Опрокинулось ведро, ледяные корочки поплыли по полу.
Мальчики в страхе прижались друг к другу.
Башир дернул ветхую кровать, она покосилась, но за ней ничего не было, кроме старой бельевой корзинки с тряпками.
- Скажи по-доброму, где Астемир? - приступил к допросу и Гумар.
- Если уж вы хотите его искать, - сдержанно отвечала Думасара, - то ищите там, где подобает уважающим себя мужчинам искать мужчину.
- О чем ты говоришь, адыгейка?
- Где твой муж? - завопил, выходя из себя, Аральпов. - Где искать его?
- На поле боя. Вот где мужчина должен искать мужчину. А если не хотите искать там, то ищите здесь, это безопасно. - И Думасара ногой подтолкнула к Аральпову корзинку с тряпками. - Пусть тот, кто послал вас сюда, забирает этот клад, другого вы здесь не найдете. Не знала я, что уорки и их слуги так яростны против детей и беззащитных женщин…
- Замолчишь ли ты? Видит аллах, твой язык придется затупить, - рычал Гумар.
- Расстрелять! Мало расстрелять! Повесить! Мало повесить! Это еще будет для них счастливая смерть… Утопить подо льдом! - неистовствовал Залим-Джери.
- Ну, тогда топи вот здесь, в ведре! - кричала теперь и Думасара.
- Замолчи, блудливая чужестранка!
- Чтобы оскорбить женщину, ума не надо…
- Я сейчас вырву твой язык! - Аральпов в сердцах ударил сапогом по ведру, замахнулся плетью на Думасару, но не решился хлестнуть ее, и плеть просвистела в воздухе. - Забирай корову, - распорядился он и шагнул к дверям. - Тут, кажется, больше ничего не найдешь… Выполняем постановление суда, - неожиданно пояснил он, обернувшись к Думасаре. - Жалкое возмездие за тот грабеж, что учинил твой муж… Но мы еще с ним поговорим… Все вы еще встанете перед лицом князя. Он сам будет говорить с вами… Да-с, Аральпов и его приспешники ушли к лошадям.
Башир выгонял со двора Рыжую.
- Дети мои, - зарыдала, как-то сразу вся ослабев, Думасара, - что делать нам, дети мои?.. Аллах оставляет нас даже без молока…
Где, какой суд успел вынести подобное решение, никто не знал, но еще до вечера того дня, когда появился сам князь Шарданов, Аральпов и Гумар обошли дворы всех подозреваемых в большевизме и "именем закона" отобрали в пользу князя все, что на их взгляд представляло достаточную ценность.
Берд Шарданов запаздывал.
За ограду бывшей усадьбы с утра было согнано все мужское население аула. Молодежи почти не было, а если и попадался кто-нибудь из молодых, то либо кривой, либо хромой, а то и безрукий.
Люди продрогли, носы стали сизыми, но все продолжали терпеливо притопывать на морозе ногами, не решаясь нарушить приказания Гумара.
Наконец кто-то прибежал с сообщением: "Едут!"
По заснеженной равнине приближалась кавалькада - нарядные всадники с заиндевелыми усами, в заиндевелых папахах, башлыках и бурках. За всадниками катилась тачанка с пулеметом. А впереди на вороном красавце коне резвой рысью несся князь Берд в теплой, военного покроя шубе. Серебристая папаха с кокардой была лихо заломлена. Немного поотстав, за полковником скакали его адъютант, Аральпов и Гумар.
Князь был еще молод, но широкое лицо его с пышными подстриженными усами, с большими синяками под глазами казалось не по летам обрюзгшим. Мороз едва тронул румянцем серые мясистые щеки.
Князь, въехав во двор, остановил коня и огляделся. Уже начинало смеркаться. Князь видел перед собой толпу стариков и руины обгорелых стен, припорошенных снегом. Людям показалось, что князь смахнул слезу. Он сошел с седла и, отдав поводья подбежавшему стремянному, зашагал к обломкам крыльца. За ним последовали адъютант с погонами ротмистра и Аральпов в сапогах на высоких каблуках.
Тачанка с пулеметом проехала за дальний сарай, и пулемет повернулся в сторону толпы.
Шарданов медленно взошел на присыпанные снегом камни. Низкорослый Аральпов встал от него справа, вытянувшись по старой своей привычке гусаком, и уставился на князя, готовый выполнить любое его приказание. Несколько поодаль остановились Гумар и адъютант полковника. Шарданов начал глухим голосом.
- Что сказать вам? Разве я сделал или хотел сделать вас несчастными? Кусок родной земли, прилипший к сапогу, - вот все, что я унес отсюда. Не больше. Разве мой покойный отец когда-нибудь отказывал бедняку? Вон за снежным туманом я вижу кладбище, огороженное дорогим белым камнем, железные узорчатые ворота. Кто построил это? Мой отец. - Равнодушный, усталый взгляд Шарданова плохо вязался с театральной манерностью его жестов. - Там прах моих дедов, - продолжал он. - А вот, - и князь опять выразительно повел рукой, - вот прах моего дома. Это все, что нахожу я, вернувшись на родину. Кто позаботился об этом? Чем я заслужил вашу ненависть? Кто научил вас этому? Пустозвоны большевики? Кто же теперь ответит за все это? Какая должна быть кара? Вот представители власти, - и Шарданов показал в сторону Аральпова и Гумара, - они выполнят свой долг.
Шарданов сошел с крыльца, направился к лошади.
- Действуйте, - обратился он к Аральпову. - Вы лучше меня знаете, какое наказание должно следовать за этим преступлением.
Стремянный подал князю стремя. Заговорил Аральпов.
- Какое наказание? Какая кара? Повесить? Мало. Расстрелять? Мало. Сжечь на костре, сжечь на остатках этого самого дома! Утопить подо льдом! Если в каждом из этих грабителей сидит по семи душ, я вырву их одну за другой, вырву с мясом! Выводите сюда молодчиков, - приказал он Гумару, - пусть люди смотрят на них. Я давно знаю вас всех. Грабить вы храбрецы, а ответ держать - паршивые зайцы! Я хорошо помню… как их?.. объездчика Астемира Баташева и парня этого… Эльдара… Мы доберемся до них!
Люди слушали речи Шарданова и Аральпова, сурово поглядывая из-под лохматых шапок, сжимая посиневшими от холода руками набалдашники стариковских палок. Никто не проронил ни слова.
В сопровождении конвоя показались арестованные. Они совершенно окоченели и с трудом переставляли ноги.
Первым, согревая дыханием пальцы, шел кузнец Бот. Этот человек всегда пользовался большим уважением земляков. За кузнецом шли два брата - Мухарби и Мусаби. В роковой день пожара старшему, Мухарби, достался сундук с женскими платьями. Мухарби приспособил его для хранения кукурузной муки и любил похвалиться перед соседями своей смекалкой. Мусаби, бедняк, не имевший даже лошади, долго бегал по двору горящей усадьбы и наконец подобрал хомут, очевидно, по пословице: хочешь иметь лошадь - обзаведись уздечкой. Но судьба распорядилась иначе, не довелось Мусаби дожить до исполнения мечты…
Толпа ахнула, когда стал виден четвертый. Стараясь, как и Бот, согреть дыханием руки, четвертым шагал Луто.
- Сюда, сюда молодчиков, - покрикивал Залим-Джери.
Арестованных подвели к нему. Аральпов подскочил на своих каблучках к Боту и с возгласом: "Большевистский раб!" - с размаху ударил кузнеца кулаком по лицу. Бот покачнулся, но выдержал удар. Может быть, горше всего прозвучали для него слова разъяренного Аральпова:
- Твоя жена, большевистский раб, предает тебя проклятию! Нахватался! Вы еще изрыгнете обратно то, что съели. Я, Залим-Джери, по кажу, как Российская империя карает врагов. Скот вышел из хлева, надо водворить его на место… Пусть видят все… Принесите кирпичи.
Солдаты поспешно притащили к ограде несколько кирпичей и по указанию Аральпова стали составлять из них нечто вроде лесенки. Никто еще не догадывался, для чего это. Но тревога овладела людьми. Когда приготовления были закончены, Аральпов, взявшись за маузер, подошел к Луто, схватил его за шиворот, прикрикнул:
- Ступай!
Подтянув Луто к самой высокой ступеньке, Аральпов велел:
- Становись лицом к стенке.
Луто взошел на сложенные кирпичи, оглянулся и посмотрел своими неизменно милыми, удивленными глазами на толпу, как бы умоляя заступиться за него.
В затылок Луто Аральпов поставил Мусаби, за ним - Мухарби, и этот зловещий строй замкнула рослая фигура Бота.
- Карахалк… - хотел было заговорить кузнец, но окоченевший рот перекосился, издав не слова, а какое-то хрипение.
- Молчать! - заорал Аральпов и поднял маузер.
Убедившись, что головы всех четырех обреченных на одном уровне, он сказал:
- Аральпов не тратит отдельной пули на каждую большевистскую собаку! Но знайте, что патронов хватит на всех большевиков…
С этими словами Залим-Джери приставил маузер к затылку кузнеца и выстрелил. Огромное тело кузнеца покачнулось, и убитый грохнулся на спину с огромной зияющей раной у переносицы.
На Бота упал Мухарби с разможженной головой. Его черная шапка откатилась в сторону.
Увидев, что Мусаби и Луто живы, в толпе закричали:
- Бегите! Бегите!
Мусаби побежал. Аральпов выстрелил ему в спину.
Луто испуганно метнулся, под ногами у него загремел кирпич; мальчик неловко упал на снег и виновато улыбнулся.
Аральпов приблизился к нему. Луто прикрыл голову ладонями. Аральпов прицелился и выстрелил.
С бледного лица Луто медленно сходила улыбка.
Мусаби был еще жив. Его пальцы царапали оледенелую кору акации, под которой он упал. Залим-Джери добил раненого двумя выстрелами.
Всю эту картину Шарданов созерцал, сидя в седле.
Уже стемнело. На притоптанном, посиневшем снегу растекались лужи крови. Дед Баляцо шагнул, поднял чью-то, должно быть Мухарби, большую лохматую шапку, хлопнул по ней ладонью и прикрыл изуродованное лицо Бота.
- Видели! - крикнул князь Берд. Но его никто не слушал.
Старики в обветшалых черкесках, порыжелых, как мужичьи зипуны, тесно окружили троих мертвых товарищей, не снимая над ними шапок.
Четвертый, Мусаби, лежал в стороне, под акацией.