- Что людям не хватает? На весь белый свет косятся, - проворчала Поля и занялась теперь уже мелкими хлопотами. Выпустила из катуха гусей, посыпала им вместе с курами отходов. Пропустила через сепаратор оба ведра молока. Потом замесила тесто на блины - надо молодых да внучку горяченькими попотчевать. В печке они душистее получаются. В суете не заметила, как отлегло в груди, растаяли давившие с утра глудки. Выбежала за варок на огород, набрала огурцов, опять же молодым. Козанков "Беларусь" с прицепленным стогометателем какой день стоит позади дома, у изгороди. Сам-то, поди, в глотку сливает. Это теперь недели на две, раньше не зальет. От речки показалась Нюська, в руках несла два ведра. "Колонка под окном, воду с речки носит". Когда Нюська вошла в заднюю калитку, Поля приблизилась к изгороди, ей навстречу.
- Нюсь, ты чё ж это, девка, и "здравствуй" не скажешь!
- Ох, тетка Поля, мы с тобой целый день видимся. А замотаешься, забудешь - здоровкались или нет.
В ведрах у Нюськи оказалась свежая трава.
- Кому это нарвала?
- Да свиньям, - Нюська поставила ведра: дужки, опустившись, звякнули глухо, травой так туго не набьешь ведро. Нюська перехватила Полин взгляд, и тут же притворная приветливость на ее лице сменилась злой досадой.
- Гляжу, у твоего Кольки "Беларусь" какой уже день стоит. Иль не ладится… - попробовала Поля переменить разговор. - Иль сам заболел?
Нюська схватила ведра, быстро пронесла их через огород и, почти кинув за калитку варка, обернулась пунцовым злым лицом.
- Что тебе, ведьма старая, надо! Да, заболел! Твоего тут дела нет! Тоже мне инкавыды нашлась! Я тебе не подотчетная, докладывать. Глазами своими зыркаешь везде, все выглядываешь, хоть бы они полопались! Носом вынюхиваешь каждую щель! - разъяренная Нюська подходила все ближе и так махала руками, что того и гляди сунет зуботычину через забор.
Поля, как от встречного ветра, мелко, растерянно моргала перед Нюськой, вытянув в жалкой улыбке совсем бескровные, бледно-меловые губы.
- Да Нюсь… да выслухай ты… я ж только поговорить… - слабо отбивалась она.
- Нечего со мной говорить, нечего подглядывать! Гляди за своим суразенком да немтыркой косоглазой! Корову ее опять нынче доила, так тебе и надо! Была ты сама всю жизнь голь перекатная, и они такие же голянки, неумехи. Руки в ж… заткнутые! - Нюська непристойно показала, где находятся у Вовки и снохи руки, и скрылась за калиткой.
Поле было стыдно за этот крик, разносившийся по утренней рани, и обидно, что дала себя оскорбить, не успела ответить, растерялась. "Где уж тут, налетела тигрой. А надо было сказать, кто они такие с Козанком, - после времени горячилась Поля. - Оба - воры темные. Вон дом-то - на чем поставили? На молоке. У детишек в городах от губ его отнимали. Пять лет держали колхозный сепаратор и все пять лет с зоотехником молоку жирность занижали. У, сатанинское исчадье! - Поля, подходя к своей избе, замахнулась на дом Козанка, к глухой стене которого примыкал ее варок. - Сам с мизинец, соплей пришибить можно, а отгрохал такую чудищу - не по себе огромную. Как паук, оплелся постройками!"
Для постороннего взгляда это был дом как дом, правда, очень громоздкий, крепкий, срубленный из полуметровой толщины сосновых плах, с высокой шиферной кровлей и фронтоном, посреди которого красовался аляповатый оранжевый круг. А от круга шли веером желтые по зеленому полю лучи. Такие дома ставят в расчете на детей и внуков, чтобы им оставалось жилье по наследству.
Для Поли же безвинные, проконопаченные в пазах стены и непомерно высокая крыша, все Козанково подворье, хранили в себе нечистую злую силу, постоянно отравлявшую ее жизнь.
В избе она растопила хворостом печь и все время, пока пекла блины, выговаривала свою досаду на Козанков.
Вся Полина жизнь в соседстве с ними не вдоль, а поперек идет. Дай им власть, вместе с избой и двором в землю втоптали бы. Еще когда дом не строили, увидела Поля, как загружал Козанок свой "Запорожец" тяжелыми бидонами, в город собрался везти. "Колька, - не вытерпела, подошла она поближе, - ты что, мошенник, делаешь, чье молоко грузишь? За такое тебе тюрьма пахнет, детей посиротишь!" - "Белены, что ли, объелась! - даже не взглянул на нее Козанок. - Я те язык-то за такие слова под коренюшку обрежу. Баламутка. Не видишь, мед продавать везу?" - "Какой по весне мед? Его еще никто не качал. Мед ты зимой подороже продашь. Иль не видать молочные подтеки на бидонах?" - "Это Нюська нечаянно плеснула, - притих было Козанок, да как обернет вдруг к ней свое личико с кулачок, зубами, как хорек, аж лязгнул: - Ты что в моем кармане деньги считаешь?! В своем считай! Когда хочу, тогда и продаю свой мед! Убирайся, покуда ноги целы, мне недолго жердь выдернуть!…" Тут и Нюська напуганная прибежала: "Это он мед, тетка Поля, мед везет…"
С тех пор начал Козанок вредить ей по мелочи. То трубу в бане, по какой мыльная вода бежит, забьет деревянной пробкой и обпилит по самый край, так что ничем не вытащить. Раз-другой помоешься - вода пол заливает. То сено привезет и трактором угол у ее катуха разворотит - вроде не сумел он вырулить. Полин катух можно развалить, а свой почему-то не заденет.
Сын Вовка еще маленький был, без отца рос, судьбой обиженный, так Козанок вдобавок норовил поиздеваться над ним. Однажды песок Поля привезла, ссыпала перед двором, стены собралась поштукатурить. В нем плитки попадались такие аккуратные, водой обточенные, на круглые печенья похожие. Козанок набрал их, своими глазами видела Поля в окно, стал звать Вовку. Тот играл с ребятишками посреди улицы, подбежал. "На, Вов, пряник", - протянул Козанок плитку. Вовка ручонками ее схватил и сразу в рот сунул, не разобравшись. Зубами-то и наткнулся на камень. Козанок аж перегнулся от смеха, за живот схватился. А Вовка глядит на него так жалобно, сам плитку изо рта не вынимает. Не хотелось верить ему, что это обман. Тоже рос - сладкого не ел… Вот какие люди ей в соседи достались!