Забулькал графин. Тощий мужчина отпил глоток и обернулся к президиуму. На какие-то секунды обернулся, и Андрей сразу заметил: на стареньком кителе - орден Ленина, три ордена Красного Знамени и медалей - сплошной слиток.
- А посмотрю назад, - осевшим голосом продолжал мужчина, - посмотрю назад - ребят наших все меньше и меньше. На первой встрече, в пятьдесят пятом, восемнадцать человек сидели в президиуме, а сейчас - десять. Только за этот год троих потеряли. А ведь придет день, когда кто-нибудь из нас и в зале-то останется один…
- Когда-нибудь вообще никого не останется! - заворочался на стуле прямо перед Андреем полный, с блестящей лысиной мужчина.
- Вообще ни одного участника войны, - уточнил профессорского вида старик в очках.
- Участник войны - понятие растяжимое. Всем досталось. А рабочий - не участник, по-вашему? Ну-ка, постой полсуток у станка с пустым животом… Да еще под бомбами…
- Правильно. Вот я и говорю, все военное поколение сходит на нет…
- А как же иначе - диалектика…
- Диалектика - оно верно, а вам не кажется, что вместе с человеком умирает и его время? Что самое главное в нашей биографии? Война…
- Вы хотите сказать, что вместе с последним участником войны умрет и память о войне?
- В какой-то степени - да. То, что останется в книгах и фильмах, - это уже вторичное, так сказать, отраженный свет. Одно дело - смотреть по телевизору фильм о блокадном голоде и попивать чаек с пирожным, а другое - самому делить на шестерых стограммовый кусочек хлеба. Одно дело - лежать под бомбами, а другое - читать про бомбежку под уютным торшером…
- Так затем и страдали, чтобы детям жизнь досталась посветлее и потеплее…
- Не спорю. А все же спасибо хотелось бы услышать и от правнуков. Будущая-то жизнь… рождена вчерашней смертью…
Председательствующий постучал по графину карандашиком - услышал спор этих двоих, - и они замолчали и сидели, насупившись, делая вид, что слушают выступавших, но, наверное, что-то мучило их обоих, потому что мужчина профессорского вида, не выдержав, опять заговорил:
- Вам не приходило в голову, что память поколений работает, как трансформатор? Главным образом понижающий напряжение. А хотелось бы с повышением.
- Но ток-то все равно бьет… - Лысый усмехнулся. - Вы же помните гражданскую войну, хотя родились в год ее окончания.
"Нет, пожалуй, лысый больше похож на профессора", - подумал Андрей.
- Так мы договоримся до того, что помним Бородинское сражение, - хитровато блеснул очками второй мужчина.
- А что? Помним! Люди уходят вроде бы поодиночке, а получается - целыми поколениями. Поротно и побатальонно, выполнив на этом свете свою боевую задачу… А знамена… - Лысый поискал глазами, повертел головой и вдруг обернулся к Андрею: - А знамена оставляем вот этим…
Андрей залился краской, опустил глаза.
Коренастый мужчина, едва выглядывающий из-за трибуны, рассказывал о каких-то пэтээрах, стрелявших по танкам, о том, как, переправившись через реку всем батальоном, они остались в живых на том берегу лишь втроем - и тут выяснилось, что третий не кто-нибудь, а вот этот самый лысый, минуту назад доказывавший свою причастность к Бородинской битве. Трудно было поверить, что эти люди, отяжеленные возрастом, бросались под танки, переплывали ледяные реки, бежали к рейхстагу по смертоносной площади. Андрею казалось, будто они рассказывали не о пережитом, а о прочитанном или виденном в кино.
Его взгляд намагниченно соприкоснулся со встречным из зрительного зала. Подавшись вперед, похожая на старенькую учительницу женщина во втором ряду с двумя блеснувшими на кофточке медалями долго не сводила с него глаз, но, приглядевшись, Андрей понял, что она смотрит как бы чуть-чуть мимо, и догадался, что ее интересует знамя. Она словно прощупывала, перебирала каждую складку и даже как будто шевелила губами, пыталась прочесть вышитую на знамени надпись; наверное, это было очень трудно - женщина щурилась и все больше высовывалась над плечами сидевших в первом ряду.
"Что это она?" - удивленно подумал Андрей.
А женщина, вдруг вскрикнув, вскочила с места и бегом бросилась к сцене. Споткнувшись, перескочив две ступеньки, она кинулась к знамени и, с глухим стуком упав на колени, схватила бахромистый край полотнища, прижалась к нему губами. Андрей услышал рыдание. Он хотел наклониться, помочь встать и уже было нагнулся, но что-то остановило его, и, цепенея от неловкости, от несуразности положения, в котором оказался, Андрей остался стоять как было положено по инструкции, по стойке "смирно".
Зал оледенело молчал. Молчал и сбитый с толку очередной оратор. Председательствующий подошел к женщине, взял ее под локоть, помог встать и, с неловкой улыбкой о чем-то спросив, усадил рядом.
- Товарищи! - сказал он, постучав по графину карандашиком. - Продолжим заседание. Ничего особенного… Просто человек узнал свое знамя…
Андрей вспомнил то, что по пути сюда замечал лишь мимолетно. Указатели воинских частей, расставленные в парке, вели не просто к полкам и дивизиям, а к знаменам. Ну да, к знаменам. Он же видел, как они вспыхивали, рдяно светились среди деревьев. Люди искали свои знамена.
И еще Андрей подумал о том, почему эти взрослые, пожилые люди, почти уже совсем старики, не стеснялись своих чувств. Почему им не стыдно слез… И почему эта встреча, такая внешне радостная встреча ветеранов дивизии, чем-то очень похожа на прощание… Да-да… Встречаясь, они и прощаются. Вот не пришли трое, сидевшие за этим столом в прошлом году… А эта женщина?! Что значит - узнала знамя? Когда и где она видела его последний раз? А поколения действительно уходят поротно, побатальонно?
- Продолжим!.. - опять постучал карандашиком председательствующий.
10
Задание командира роты было выполнено, и, прежде чем вернуться в роту, раздобревший Матюшин своей сержантской властью разрешил погулять, поразвлечься полчаса - не каждый день и даже не каждое увольнение удается попасть в парк культуры и отдыха.
Народу в парке прибавлялось. Толпы, несметные, как после футбольного матча, вливались в арку и, бурля, растекались по дорожкам. Воинские части, расквартированные на эстрадных площадках, в читальных павильонах и просто на зеленых лужайках, с каждым часом получали подкрепление, и уже не один, а несколько оркестров перекликались трубами, и то тут, то там возникающие песни перебивали одна другую.
Немного отстав, Андрей перешел ажурный мостик и влился в толпу, которая в странном, безмолвном любопытстве разглядывала что-то возле прицепленного на куст боярышника указателя стрелковой дивизии.
Андрей протиснулся дальше и увидел посреди толпы девушку. Она стояла, потупив глаза, словно чего-то смущаясь, а когда подняла их, очутившийся совсем близко Андрей успел перехватить ее темный, как ему показалось, с золотистыми искорками взгляд.
"Глаза с веснушками", - сразу подумал Андрей, но в этих глазах держалась какая-то очень взрослая дума, не соответствующая скуластенькому, со вздернутым носиком личику. Что-то девчоночье и одновременно мальчишечье было в ней, может, потому, что и пострижена она была "под мальчика" - светлые завитушки, наверное непослушные гребню, проявляли полную непокорную самостоятельность.
Глаза с веснушками словно бы вспыхнули от соприкосновения с человеком, нарушившим неподвижность толпы, и Андрей заметил, как, оживясь, они скользнули по необычной его форме, на мгновение задержались на аксельбантах и тут же словно погасли, потеряли всякую заинтересованность.
И только сейчас Андрей обратил внимание на то, что разглядывала толпа. Девушка прижимала к груди лист ватмана с приклеенной к нему фотографией. Наискось лист пересекала надпись, выведенная синим фломастером.
"Кто помнит?" - прочитал Андрей.
С фотографии, как бы через залитое дождем стекло, смотрел парень в гимнастерке и фуражке, чуть сдвинутой набекрень. Черты лица были размыты, только глаза остались черными, словно проникающими сквозь лист, и с них не слиняла та смешливость, которую много лет назад секундно перехватил и запечатлел объектив аппарата. Парень был примерно того же возраста, что и Андрей, и, если бы не военных времен форма, - солдат из соседнего взвода.
"Кто помнит? - было старательно выведено круглым девичьим почерком. - Рядовой отдельного лыжного батальона 20-й армии Сорокин Николай Иванович. Пропал без вести в декабре 1941 года, под Москвой".
Кто помнит?
Было что-то непонятное, неправдоподобное в этой девчонке, державшей фотографию бойца почти у груди, на ладонях, как держат икону. Было странно видеть девчонку в лакировках, снежно белевших на зеленой шелковистой траве, здесь, в парке, под искрящимся полуденным майским небом. При чем тут фотография? Кто он ей, Сорокин Николай, пропавший без вести где-то под Москвой? Почему спустя тридцать с лишним лет они очутились вместе?
"Наверное, отец", - предположил Андрей и тут же усомнился - не могло быть у этой восемнадцати - двадцатилетней девочки отца, воевавшего в ту войну. Она была, наверное, как и он, пятьдесят шестого, ну, пятьдесят седьмого года рождения.
Андрей хотел спросить ее, но почему-то оробел, смутился, отступил в толпу и стал прислушиваться к разговорам. Толпа приглядывалась, толпа вспоминала.
Рябоватый, в оспинках, как в горошинах, мужчина отставил прямую, негнущуюся ногу, склонил голову, всматривался:
- Сорокин… Сорокин… Был у нас во взводе один - Ванька Сорокин. Ох и наяривал на гармони! Особливо в тот вечер, как будто знал, что последний раз. Под Салтыковкой похоронили. Я потом к его матери заезжал…
Стоявший рядом мужчина в шляпе прищурился близоруко, пыхнул сигаретой: