- Французы, - насмешливо перебил его адмирал. - А Омскую, стало быть, американцы. Так?
- Возможны варианты.
- Какие? Какие варианты? - глянул пытливо. - Не вижу я пока никаких вариантов. А схема ваша построена на песке. Жизненно в ней только одно: то, что японцы - в Забайкалье. Но там, как вам должно быть известно, еще и атаман Семенов… Английских же войск недостаточно, чтобы возлагать на них охрану Восточной магистрали. Французы тоже не обладают достаточными силами…
Но они должны возрасти в ближайшее время, эти силы, - осторожно заметил Степанов.
Надо исходить из реальных возможностей.
- Кроме того, есть еще чехословаки… Колчак подумал и согласился:
- Чехословаки? Вот это, пожалуй, ближе к истине. Однако о чем бы в этот день адмирал не думал, какие бы вопросы ни решал, мысли его нет-нет да и возвращались к телеграмме… И когда он вспоминал о ней, об этой телеграмме, его начинало знобить и трясти изнутри, и он долго после этого не мог успокоиться, унять нервную дрожь, вызывающую отвращение к самому себе. "Нельзя, ни в коем случае нельзя этого допустить! - твердил он мысленно. - Достаточно того, что мы расплачиваемся золотом. Расплачиваться же совестью - это позор!"
Вечером того же дня верховный правитель встретился с генералом Морисом Жаненом. Разговор получился нежелательно резким. Колчак был раздражен, не мог скрыть этого и свою точку зрения излагал излишне прямо.
- Армия питает ко мне доверие, - говорил он. - И вы это знаете. Но армия потеряет это доверие, как только перейдет в руки союзников! Пардон! Вы не находите в этом никакого противоречия? - остро глянул. Жанен промолчал. Адмирал усмехнулся. - Да, да, разумеется, не находите. Но я надеюсь, генерал, свое пребывание в России вы не считаете… как это у вас говорят: partie de plaisir - увеселительной прогулкой? Тогда объясните мне: чем вызвано это нелепое предложение? Вполне допускаю, что Клемансо и Ллойд Джордж, находясь отсюда за тысячи миль, могли забыть о том, что война в России не обычная, а гражданская. Но вы-то, генерал, видите это своими глазами. И должны понимать, что руководить войсками в этой войне должны только русские. И это обусловлено двумя причинами: моральной и политической.
Жанен сидел, слегка откинувшись на спинку кресла и вытянув перед собой длинные ноги, и не спускал глаз с адмирала. Колчак быстро ходил по кабинету, от стола к двери и обратно, резко останавливался. Резко говорил:
- Да, да, генерал, моральная и политическая. Ибо для того, чтобы обеспечить русскому правительству после победы над большевизмом прочный авторитет, верховное командование на протяжении всей борьбы должно быть русским. И только русским!.. Надеюсь, с этим вы согласны?
- Простите, адмирал, но я не рвусь к власти, - спокойно ответил Жанен, не меняя своей величавой позы, однако ж и обида прозвучала в его голосе. - В этом вы меня заподозрить не можете. Что касается моей миссии в России, скажу со всей откровенностью- больше удовольствия она мне не доставляет. И потом, я здесь, в России… лицо абсолютно незаинтересованное.
- Пардон, я вас не понял. Как это незаинтересованное?
- Абсолютно! - горячо повторил Жанен. - Ибо русские, для которых я работаю, лично для меня ничего не могут сделать. Да я и не жду ничего от них для себя.
Колчак был задет этими словами.
- Вы работаете не только для русских, но и для французов. Разве Франция не заинтересована в том, чтобы не допустить в России большевизм? Как, впрочем, Англия и Америка… И разве не против общего врага мы воюем?
- Согласен, враг у нас общий. Отчего же в таком случае интересы зачастую не совпадают? Будь иначе - не возникло бы этого разговора. Что касается моей личной незаинтересованности, могу лишь повторить: никаких выгод из этой своей миссии я не извлеку. Никаких!
Колчак хмыкнул, едко усмехнувшись:
- А разве солдат, жертвующий своей жизнью во имя Родины, думает о каких-то выгодах?
- Конечно. Если солдат обдуманно рискует жизнью.
- Но мы-то, генерал, не имеем нрава делать необдуманных шагов. Вот и давайте думать.
Жанен вспыхнул, но сдержался и голоса не повысил:
- Кто знает меня по прежней моей работе в России, тот может подтвердить, что для России я сделал гораздо больше иных русских.
- Вы это делали, генерал, в интересах Франции.
- Но и в интересах России, - упорствовал Жанен. - Знаете, что я заметил: люди делятся на две категории.
- На какие же, любопытно знать?
- Одни отдают приказы, другие - выполняют. Последних гораздо больше, исполнителей - миллионы. Но погоду в мире делают не они.
Колчак усмехнулся:
- Не прибедняйтесь, генерал, приказов и мы с вами отдаем немало.
Жанен поднялся, считая разговор исчерпанным.
- Ну что ж, адмирал, будем считать отношения наши выясненными. Скажу одно: русские излишне горды в своих отношениях с иностранцами, - не мог скрыть обиды. - Видимо, полагают, что истинный патриотизм в этом и заключается.
- А что это за патриотизм - без гордости?
- Излишняя гордость лишает объективности.
- Не оставляет надежду на будущее.
- Поверьте, адмирал, я слишком хорошо знаю историю. Будучи в Николаевской военной академии, изучая военную историю, я не раз убеждался в этой российской необъективности.
- В чем же она, по-вашему, выражается?
- Вспомните, как в свое время относились у вас к Барклаю-де-Толли. И это несмотря на то, что фельдмаршал Барклай-де-Толли спас Россию от Наполеона…
- Россию от Наполеона спасла русская армия, - сухо сказал Колчак. И добавил, чуть помедлив: - Во главе с фельдмаршалом Кутузовым. Давайте, генерал, не будем касаться истории. Давайте подумаем о том, какое место мы в ней займем и как будем выглядеть в глазах потомков…
На этом и закончился разговор.
Однако твердости Колчаку хватило ненадолго. Менее чем через месяц 12 января 1919 года, было созвано экстренное совещание, на котором и приняли компромиссное решение: генерал Жанен утверждался главнокомандующим вооруженными союзническими силами (на всем жизненном пространстве - от Омска до Владивостока), на генерала Нокса возлагалась организация снабжения и обучения войск, а генерал Гайда был назначен командующим… Сибирской армией. Адмирал, как и прежде, осуществлял верховное главнокомандование. Договорились впредь не предпринимать никаких шагов без ведома друг друга. Таким образом, положение уравнивалось. И в середине января, накануне крещения, Колчак подписал соответствующий приказ. Лидеры Антанты прислали в Омск сердечную телеграмму, довольные столь правильным и дальновидным решением верховного правителя. Из Омска в Лондон, Париж и Нью-Йорк отгрузили новую партию золота из "неприкосновенного" российского запаса… Гора с плеч!
Теперь все помыслы адмирала сосредоточились на Забайкалье, где атаман Семенов пытался утвердить свою власть… Конфликт зашел слишком далеко. И это тогда, когда более всего нужны объединенные усилия в борьбе с большевизмом. Чем все это могло кончиться - одному богу известно. Одна надежда теперь - на генерала Катанаева, следственная комиссия во главе с которым благополучно прибыла в Читу…
29
Генерал Катанаев, так и не дождавшись ответа от Семенова, решил ехать на свой страх и риск. Комиссию сопровождали из Иркутска два японских представителя: капитан Хори, коренастый, невозмутимый и очень вежливый, как впрочем, и все японцы, и лейтенант Уэзу. Оба довольно сносно говорили по-русски. Их денщики услужливы до приторности, готовы тотчас и без всяких раздумий выполнить любое поручение - и выполняют: чистят сапоги русского генерала, следят за чистотой и порядком в вагоне, хотя первоклассный вагон и без того содержится в образцовом порядке.
А за окнами вагона - чудесная забайкальская зима. Леса и горы окутаны дымкой. Падает снег. И такой безмятежностью, таким покоем веет от этих гор и лесов, от этих бесконечных снежных равнин и маленьких деревенек, утонувших в снегах, что временами Катанаеву неправдоподобными кажутся и вежливо-невозмутимые японские офицеры со своими услужливо-молчаливыми денщиками, и этот поезд, несущийся неизвестно куда и зачем… Трудно поверить, что где-то и кто-то может враждовать и убивать друг друга - война кажется бессмысленной и противоестественной в этом прекрасном и бесконечном мире.
Однако мысль о предстоящей встрече с атаманом Семеновым возвращает генерала к реальности - и он уже совсем иначе воспринимает присутствие японцев, приставленных к комиссии, должно быть, с целью скорейшего (и главное, как нетрудно догадаться, соответствующего интересам японцев) улаживания конфликта. Но как они это себе представляют, генералу неведомо. Он и сам не знает, как удастся ему и удастся ли вообще уладить это сложное и весьма затянувшееся дело. Одно знает генерал: никто и ничто не сможет помешать его объективности.
Поезд пришел в Читу ночью. Но несмотря на поздний час, комиссию встречали полковник Окомура и представитель семеновской ставки подполковник Меди, что более всего удивило и обнадежило Катанаева. Обменялись рукопожатиями и вежливо-привычными в подобных случаях вопросами и ответами, общими и ничего не значащими.
- Атаман в Чите? - осведомился генерал.
- Да, - ответил подполковник Меди. - Но сегодня ночью он отбывает во Владивосток.
Полковник Окомура улыбчиво возразил:
- Нет, пет, Семенов никуда сегодня не едет. Генерал может не беспокоиться.