Вакцина, таким образом, была приравнена к бессмертным произведениям. Хотя от поэм и живописных полотен судьбы людей непосредственно не зависят.
- Справедливости ради, хочу возразить, - сказал Андрей председателю. - Вакцина не нуждается в совершенствовании.
- Мы верим исключительно фактам.
- Все равно, справедливости ради, не могу согласиться. Вполне согласиться… Мы доисследуем, доработаем, но, надеюсь, гораздо быстрее.
- Во всем, что касается человеческого здоровья, нужны гарантии, а не надежды. После такой осечки гонку устраивать мы не станем. Представляете, какая на нас ответственность! Испытывать будем дольше и тщательней. Сначала опять на животных, а после - опять на вас. И на других людях. Соберем авторитетные отзывы… Речь, снова напомню, идет о жизнях!
На улице, за углом, его ждала Эсмеральда.
- Ты? Пришла? - Влюбленным свойственно задавать бессмысленные вопросы. Крах первого испытания перестал иметь для него решающее значение. - Ты здесь?
- Поверь, не могла дожидаться дома. Вытерпеть не могла… Ну и как?
- Оказалось, я болен.
- Чем?
- Гриппом в тяжелой форме.
- Неправда! Не может этого быть.
- Увы… Но раз ты пришла…
- И у меня, представь, уж который день высокая температура. Значит, тоже больна. А тогда, неделю назад, поверь мне, была совершенно здорова.
Он ей не поверил. Но сказал:
- Да, конечно. Вероятно, я тебя заразил.
Болезнь возбуждала эмоции и воспаляла рассудок.
- Я обожаю тебя… с седьмого класса, - признался он.
- Я знаю это с седьмого класса.
- Откуда?
- Потому что от меня погибала вся мужская половина этого класса. Да и мужская половина всей школы.
- Значит, я затерялся в толпе?
- Как ты мог затеряться? Самый талантливый и перспективный! Я перед тобою благоговела. Впрочем, тоже как и все остальные. Получается, что тобой восхищалась вся школа, а мною лишь мужская ее часть. Ты меня превзошел.
- Справедливости ради, хочу возразить!
- Возражать женщине? - скокетничала она.
- Я грезил, чтоб ты просто меня замечала. И когда-нибудь… хоть ненадолго ко мне пришла. Просто так, но одна…
- А я явилась на целый день. И, коли захочешь, то и на всю ночь. Муж в зарубежной командировке. Пошловато звучит, но так…
Называть Георгия мужем, будто он был незнаком Андрею, ей казалось приличнее и невинней.
- А если он позвонит домой? Поздно вечером… или ночью?
Андрей привык беспокоиться о других даже в ущерб себе.
- Коли он позвонит, автоответчик доложит, что я у сестры на даче. Там нет телефона… И давай отвлечемся! А то это начинает походить на сюжеты затасканных анекдотов. Но сюжет анекдота в реальности может стать и трагедией. Давай лучше выпьем… за доведение твоей вакцины до совершенства!
Температура была сильно повышена у обоих. Коньяк еще более возбуждал обстановку.
- Поверь, я обманываю мужа впервые, - прошептала она. И погромче добавила: - Чтобы наша с тобой совесть не так пострадала, надо самортизировать… - Она объединила две их разные совести. - Наш долг ослабить свой жестокий удар. - Накануне он уже слышал это. Но она настаивала: - Надо смягчить…
- Каким образом? Подскажи.
- С ходу не сообразить. Не придумать! Хотя вот например… Первое, что пришло в голову… Муж ведь тоже изобретал, провел кучу исследований. И кое-что, поверь, тебе пригодится. Так возьми Георгия в соавторы. А? - Она назвала мужа по имени, чего требовало соавторство. - Если б вакцину, разумеется, приняли сразу, я бы не заикнулась… Но в процессе усовершенствования он будет тебе полезен. Объяснишь комиссии, что вы сплотили усилия. На последнем этапе… Не в деньгах, не в премии, поверь мне, суть. Нет, в другом… Это бы очень подняло научное реноме Георгия! И я бы чувствовала себя не такой грешной… - Она, как и прежде, приводила карьерные данные мужа в соответствие с его физическими чемпионскими данными.
Андрей будто очнулся:
- Справедливости ради, не могу согласиться… Что скажут мои сотрудники? Они сочтут это несправедливым. А я их отношением дорожу.
- Их отношением? А моим?
- Оно вообще дороже всего…
Нередко она подражала литературным героям. То, что некоторые сомнительные ее поступки совпадали с поступками известных, хоть и не вполне положительных персонажей, словно оправдывало Эсмеральду в ее же глазах: так поступают в книгах!
На этот раз она следовала опыту Шурочки, жены поручика Николаева из купринского "Поединка". Та обманула влюбленного подпоручика Ромашова, убедила его, что муж не выстрелит в него на дуэли. Ромашов поверил, а супруг в него выстрелил.
Шурочка мужа ненавидела и действовала только во имя себя самой. А Эсмеральда мужа любила… И поэтому в собственных глазах выглядела бескорыстней и благородней. Она всегда отыскивала для себя нравственные поблажки.
Шурочка пожертвовала одной жизнью ради карьеры мужа и своего благоденствия. А чем не побоялась пожертвовать Эсмеральда? Тревожащие вопросы она близко не подпускала.
Грипп, наверно, предвидя свою кончину, заторопился. В его распоряжении времени оставалось немного: вакцина, объявленная результатом соавторства и в муках, наконец, утвержденная, уже отправилась в производство. Грипп озверел… И администрация города сообщила:
"За последние месяцы эпидемия охватила более половины городского населения и перешла в пандемию. Имеются летальные исходы. Среди умерших двое детей. Зафиксировано много опасных и опаснейших осложнений".
Но в отношениях Андрея и Эсмеральды осложнений в ту пору не возникало. Он обманывался? Не ведал, что на самом деле произошло? Ведал, должно быть… Но что-то оказалось сильнее того понимания. "Справедливости ради, хочу возразить… Справедливости ради, не могу согласиться…" Он не возразил и сумел согласиться. Страсть, не оглянувшись, перешагнула через справедливость и через характер.
1998 г.
МЕРТВОЕ МОРЕ
Передо мной было Мертвое море. Совсем мертвое: без подводных растений, без рыбьей суеты, без малейшего внутреннего движения. Засоленная, словно забальзамированная жизнь… Такою была и моя. Или, точнее, стала. Я пытался - в который уж раз! - представить себе, как и почему это произошло.
- Ты слишком часто отсутствуешь на земле, - усмешливо предупредил меня как-то приятель не ради заботы, а ради забавы. - Но именно на ней, на земле, все грешное и случается.
"В мое отсутствие?" - молча спросил я себя самого. И сам себе не ответил.
Жанна не терпела ничего, казавшегося ей банальным: ни одежды, ни фраз. Ни поступков… Потому мы и не вступили в законный брак: это бы выглядело ветхой обычностью.
Она работала гидом в московском музее - и привыкла к прекрасному. Коим я не являлся… Она была из тех женщин, для которых внутренние качества решающего значения не имеют, поскольку их способны прикрыть качества внешние. Но я все же, преодолев фасад и витрину, разглядел: Жанну одолевала страсть приобщаться к чему-нибудь сверхъестественному. В том числе к полотнам и скульптурам, которые по размеру иногда умещались на скромном и даже ничтожном пространстве, но не умещались в восторженном сознании человечества. Со временем я приметил, что Жанну больше потрясали не сами творения и не те, что их воспаленно оценивали, а те, что приценивались. И на аукционах шедевры приобретали…
Именем своим - Жанна! - она тоже приобщилась… к исторической личности, которая одной, определенной стране вроде уже не принадлежала, так как символы не имеют гражданства. Поначалу и профессия моя тоже ее потрясала. Та профессия представлялась Жанне не романтичной, как многим другим, а загадочной.
- Это просто работа, - привычно не согласился я.
Я не стал объяснять, что шоферу вести переполненный автобус гораздо опаснее. В отличие от меня он окружен и стиснут другими машинами. Так, как и всегда в жизни: одни сзади, другие же - впереди. Те, что сзади, следуя человеческим нравам, пытаются обогнать. Но прежде, чем обогнать, приходится поравняться. И некое время противоборствовать, находясь рядом. Это тоже, как в человеческих отношениях: самая рискованная ситуация. Ее не доверишь автопилоту, а вернее, "авторулю". Я не стал огорчать Жанну: "Пусть думает, что гигантское воздушное чудище, смахивающее на доисторических земных обитателей, отрывается от взлетной полосы не могуществом техники, а лишь могуществом моей смелости и моего искусства. Они чудились ей таинственными. Пусть заблуждается… мне на пользу!"
- Мир состоит из пассажиров, которые с твоей помощью могут взмыть! - восторгалась она. - Если слово "пассажир" произошло от "пассажа", то главный их пассаж - всего лишь пристегнуться ремнями.
- Я тоже пристегиваюсь.
- Но ты - к небу! А они - к пронумерованным креслам.
Тогда она любила… Меня или мою "исключительность"? Кто знает?
Людей чаще всего восхищает то, на что они не способны. Жанна боялась высоты: воздушным лайнерам она предпочитала морские, а еще более - обыкновенный наземный транспорт. Она опасалась лифтов, которые могли застрять, повиснув над пустотой.
Мы, кстати, и познакомились с ней, застряв между двумя этажами. Деваться было некуда. Волею судьбы мы сразу, без подготовки, оказались наедине. Сперва она лишилась голоса. Но я понемногу хладнокровием своим вернул ей дар речи… и возможность вновь сделаться женщиной.
- Мне с вами спокойно, - сказала она. И неспокойно прильнула, как бы продолжая искать спасения. А потом, также вдруг, принялась целовать меня… в знак благодарности.
- Я полюбила тебя за то, что ты лишил меня страха, - впоследствии не раз говорила она.