В третий том Собрания сочинений вошла книга 2-ая романа "Тихий Дон".
Содержание:
Тихий Дон. Книга вторая 1
Часть четвертая 1
Часть пятая 37
Комментарии 76
Выходные данные 77
Примечания 77
Михаил Александрович Шолохов
Собрание сочинений в восьми томах
Том 3. Тихий Дон. Книга вторая
Тихий Дон. Книга вторая
Часть четвертая
Тысяча девятьсот шестнадцатый год. Октябрь. Ночь. Дождь и ветер. Полесье. Окопы над болотом, поросшим ольхой. Впереди проволочные заграждения. В окопах холодная слякоть. Меркло блестит мокрый щит наблюдателя. В землянках редкие огни. У входа в одну из офицерских землянок на минуту задержался приземистый офицер; скользя мокрыми пальцами по застежкам, он торопливо расстегнул шинель, стряхнул с воротника воду, наскоро вытер сапоги о втоптанный в грязь пучок соломы и только тогда толкнул дверь и, пригибаясь, вошел в землянку.
Желтый стяг света, падавшего от маленькой керосиновой лампы, маслено блеснул в лицо вошедшему. С дощатой кровати приподнялся офицер в распахнутой тужурке, провел рукою по всклокоченным седеющим волосам, зевнул.
- Дождь?
- Идет, - ответил гость и, раздевшись, повесил на гвоздь у входа шинель и обмякшую от влаги фуражку. - У вас тепло. Надышали.
- Мы недавно протопили. Скверно то, что выступает подпочвенная вода. Дождь, черти б его нюхали, выживает нас… а? Как вы думаете, Бунчук?
Потирая руки, Бунчук сгорбился, сел около печурки на корточки.
- Настил положите. В нашей землянке - красота: босым можно ходить. Где же Листницкий?
- Спит.
- Давно?
- Вернулся с обхода и лег.
- Будить пора?
- Валяйте. В шахматы поиграем.
Бунчук указательным пальцем смахнул с широких и густых бровей дождевую сырость, - не поднимая головы, тихонько окликнул:
- Евгений Николаевич!
- Спит, - вздохнул седоватый офицер.
- Евгений Николаевич!
- Ну? - Листницкий приподнялся на локте.
- В шахматы сыграем?
Листницкий свесил ноги, долго растирал розовой мягкой подушечкой ладони пухлую грудь.
К концу первой партии пришли офицеры пятой сотни - есаул Калмыков и сотник Чубов.
- Новость! - еще с порога крикнул Калмыков. - Полк, по всей вероятности, снимут.
- Откуда это? - недоверчиво улыбнулся седоватый подъесаул Меркулов.
- Не веришь, дядя Петя?
- Признаться, нет.
- По телефону передал командир батареи. Откуда он знает? Как же, ведь он вчера только из штаба дивизии.
- В баньке попариться не плохо бы.
Чубов, блаженно улыбаясь, сделал вид, будто хлещет себя по ягодицам веником. Меркулов засмеялся.
- В нашей землянке остается котел лишь поставить: воды хоть отбавляй.
- Мокро, мокро, хозяева, - брюзжал Калмыков, оглядывая бревенчатые стены и хлюпкий земляной пол.
- Болото под боком.
- Благодарите всевышнего, что сидите у болота, как у Христа за пазухой, - вмешался в разговор Бунчук. - На чистом наступают, а мы тут за неделю по обойме расстреливаем.
- Лучше наступать, чем гнить здесь заживо.
- Не для того держат казаков, дядя Петя, чтобы уничтожать их в атаках. Ты лицемерно наивничаешь.
- Для чего же - по-твоему?
- Правительство в нужный момент попытается, по старой привычке, опереться на плечо казака.
- Ересь несешь, - Калмыков махнул рукой.
- Как это - ересь?
- А так.
- Оставь, Калмыков! Истину нечего опровергать.
- Какая уж там истина…
- Да ведь это же общеизвестно. Что ты притворяешься?
- Внимание, гас-па-да афицеры! - крикнул Чубов и, театрально раскланиваясь, указал на Бунчука: - Хорунжий Бунчук сейчас начнет вещать по социал-демократическому соннику.
- Петрушку валяете? - ломая глазами взгляд Чубова, усмехнулся Бунчук. - А впрочем, продолжайте - у всякого свое призванье. Я говорю, что мы не видим войны со средины прошлого года. С той поры, как только началась позиционная война, казачьи полки порассовали по укромным местам и держат под спудом до поры до времени.
- А потом? - спросил Листницкий, убирая шахматы.
- А потом, когда на фронте начнутся волнения, - а это неизбежно: война начинает солдатам надоедать, о чем свидетельствует увеличение числа дезертиров, - тогда подавлять мятежи, усмирять кинут казаков. Правительство держит казачье войско, как камень на палке. В нужный момент этим камнем оно попытается проломить череп революции.
- Увлекаешься, милейший мой! Предположения твои довольно-таки шатки. Прежде всего, нельзя предрешить ход событий. Откуда ты знаешь о будущих волнениях и прочем? А если мы предположим такую вещь: союзники разбивают немцев, война завершается блистательным концом, - тогда какую роль ты отводишь казачеству? - возразил Листницкий.
Бунчук скупо улыбнулся.
- Что-то не похоже на конец, а тем более блистательный.
- Кампанию затянули…
- И еще туже затянут, - пообещал Бунчук.
- Ты когда из отпуска? - спросил Калмыков.
- Позавчера.
Бунчук, округляя рот, вытолкнул языком клубочек дыма, бросил окурок.
- Где побывал?
- В Петрограде.
- Ну, каково там? Гремит столица? Э, черт, чего бы не дал, чтобы пожить там хоть недельку.
- Отрадного мало, - взвешивая слова, заговорил Бунчук. - Не хватает хлеба. В рабочих районах голод, недовольство, глухой протест.
- Благополучно мы не вылезем из этой войны. Как вы думаете, господа? - Меркулов вопрошающе оглядел всех.
- Русско-японская война породила революцию тысяча девятьсот пятого года, - эта война завершится новой революцией. И не только революцией, но и гражданской войной.
Листницкий, слушая Бунчука, сделал неопределенный жест, словно пытаясь прервать хорунжего на полуфразе, потом встал и зашагал по землянке, хмурясь. Он заговорил со сдержанной злобой:
- Меня удивляет то обстоятельство, что в среде нашего офицерства есть такие вот, - жест в сторону ссутулившегося Бунчука, - субъекты. Удивляет - потому, что до сих пор мне не ясно его отношение к родине, к войне… Однажды в разговоре он выразился очень туманно, но все же достаточно ясно для того, чтобы понять, что он стоит за наше поражение в этой войне. Так я тебя понял, Бунчук?
- Я - за поражение.
- Но почему? По-моему, каких бы ты ни был политических взглядов, но желать поражения своей родине - это… национальная измена. Это - бесчестье для всякого порядочного человека!
- Помните, думская фракция большевиков агитировала против правительства, тем самым содействуя поражению? - вмешался Меркулов.
- Ты разделяешь, Бунчук, их точку зрения? - задал вопрос Листницкий.
- Если я высказываюсь за поражение, то, следовательно, разделяю, и было бы смешно мне, члену РСДРП, большевику, не разделять точки зрения своей партийной фракции. Гораздо больше меня удивляет, Евгений Николаевич, что ты, человек интеллигентный, политически безграмотен…
- Я прежде всего преданный монарху солдат. Меня коробит один вид "товарищей социалистов".
"Ты прежде всего болван, а потом уж самодовольный солдафон", - подумал Бунчук и загасил улыбку.
- Нет бога, кроме аллаха…
- В военной среде была исключительная обстановка, - словно извиняясь, вставил Меркулов, - мы все как-то в стороне стояли от политики, наша хата с краю.
Есаул Калмыков сидел, обминая вислые усы, остро поблескивая горячими монгольскими глазами. Чубов лежал на кровати и, вслушиваясь в голоса разговаривающих, рассматривал прибитый к стене, пожелтевший от табачного дыма рисунок Меркулова: полуголая женщина, с лицом Магдалины, томительно и порочно улыбаясь, смотрит на свою обнаженную грудь. Двумя пальцами левой руки она оттягивает коричневый сосок, мизинец настороженно отставлен, под опущенными веками тень и теплый свет зрачков. Чуть вздернутое плечо ее удерживает сползающую рубашку, во впадинах ключиц - мягкий пух света. Столько непринужденного изящества и подлинной правды было в позе женщины, так непередаваемо красочны были тусклые тона, что Чубов, непроизвольно улыбаясь, залюбовался мастерским рисунком, и разговор, достигая слуха, уже не проникал в его сознание.
- Вот хорошо-то! - отрываясь от рисунка, воскликнул он, и очень некстати, потому что Бунчук только что кончил фразой:
- …царизм будет уничтожен, можете быть уверены!
Сворачивая папиросу, едко улыбаясь, Листницкий посматривал то на Бунчука, то на Чубова.
- Бунчук! - окликнул Калмыков. - Подождите, Листницкий!.. Бунчук, слышите?.. Ну, хорошо, допустим, что эта война превратится в гражданскую войну… потом что? Ну, свергнете вы монархию… какое же, по-вашему, должно быть правление? Власть-то какая?
- Власть пролетариата.
- Парламент, что ли?
- Мелко! - улыбнулся Бунчук.
- Что же именно?
- Должна быть рабочая диктатура.
- Вон ка-ак!.. А интеллигенции, крестьянству какая же роль?
- Крестьянство пойдет за нами, часть мыслящей интеллигенции тоже, а остальных… а с остальными мы вот что сделаем… - Бунчук быстрым жестом скрутил в тугой жгут какую-то бумагу, бывшую у него в руках, потряс ею, процедил сквозь зубы: - Вот что сделаем!
- Высоко вы летаете… - усмехнулся Листницкий.