На "Невском проспекте" Гоголя перстень, замечательные усы и великолепный нос не только представляют человека, это не только черта, бросающаяся при первом взгляде, – это черта, заменяющая человека. Бакенбарды, которые на ночь заворачивают в шелковистую бумагу, – это воплощение чванства человека. Они составляют собой замену человека, результат его душевной опустошенности.
Коллежский ассесор Ковалев переводит свой чин на военный и называет себя майором Ковалевым. Он очень гордится своим положением.
Но у майора (в сущности говоря, коллежского ассесора) Ковалева убежал нос.
Нос ходит по улице. Нос оделся в мундир и присвоил себе звание статского советника.
Нос – деталь человека – вытесняет человека уже сюжетно. Майор бегает за статским советником и доказывает, что тот его часть, но нос неприступен и говорит, что они даже служат, судя по петличкам, в разных ведомствах. Нос в мундире не представим. Это шутка, но в то же время в этой шутке показана раздвоенность человека. Нос – своеобразный двойник Ковалева.
Может быть, из всех двойников мира Достоевский больше всего вспоминал "Нос" Гоголя.
Неполноценность человека, погоня за самим собой, ощущение, что ты сам себе не по носу, и петербургский пейзаж в гоголевской повести могли показать Достоевскому путь к странному двойнику, с которым встретился Голядкин, – ободранный, обнаженный, лишенный всего душевного человек.
Встреча произошла на берегу набережной Фонтанки. На набережной Невы в тумане около Исаакиевского моста Иван Яковлевич, цирюльник, который, может быть, был виноват в потере носа ассесором Ковалевым, бросил этот нос, завернутый в тряпочку, в реку, но был при этом злодеянии застигнут полицией.
Но двойник у Достоевского злодей и интриган. В то же время это злодейство является осуществлением тайных намерений Голядкина-старшего.
Человек раздвоен на самого себя и на свои тайные намерения.
Очень интересно построена тема двойника у Стивенсона в романе "История доктора Джекиля и Листера Гайда".
Существует добродетельный человек, может быть, несколько самоуверенный. Он изобретает эликсир, его превращающий.
Само средство дано совершенно условно, но при помощи этого снадобья Стивенсон показывает, как из добродетельного человека, как из пещер, появляется злобный карлик-двойник; он почти не помнит человека, из которого он вышел. То "я" для него – пещера, в которой укрывается злодей, но в то же время эти двое людей единство.
Внутренняя чернота и человеконенавистничество так называемого "добродетельного" человека даны в его двойнике.
Двойник подчеркнуто не похож на своего партнера, но он его второе "я".
У одного из любимых писателей Достоевского – Эдгара По – иное толкование темы двойника. Молодой человек опускается, играет в карты, шулерничает. Его преследует знакомый. Он убивает своего врага и в последний момент видит, что убил самого себя ("Вильям Вильмонд").
Можно противопоставить человека его портрету. Человек живет, и жизнь его изменяется, но сам человек, остается внешне неизменным, – стареет его портрет.
Так сделал Оскар Уайльд.
Тема двойника в разное время используется по-разному. Способ противопоставления как будто совпадает, но случаи противопоставления не связаны непосредственно друг с другом.
В ряде случаев реальная жизнь, то есть жизнь частная, конкретная, один раз случающаяся, сопоставляется с романтическим обобщением.
Существует треугольник: женщина Коломбина, ее неудачный любовник Пьеро и Арлекин – разлучник. Все это так давно существует в литературе, что потеряло реальность. Но эта тема может быть восстановлена, подтверждена тем, что она продолжает существовать. Так сделано в опере "Паяцы".
Перейдем к еще более сложным примерам. Блок в стихотворении 1903 года пишет о Коломбине и называет все стихотворение "Двойник". В стихотворении упоминается Арлекин.
На эту же тему в этом же году он пишет стихотворение уже без Арлекина: двойник поэта – "стареющий юноша", это снящаяся человеку его молодость, это ирония человека к самому себе:
Вдруг – он улыбнулся нахально, -
И нет близ меня никого…
Знаком этот образ печальный,
И где-то я видел его…
Быть может, себя самого
Я встретил на глади зеркальной?
Не нужно думать, что эта тема исчерпана. В искусстве часто новое осуществляется старым. У Маяковского встречается тема двойника в поэме "Про это".
Там у поэта несколько "двойников", Один дан в "Романсе":
Мальчик шел, в закат глаза уставя…
Про героя романса поэт говорит:
До чего же
на меня похож!
И в печатном тексте делает на полях книги примечание: "Ничего не поделаешь".
Второй двойник идет сразу за первым. Поэт вспоминает самого себя таким, каким он себя видел в поэме "Человек", – поэма была написана в 1917 году.
В той поэме поэт воскресал и возвращался в Петербург : он попадает на мост.
Был этот блеск,
и это
тогда
называлось Невою…
Поэма "Про это" была закончена в феврале 1923 года. В ней описывается человек над Невой.
Ну что ж, товарищ!
Тому еще хуже -
семь лет он вот в это же смотрит
с моста…
Мимо похожего на себя поэт прошел около заставы.
Мимо самого себя, стоящего на мосту, закрепленного поэзией, поэт проходит в новой поэме.
В поэме "Про это", оставаясь самим собой, поэт контролирует и поэтически проверяет своих двойников. Себя, ревнующего, он не переодевает, а превращает в медведя так, как подушку превращает в льдину.
Образ медведя устойчив – он проходит через всю поэму, перекликается со звездой Большой Медведицы и переходит в стихотворение "Юбилейное", где ревность как будто уже убита, стала только обидой – шкурой медведя.
Стареет Чарли Чаплин. Стареет его лицо. Он оставляет свою прославленную маску и пишет сценарий "Огни рампы". В этой вещи показано, что человек пережил свою славу. Он не может нести ее и начинает выступать под чужим именем и не имея успеха.
Старый клоун влюбился в женщину-танцовщицу, которая больше не может танцевать. Он ставит с ней номер: она Коломбина, танцующая на столике. Но она любит другого, хотя хотела бы любить клоуна. Молодой соперник – композитор Арлекин. Старый клоун играет свою последнюю роль – эксцентрическую роль и наконец овладевает вниманием публики, находит себя, умирает среди эксцентриады, а Коломбина танцует.
Здесь второй план только процитирован в цирковом представлении, но он существует для облегчения восприятия основной темы. Он как бы эпиграф первого плана.
В искусстве старое существует, поэтому в искусстве нет призраков и часто то, что кажется мистикой, не мистика.
У Чаплина вторая тема, которая существует за темой несчастной любви старого клоуна, дана как вечная и непреодолимая.
Поэту-клоуну остается комическая смерть под аплодисменты публики. Он может себе вернуть талант, но не счастье.
Прошлое в революционной поэзии преодолевается.
Двойник Блока – это то в личности поэта, от чего он хочет отделиться.
Двойники в поэмах Маяковского тоже как бы отложились в его прошлом. Он хочет исправить и сделать счастливее то, что уже частично в нем самом отжило, хотя и не до конца.
"Облако в штанах" Маяковского первоначально носило название "Тринадцатый апостол".
Этот тринадцатый апостол изменял дело первых двенадцати и хотел уничтожить пропахшего ладаном бога.
В "Двенадцати" Блока впереди идет Христос; как будто старая тема сохранена.
Но красногвардейцев двенадцать: они замена двенадцати апостолов. И пускай Христос идет впереди – все равно он стал только тенью других двенадцати.
Двойник Достоевского – самый простой, печальный и безнадежный вариант двойника.
Два героя ничем друг от друга не отличаются.
Чиновник-неудачник вымыслил самого себя такого же, какой он есть, с теми же целями, но удачника.
Это отсутствие идеала, отказ в движении вперед означают конченость данного героя: автор его уже и не жалеет, хотя отмечает в нем черты человеческого страдания.
II
Предварианты романов Достоевского иногда настолько сильно отличаются от осуществленных произведений, что часто трудно точно определить, к которому из романов относится данный предвариант.
Но печатные тексты уже нашедших свое выражение произведений Достоевского обычно изменяются мало.
"Бедные люди" подверглись стилистической правке, но главным образом в сторону сокращения количества уменьшительных слов и тем самым в сторону приближения языка Макара Девушкина к общелитературному языку.
История текстов "Двойника" сложнее. Эта повесть в печатных текстах претерпела наибольшее изменение, может быть, потому, что Достоевский считал ее свой неудачей, дорожа замыслом произведения.
В "Дневнике писателя" за 1877 год Достоевский пишет о "Двойнике": "Повесть эта мне положительно не удалась, но идея была довольно светлая, и серьезнее этой идеи я никогда ничего в литературе не производил. Но форма этой повести мне не удалась совершенно. Я сильно исправил ее потом, лет пятнадцать спустя, для тогдашнего "Общего собрания" моих сочинений, но и тогда опять убедился, что эта вещь совсем неудавшаяся, и если б я теперь принялся за эту идею и изложил ее вновь, то взял бы совсем другую форму; но в 46-м году этой формы я не нашел и повести не осилил".