Степан Хомицкий и доктор Ланда, которые послужили материалом для конкретного примера, переглянулись, Степан чуть-чуть свысока, хотя чувствовалось, что сдерживается, невольно, просто по-человечески, хотелось даже немножко пожалеть доктора Ланду, однако спустя минуту ситуация заметно переменилась: докладчик объявил во всеуслышание, что хотя интеллигенция не класс, а прослойка, но она пользуется такими же правами, как рабочие и крестьяне, во всех сферах хозяйственной, политической и культурной жизни страны. Теперь доктор Ланда вполне мог взять реванш, и никто бы за это не судил его, однако он держался по-прежнему, как еще до разъяснения, тихо и скромно.
У третьей категории поправок был и другой очень важный пункт - насчет права каждой республики свободно выйти из СССР. Авторы поправки предлагали исключить статью семнадцатую из Конституции на том основании, что она предоставляет каждой республике право выхода, а практического значения это не имеет, так как никто и никогда выйти из состава СССР не захочет.
- Наоборот, - вставила мадам Малая, - другие страны еще будут просить, чтобы им разрешили войти.
- Это правильно, - Иона Овсеич поднял палец и улыбнулся, - но настоящая демократия требует, чтобы право, которое принадлежит вам, так и принадлежало, а хотите вы им пользоваться или нет - это уже ваше личное дело.
- Нет, - стояла на своем Клава Ивановна, - когда тебе дают то, что тебе не нужно, в конце концов начинаешь думать, а вдруг пригодится.
- Нет, - решительно возразил товарищ Дегтярь, - так может рассуждать одна отдельно взятая личность, а целая республика, в которой миллион или десять миллионов населения, так рассуждать не может. Следовательно, надо поступать, как требует настоящая демократия, потому что миллион или десять миллионов человек не могут все сойти с ума в один момент.
Ответ товарища Дегтяря получил стопроцентную поддержку, и мадам Малая сказала: хорошо, она сдается, но к этому вопросу она еще вернется в личном порядке.
Теперь, объявил докладчик, он дошел уже почти до самого конца и остается только отметить факт всемирно-исторического значения новой Конституции, а именно: то, о чем мечтали и продолжают мечтать миллионы людей в капиталистических странах, уже осуществлено в СССР, и, наряду с этим, приятно, радостно знать, что кровь, обильно пролитая нашими людьми, не прошла даром.
Произнеся заключительные слова, товарищ Дегтярь громко захлопал, вытянув руки в сторону зала, Ефим Граник сложил ладони рупором и закричал "браво! браво!", но тут же его голос перекрыло могучее, как будто люди шли в атаку, "ура!".
Когда овация пошла на спад, Клава Ивановна сообщила, что поступило предложение направить приветствие в Москву, Кремль, товарищу Сталину. Последние слова покрыл новый взрыв аплодисментов, но эти слова можно было вообще не произносить, потому что они прозвучали в душе у каждого еще до того, как мадам Малая открыла рот, чтобы произнести их вслух.
Аплодисменты означали полное одобрение новой Конституции и предложения насчет телеграммы. В связи с этим появилась возможность перейти к следующему пункту повестки дня: вопросы и выступления по докладу. Что касается вопросов, объяснила Клава Ивановна, они могут быть самые разные, так как Конституция охватывает все стороны международной и внутренней жизни СССР.
Первый поднялся для вопроса Ефим Граник, и хотя ничего особенно смешного в этом не было, люди смеялись, потому что заранее предвидели: первый вопрос будет у Ефима Граника.
- Товарищ докладчик, новая Конституция, а также закон разрешают единоличникам и колхозникам держать как свою корову, так домашнюю птицу. Для этого у них имеются разные помещения - сарай, курятник, хлев и другие. А я имею право держать свою корову? Если да, кто должен обеспечить меня хлевом?
Иона Овсеич выждал полминуты и, убедясь, что вопрос изложен полностью, пожал плечами:
- А зачем тебе жить в хлеву? У тебя есть солнечная комната и прихожая.
Люди весело переглянулись, а Ланда сказал, что он, как врач, не дает соседу санкцию на проживание в хлеву.
- Я не про себя говорю, - возмутился Граник, - я говорю про свою корову.
- Мы не знали, что у тебя есть корова, - удивился Иона Овсеич. - А в финотделе она зарегистрирована? Или ты будешь пить даром молоко, а налоги пусть платят другие?
- Ефим не дурак, - подмигнул Степа, - корова хочет давать молоко, пусть платит налоги.
- Но он же записал корову на свое имя, - возразил Иона Овсеич.
- Что за глупости! - опять возмутился Граник. - Как я могу платить налоги за корову, которой у меня нет.
Иона Овсеич наклонил голову и прищурил правый глаз:
- А зачем же тебе хлев для коровы, которой у тебя нет?
- Ладно, - сказала мадам Малая, - садись, Граник, на место и не выскакивай со своими глупостями. Купишь себе корову - построим для нее гараж на чердаке. Товарищи, у кого еще вопросы? Если такие вопросы, как у Граника, лучше не задавать.
На это предупреждение Степа Хомицкий возразил, что трубу, когда хочешь узнать, где она забилась, надо сперва простукать, продрать проволокой или посмотреть на свет. Так и вопрос: надо сначала вытащить его на свет, а тогда будет видно, глупый он или умный.
Сравнение было очень удачное, люди одобрили, послышалось веселое оживление, но Клава Ивановна одернула и напомнила, что здесь идет серьезная работа, а не вечер развлечений.
Граник сделал Степе воздушный поцелуй, однако в этот раз никто не обратил внимания, ибо каждый хорошо понимал: смех, который мешает делу, это уже не смех, а что-то другое.
Слово взял доктор Ланда.
- Товарищи, - сказал он, - если сравнить, как была организована медицина у нас в Одессе до революции и в настоящее время, то традиционные противопоставления день и ночь, земля и небо, черное и белое ровным счетом ничего не скажут нам. Здесь нужны факты и цифры, цифры и факты. Вы знаете, я работаю по кожным болезням и другим, дерматолог-венеролог, как принято говорить среди специалистов. В связи с этим могу с полной ответственностью заявить: если бы я сказал, что некоторые болезни сократились в пять раз, то вы имеете законное право умножить это число еще на три, а в некоторых случаях и на все пять. Если же взять данные в процентном отношении, то мы получим такие мизерные цифры, что их днем под микроскопом не увидишь, а микроскоп такая вещь, что на площади величиной с обыкновенную копейку можно увидеть одним глазом миллион микробов сразу. - Люди ахнули, доктор Ланда немного подождал и повторил: - Да, миллион. И удивляться здесь не надо, ибо за годы советской власти наука сделала такие успехи, что миллион в данном случае нас уже не устраивает - нужно десять миллионов, сто миллионов!
Люди опять ахнули, доктор Ланда собрался привести новые примеры из области медицины, но его перебил Иона Овсеич:
- Доктор Ланда, уточните людям, как и почему вы отказались от частной практики.
- Почему я отказался от частной практики? - машинально повторил доктор.
- Да, - сказал Дегтярь, - со стороны можно подумать, что отказ произошел из-за крутого сокращения клиентов по вашей специальности, а не по собственному желанию.
- Нет, - сказал доктор, - такое впечатление было бы в корне ошибочным. Во первых, хотя пациентов по нашему профилю стало раз в десять меньше, нельзя забывать, что до сих пор имеется еще известная нехватка специалистов, которая досталась нам в наследство от старого режима. Во-вторых, отказываясь от частной практики, я не интересовался статистикой: к этому времени я уже полностью осознал, что медицинская помощь должна быть бесплатной, а наличие частной практики помогало сохранить старый взгляд на медицину - чем лечение дороже, тем оно лучше. А от сюда вытекало, что остается прежнее неравенство среди больных: заплатишь - выздоровеешь, не заплатишь - ищи попа, раввина или ксендза, кто тебе больше нравится.
Последние слова доктора люди встретили смехом и аплодисментами, а мадам Малая открыто похвалила его:
- Молодец, Ланда. Можешь продолжать.
- В Одессе до революции был такой градоначальник, по фамилии Толмачев, пожилые люди, наверное, помнят. Про этого Толмачева сам граф Витте, который тоже был хороший эксплуататор, говорил, - доктор вынул из кармана очки, протер, но не надел их, - что он абсолютно не выполнял законы, он просто начхал на законы и вмешивался во все дела, не только государственные, общественные, но и частные, приватные, как называли раньше. К чему я это говорю? Я говорю к тому, что в то же время на Пересыпи, например, совсем не было водопровода, а когда понадобилось пятьдесят тысяч рублей для его укладки, городская дума отказалась наотрез. Еще хуже обстояло с освещением, но гласный думы, некий Донцов, без зазрения совести от ветил: "Пересыпи свет не нужен - там живут рабочие". Вот как относились к трудовому человеку так называемые "отцы города" - что же говорить про остальных!
- Товарищ председатель, - Иона Овсеич поднял руку, - разрешите один вопрос к выступающему. У отца доктора Ланды был двухэтажный дом в Треугольном переулке, кроме того, они держали мануфактурный магазин на Александровской. Хотелось бы услышать, куда девалась эта не движимая собственность после революции.
- А куда она могла деваться? - пожал плечами Хомицкий. - Где стояла, там и стоит.
- Хомицкий, - нахмурился Иона Овсеич, - толмач нам не нужен. Доктор Ланда понял меня.
- Понял, - кивнул доктор. - Насчет дома я скажу сразу: когда пришли уполномоченные, чтобы передать его коммунхозу, отец согласился немедленно.
- Вы имеете в виду, - перебил товарищ Дегтярь, - он не стал чинить сопротивления представителям советской власти.