Иона Овсеич наклонился к председателю, шепнул несколько слов, Клава Ивановна в ответ кивнула головой, велела всем замолчать и объявила:
- Поступило предложение назначить комиссию. Ставлю на голосование.
- Зачем голосовать? - развел руками Котляр. - Вы хотите комиссию - делайте комиссию.
- Тебя никто не спрашивает, - мотнула головой Клава Ивановна - Мы сами знаем, что нам делать, а хочешь ты или не хочешь, твое дело маленькое.
Все, включая самого Котляра, были за комиссию, против - один, Ефим Граник. Он встал, высоко поднял руку, чтобы все хорошо видели, и держал, пока мадам Малая не приказала:
- Сядь на место и не смеши людей.
Собрание поручило президиуму подготовить список, товарищ Дегтярь тут же поднялся и внес предложение избрать комиссию в составе трех человек, а именно: председатель - инженер Лапидис, члены - сантехник Хомицкий и доктор Ланда, ответственный за исполнение - Малая, Клава Ивановна. Голосовать можно поименно или списочно - как пожелает масса. Клава Ивановна сказала, здесь чужих нету, каждую кандидатуру знают в лицо, так что нет смысла поименно.
Проголосовали список в целом. В этот раз все были за, воздержался один: Ефим Граник.
Поскольку комиссия была утверждена, а время затянулось, председатель, посовещавшись с товарищем Дегтярем, внесла предложение прекратить дальнейшие прения и дать заключительное слово докладчику. Иона Овсеич уже подошел к трибуне, но в это время инженер Лапидис закричал с места, что заявляет решительный самоотвод.
- Вспомнил! - возмутилась Клава Ивановна. - Дома своей жене будешь заявлять отвод, а здесь тебе народ доверил, и скажи спасибо.
- При чем тут доверие! - крикнул в ответ Лапидис. - У меня круглый год командировки, я неделями дома не ночую.
- Где ты ночуешь, это твое личное дело, а раз масса тебе доверила, ты должен гордиться, - сказала мадам Малая, и весь зал поддержал ее, потому что у каждого есть свои личные дела, а если так рассуждать, то для общественной работы надо будет специально нанимать каких-то людей.
- Самоотвод не принимается, - повторила мадам Малая и предупредила инженера Лапидиса, что у собрания может лопнуть терпение, а обращаться по месту его службы - это лишняя трата времени и никому не нужно.
Лапидис наклонил голову, как задиристый бычок, однако было ясно, что подходящий момент для самоотвода упущен и теперь своей настойчивостью можно вызвать только протест и справедливое возмущение.
- Ладно, - сдался Лапидис, - ваша взяла.
Клава Ивановна одобрительно кивнула головой, однако в словах чувствовалась осторожность:
- Еще посмотрим, как ты докажешь на деле.
- Докажет! - весело произнес Иона Овсеич. - Лапидис не такой человек, чтобы отлынивать. А сейчас позвольте мне от имени домоправления, актива и общественности двора выразить благодарность товарищу Гранику, Ефиму Лазаревичу, за добросовестную работу по подготовке объявления, а также выразить уверенность, что и впредь он будет участвовать в художественном оформлении всех мероприятий по линии политмассовой работы.
Товарищ Дегтярь сделал Гранику знак подойти к трибуне, чтобы лично пожать руку, однако, от волнения и полной растерянности, тот направился прямо в противоположную сторону - к выходу. Люди засмеялись, дали ему возможность сделать несколько шагов к дверям, а там взяли за плечи и повернули обратно. Потом, уже возле трибуны, когда товарищ Дегтярь протянул обе руки, все увидели, что у Ефима на глазах слезы, засмеялись еще веселее и захлопали.
- Честное благородное слово, честное благородное слово! - повторял Ефим, а Иона Овсеич обеими своими руками крепко жал ему руку и не выпускал.
- А где твоя Соня? - спросила мадам Малая. - Когда целый день сидишь дома или в синагоге и больше разговариваешь с богом, чем с людьми, не знаешь, что делается на белом свете, а так бы она сейчас увидела своими глазами, какой у нее муж.
Ефим вытер ладонями слезы, повернулся лицом к людям и сказал:
- Мой папа был маляр. В пятнадцатом году, когда красили фронтон на четвертом этаже, Екатерининская, дом номер три, он упал с люльки на каменный тротуар и больше не поднялся. В этот день я работал с папой и видел своими глазами. А теперь публика объявляет мне благодарность за лист бумаги, который любой мог бы нарисовать не хуже меня. Честное благородное слово, зайдите к Гранику днем, вечером, ночью, когда хотите, я буду ждать.
Товарищ Дегтярь вышел вперед, опять пожал Ефиму руку, за ним по очереди весь рабочий президиум - мадам Малая, доктор Ланда, Степа Хомицкий и Дина Варгафтик.
- А теперь, - сказал Иона Овсеич, - перейдем к заключительному слову. Собственно говоря, выступления наших товарищей и то, что здесь происходит у всех на глазах, есть самое лучшее заключительное слово, но подведем еще одно, последнее резюме. Как говорится, маслом каши не испортишь. Сегодня мы имеем новую Конституцию. Это всемирно-исторический документ, трактующий просто и сжато, почти в протокольном стиле, так, чтобы мог понимать каждый рабочий и крестьянин не только у нас, но и там, за границей, о фактах освобождения трудящихся СССР от капиталистического рабства, а также о фактах победы в СССР самой развернутой, до конца последовательной демократии. Теперь, когда мутная волна фашизма оплевывает социалистическое движение рабочего класса и смешивает с грязью, новая Конституция СССР - самый грозный обвинительный акт против фашизма и полное доказательство, что социализм и демократия непобедимы!
Люди, все, как один, хотя никто не давал команды, встали и устроили овацию. Докладчик провозгласил одну за другой три здравицы - в честь товарища Сталина, партии и народа - и овация, которая пошла на спад, снова поднялась на первоначальную высоту, даже выше.
Клава Ивановна подошла к Степе, шепнула на ухо, он наклонился, вытащил из-под стола синий ящик, задвинул сбоку ручку и передал ей. Теперь уже ясно было видно, что это патефон, тем не менее, когда он заиграл, люди были поражены: музыка была как из громкоговорителя. Клава Ивановна и Степа улыбались, потому что про микрофон и динамики знали только они двое, даже Дегтярь и другие члены президиума не знали.
Сначала, пока были слова про черного барона и белые армии, люди только слушали, потом они стали шевелить губами, потом запели громко, и, когда подошли последние слова, человеческие голоса уже покрыли патефон и динамики. Потом пластинка кончилась, мадам Малая сделала руками, как дирижер, и люди повторили, без музыки, эти слова: и все должны мы неудержимо идти в последний смертный бой!
II
Комиссия под председательством инженера Лапидиса провела тщательное обследование квартиры Иосифа Котляра, а также вредного влияния, которое, по заявлению жилицы Варгафтик, производит его гвоздильная машина на жилой фонд. По единодушному заключению комиссии, упомянутая гвоздильная машина не производит никакого разрушительного влияния как на смежные квартиры, так и на здание в целом. В силу этого, инвалид гражданской войны, бывший красный партизан Иосиф Котляр может продолжать свой домашний промысел с одним, однако, условием: настелить под машину достаточный слой войлока или другой амортизирующей среды, чтобы свести до минимума вибрацию, когда машина выбрасывает готовый гвоздь. Что касается сырья, то есть проволоки-катанки, здесь никаких нарушений не обнаружено, если не считать того факта, что само производство допускает нерентабельную утилизацию отходов.
- Что значит нерентабельную утилизацию? - спросила ответственный за исполнение товарищ Малая.
Инженер Лапидис, имеющий два высших образования, строителя и экономиста, сказал, что вопрос о рентабельности и нерентабельности - очень сложный вопрос, без арифмометра здесь не обойтись, и поэтому комиссия не входила в детали.
- Допустим, - нахмурилась мадам Малая. - Но там, на производстве, ты поставил в известность кого надо, или просто сделал: два пишем, три в уме?
Нет, ухмыльнулся Лапидис, он не сделал два пишем, три в уме, но спасибо тоже не получил, наоборот, сказали, пшел вон, своих умников, как вшей у цыгана, не знаем, куда девать.
- И правильно сказали, - подхватила мадам Малая, - надо не слова говорить, а составить акт и положить на стол.
- Что написано пером - не вырубишь топором, - сказал Лапидис.
- Нет, - провела пальцем Клава Ивановна, - ты мне зубы не заговаривай, нам голая проформа не нужна. Если все будут рассуждать, как экономист Лапидис, мы еще через двадцать лет не построим коммунизм. Я вижу, придется посидеть вдвоем, а то у тебя есть привычка тянуть, пока архангел не заиграет на трубе.
- Вдвоем - это хорошо: больше порядка, - поддержал Лапидис.
- Ладно, ладно, - похлопала по плечу Клава Ивановна, - не подхалимничай: мы знаем, что ты умеешь.
Лапидис не обиделся: все, и сама мадам Малая, хорошо знали, что он не умеет подхалимничать.
Через шестидневку Лапидис сам пришел в домком и напомнил, что мадам Малая обещала посидеть с ним вдвоем.
- О! - воскликнула Клава Ивановна. - Я так и знала, что ты придешь как раз когда не надо. Я сейчас не имею времени заниматься твоим делом.
- Моим? Почему моим? - пожал плечами Лапидис, тут же повернулся и сделал рукой адье.
- Подожди, - окликнула мадам Малая. - Сядь, и слушай, что тебе говорят. Есть указание расширить форпост за счет дворовой прачечной, чтобы наши дети имели где играть, а не бегали, как беспризорники. Надо снести капитальную стенку, пробить окно и устроить вентиляцию. Ты должен сделать проект, чтобы мы через десять дней могли утвердить.
- Я? - удивился Лапидис. - Почему я? Пусть делают те, кому положено, кто за это деньги получает.