- Вот из этого нам и нужно исходить, - сказал Двойных, прошел к столу, повернулся. Огородников, как бы воспользовавшись этой паузой, пробрался на свободное место, которое держал для него Селиванов, и только сейчас внимательно разглядел собравшихся здесь людей… Поближе к председательскому столу держались Михайлов, Нечаев, Малетин и новый начштаба, бывший балтийский матрос Бачурин, к которому Огородников присматривался особенно внимательно. А еще ближе, у самого стола, сбоку, откинувшись на спинку стула и положив нога на ногу, сидел пожилой скуластый человек, в выцветшей офицерской гимнастерке - этого Огородников видел впервые. Двойных объявил экстренное заседание открытым, заметив при этом, что экстренных заседаний за последние три дня проведено больше десяти - такова обстановка.
- Впрочем, сегодняшнюю обстановку лучше всего обрисует нам член губисполкома товарищ Иванов, кивнул на сидевшего сбоку стола скуластого человека. - Давайте послушаем.
Иванов быстро, как по команде, встал, одернул гимнастерку и заговорил сразу, ни секунды не раздумывая:
- Обстановка, товарищи, складывается тяжелая, чрезвычайно тяжелая. Достаточно вам сказать, что весь путь от Самары до Владивостока занят белогвардейцами. Новониколаевск взят чехословаками. Связь с центром прервана. Барнаульский губисполком принимает срочные меры…
- Где находятся в данный момент чехословаки? Далеко удалось им продвинуться? - спросил Огородников. - Похоже, у них и артиллерия имеется.
- Имеется, - подтвердил Иванов. - А находятся они сейчас на подступах к Бердску. Там новониколаевские красногвардейцы при отходе взорвали мост, чем и приостановили на время продвижение чехов…
- Эх, подтянуть бы туда свежие силы да ударить покрепче!
- В этом и состоит наша задача.
- А где эти силы взять? Да и вряд ли успеем, - усомнился кто-то. - По железке триста верст, не меньше.
- Надо успеть, - сказал Двойных. - Чрезвычайный штаб обороны назначил и утвердил командиров отрядов. Попросим начальника штаба огласить список…
Бачурин достал из кармана сложенный вчетверо листок, но тут же засунул его обратно, даже не развернув, и четко, без запинки назвал фамилии:
- Томилин, Горчан, Огородников, Забелла, Плетнев, Сковронский, Метелев, Чередниченко…
- Командиры есть, а командовать пока некем, - заметил кто-то с усмешкой.
- Вот с этого и начнем, - ответил на реплику Двойных. - Объявлена мобилизация. Членам исполкома и штаба обороны сегодня же надо выехать на места, чтобы ускорить и лучшим образом провести это дело. И вот еще что… - нахмурился он и помедлил. - Распространяются слухи насчет того, что Советская власть уже пала. Надо опровергнуть эту ложь.
- Как это сделать?
- Как? - Двойных опять задумался и с силой потер ладонью лоб, словно пытаясь разгладить морщины. - Прежде всего, напечатать в "Бийской правде" хорошую статью, объяснить без всяких прикрас создавшееся положение и призвать трудящихся города к спокойствию и выдержке. Дальше… - Он внимательно оглядел собравшихся. - Недавно, как вы знаете, исполнилось сто лет со дня рождения вождя и учителя мирового пролетариата товарища Карла Маркса. Предлагаю отметить это событие торжественно и при участии как можно большего количества людей. Этим самым, товарищи, мы еще раз покажем, что учение Маркса бессмертно и что мы, большевики, делу революции никогда не изменим. Прошу всех вас, здесь присутствующих, принять в подготовке и проведении митинга самое активное участие. Обстановка должна быть не только деловой, но и праздничной. Так что и об украшении зала флагами и лозунгами тоже надо подумать. Галактион Дмитриевич, - повернулся к Малетину, - возьмите это дело на себя. Ответственность за обеспечение должного порядка и безопасности проведения этого важного политического мероприятия возлагается на товарища Нечаева. Всё. На этом разрешите заседание закрыть. Товарищей Огородникова, Плетнева и Чередниченко прошу задержаться…
18
Воскресным вечером в конце мая 1918 года в Бийске состоялся митинг, посвященный столетию со дня рождения Маркса. Актовый зал Народного дома был переполнен - людей собралось больше, чем мог вместить зал, и многие, оказавшись без мест, теснились у входа, стояли вдоль стен, украшенных флагами и лозунгами, и даже у самой сцены, в глубине которой на красном полотнище висел портрет Маркса, а чуть пониже, под портретом, крупными буквами по красному фону было начертано: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!"
Жарко, тесно, шумно было в зале. Протяжный гул перекатывался по рядам, от стены к стене, точно тугой и сильный ветер нагонял крутые волны, и они, сшибаясь одна с другой, с глухим и яростным шумом оседали и снова накатывались. Степану Огородникову почудилось в многоярусном шуме этих приливов и отливов дыхание балтийского шторма… Он даже ощутил на губах соленый привкус, испытывая знакомое волнение, какое бывало всякий раз перед выходом эсминца "Рьяный" в море…
Кто-то тронул его за плечо. Огородников вскинул голову, повернулся и увидел Селиванова и Линника.
- Зовем тебя, зовем, а ты ноль внимания, - сказал Селиванов.
- Шумно. Ничего не слыхать, - Огородников взглянул на Линника. - А я думал, вы в Улале. Не поехали?
- Ездил, но вернулся, - ответил следователь. - Делать там нечего. Да и небезопасно долго задерживаться. Фадеев и Лапердин тоже вернулись. А Соболевского арестовали, - чуть помедлив, сообщил новость.
- Как арестовали? Кто?
- Военспецы Каракорума.
- Этого следовало ожидать! Теперь-то, надо думать, Соболевский понял, что мирным путем с ними не договориться. А Гуркин что же? Три дня назад Соболевский грудью встал за него, а теперь…
- Гуркин и подписал постановление об аресте.
- Отблагодарил, значит?
В это время шум в зале усилился, заглушив последние слова. Огородников повернулся и увидел вышедшего на сцену Двойных. Захар Яковлевич был необычно бледен и строг, даже торжественно-строг, в белой сорочке с галстуком, на лацкане пиджака красный бант. Он постоял, выжидая, когда уляжется шум, и сцена под ним как будто раскачивалась - словно стоял он не на сцене, а на гребне волны, куда вынесло его горячим, неистовым порывом…
- Товарищи! - сказал он слегка дрогнувшим, взволнованным голосом и шагнул навстречу залу, чувствуя, должно быть, окрыляющую легкость во всем теле. - Сегодня мы собрались, чтобы отметить в торжественной обстановке столетие со дня рождения Карла Маркса, который еще полвека назад предвидел и предсказал неизбежный крах капитализма и переход власти в руки пролетариата. Это его предвидение и предсказание оправдалось и осуществилось в России. Подтверждение тому - Октябрьская революция! Оправдалось, товарищи, и другое предвидение Маркса, - спокойно и твердо продолжал Двойных, и лицо его порозовело. - Вот что говорил Маркс: дело заключалось в экспроприации народной массы узурпаторами, теперь народной массе предстоит экспроприировать своих узурпаторов… Пролетариат России и это сделал! Но это еще не все, товарищи. Взять власть в свои руки - это лишь полдела. Надо еще отстоять эту власть, удержать в своих руках. А для этого, товарищи, надо быть едиными и твердыми, как монолит, и верить в правоту своего дела несокрушимо. - Двойных подошел к самому краю сцены, точно хотел в этот миг быть как можно ближе к залу, к людям, собравшимся здесь. - Особенно сегодня, товарищи, как никогда, необходимы твердость и единство, - сказал он. - Сегодня, когда международный капитал и внутренняя контрреволюция, объединившись, пытаются остановить революционное движение…
Огородников слушал оратора, краем глаза смотрел в зал, притихший и как бы впитывавший в себя каждое слово. Вдруг что-то остановило его, удивило, и он, еще не понимая причины, вызвавшей это удивление, медленно повел взгляд в обратном направлении… споткнулся и замер, не веря собственным глазам: Варя?! Это было так неожиданно и столь невероятно, что в какой-то миг он перестал что-либо соображать и видеть вокруг, кроме одного-единственного лица, заполнившего собою, казалось, весь мир. Огородников смотрел на Варю, не веря, боясь поверить в то, что это она, теряясь в догадках: откуда она тут взялась, Варя Лубянкина, как и почему оказалась в этом зале? Огородников смотрел на нее долго, настойчиво, надеясь, что и она тоже увидит его, узнает, но Варя не обращала на него никакого внимания, взгляд ее был устремлен на сцену, с которой Захар Двойных призывал бийский пролетариат встать на защиту завоеваний революции. Огородников тоже стал смотреть на сцену, где появился уже другой оратор - начштаба Тимофей Бачурин, но полностью переключиться и сосредоточить внимание на нем так и не смог. Селиванов, заметив его беспокойство, спросил:
- Ты что все оглядываешься? Огородников смутился:
- Варя Лубянкина здесь. Откуда она взялась? Не пойму.