3
Третья поездка с Таней была тоже осенью. Костя отвозил инженера Новикова на вокзал. Тот вышел из заводоуправления в поношенном дорожном плаще с пузатым портфелем и новеньким модным чемоданчиком. На лице обычная деловитость и строгость. Даже в вылинявшем пиджаке, в потертой сорочке и стареньком галстучке человек этот выглядел солидно. Фетровая шляпа высокая, прямая, напыщенная, под стать характеру ее хозяина. Бородулин слышал, как молодая конторская женщина говорила о Новикове: "Этот что ни наденет, все как с иголочки". И добавила с усмешливым довольством: "И голова кверху". Косте вспомнилась фраза: спелый колос голову клонит, пустой - поднимает кверху. Он недавно услышал ее от старичка-соседа, и она удивила его пронзительной правдой.
Из конторы выскочила Таня, как-то по-особому грустная и озабоченно-оживленная.
- Федор Васильевич, я хотела с вами поговорить.
- Неужели ты не понимаешь, что сейчас не время. - Голос вежливый, но в нем какое-то легкое пренебрежение.
- Я поеду с вами.
Она быстро и аккуратно села в машину.
- Ну, куда ты поедешь?
- В магазине у вокзала продают скрепки.
- В субботу приеду. Тогда и поговорим… Поезжайте, Константин Иванович.
Было холодно и пасмурно. Воздух густ, сыр и затхл. Мокрый асфальт неприятно поблескивал.
- Вы перестали приезжать к нам. - В ее тихом голосе заметная обида.
- Ну, ты же знаешь, что я был очень занят.
- А в воскресенье?..
- Я постараюсь.
- Что постараетесь?
- Давай поговорим потом, Танечка. Я тебе позвоню.
"Она уже надоела ему".
- Вы обижаете меня.
Таня не стеснялась Кости. Будто его и нет. Бывалые мужики говорили Бородулину: если женщины по-настоящему любят, они не боятся огласки.
- Грешно говорить такое, Танечка. Аллах все видит, все слышит и накажет тебя.
- Как на ходулях хожу.
- Земля любит людей серьезных, которые твердо ступают на нее, а не таких, которые вытанцовывают, - дружески насмешливо сказал Новиков. - Отвлекись. Я тебе задам загадку: две стоящих, две ходящих и два минующих. Что это такое? А?! Земля и небо. Солнце и луна. День и ночь.
- К чему вы это? - Она незнакомо, как-то нехорошо засмеялась.
Костю удивлял не только смех, но и внешний вид девушки: накрасила губы и подчернила ресницы, чего не делала раньше. Костя на днях видел жену Новикова. Высокая, красивая и тоже накрашенная. Вышагивает с твердостью офицера-строевика.
- И не хмурься. А то будут морщины. Советую заняться волевой гимнастикой лица. Дурное настроение действует и на сердце. А оно у нас одно. У человека многое сдвоено. Ноги, руки, легкие, почки. Головной мозг, и тот из двух частей-полушарий. А вот сердце, главный мотор наш, почему-то одно. Кто в радости ликует - время мчится, в тоске же час один как десять длится. Это еще Шекспир сказал. Похмурься маленько, если уж так охота, и, недохмурившись, а точнее, отхмурившись и ни в коем случае не допуская перехмуривания, снова улыбайся.
- Смеетесь.
Костя делал вид, будто не слушает их разговоры. А на самом деле… Каждое слово Новикова било его будто палкой по голове. Костя всегда недолюбливал этого инженера. А сейчас просто-таки не терпел его. Было жаль Таню. И в то же время в мозгу копошилась гаденькая мыслишка: "Ну, что ж… Ты получила свое". Он никогда не был таким вот злым. И это пугало его. Он едва сдерживался, чтобы не крикнуть девушке: "Зачем ты унижаешься? Выходи из машины. Выходи!" Хотелось нагрубить Новикову.
Обратно ехал медленно. И было у него такое чувство, будто его крепко обидели и унизили. Таня сходила в магазин. И теперь сидела, понурившись. Молчала.
- Зря вы с ним так… - тихо сказал он деревянным голосом.
- Как?
- Да вот… как слышал. - Он не знал, что говорить.
- А вам-то какое дело?!
Голос злой. И глаза уже не голубые, а какие-то синие. Костя впервые видел ее такой злой. Она и вроде бы не она.
- Не обижайтесь, пожалуйста. Ведь я хотел, как лучше.
- Кому лучше? Какое вам всем до этого дело? Что вы все лезете? - Кажется, вот-вот заплачет.
- Ну, ей-богу, зря вы на меня, Татьяна Петровна. Я не хотел… ничего плохого.
- Остановите машину. Я выйду.
- Да вы что?!
- Остановите, говорю!
Она с сердитой быстротой выскочила из машины. Все это так не походило на нее.
Он не спал до глубокой ночи. Вспоминал, что и как было, ему казалось, - он отчетливо слышит Танин обиженный голос: "Ну, кому какое дело?.."
Остроугольная половинка месяца усмешливо глядела на него через кривую оконную раму. Было пусто. Одиноко. И погано на душе. В какое-то мгновение ему вдруг, захотелось покончить с собой. Это наплыло внезапно, как сердечный приступ. Но он тут же испугался этих мыслей и обругал себя.
"Такое мгновенное настроение, наверное, и толкает людей к концу. Надо сдержать себя, выждать…"
Все, конечно же, знали о связи Новикова с Таней. И, как обычно бывает, ничего не знала, не ведала только жена инженера. Костя видел, как она снисходительно командовала мужем, видать, считала, что он весь у нее в руках. Потом вездесущие конторские женщины стали болтать, что Новиков "бросил Таню". Будто это вещь, которую можно бросить. Костя подробно расспрашивал у счетовода Ниночки, как там у них идут дела в бухгалтерии, задавал наводящие вопросы, стараясь что-нибудь да выведать о Тане. Однако простодушная Ниночка все это поняла по-своему. И начала кокетничать. Видать, не против пофлиртовать. Его все время тянуло на второй этаж, туда, где бухгалтерия. В субботу под вечер пошел к ним и заговорил. Так, о пустяках: на базаре продают карасей. А матушка Танина, как он слышал, любит рыбу. Таня ответила с отчужденной вежливостью: "Спасибо", - и уткнулась в бумаги. Чувство радости у Кости, в который уж раз, сменилось горечью. Иногда он ходил за девушкой как тень, проклиная в эти минуты самого себя.
И однажды, встретив его в пугающе звучном коридоре, Таня сказала вполголоса, виновато глядя на него:
- Я понимаю вас, Константин Иванович. Не обижайтесь на меня, пожалуйста. Вы добрый, хороший. Но… ничего у нас с вами не получится.
Нет, в нем жила все же какая-то затаенная страсть, неясная даже ему самому. Он это понял, когда стал учиться в вечерней школе, а потом в институте. Учеба исподволь и властно захватывала его.
4
- Слушаю, - сказал Константин Иванович утомленным хрипловатым голосом.
В трубке послышался секундный приглушенный вздох. И мелодичный протяжный женский голос проговорил с уверенной неторопливостью:
- Мне главного инженера товарища Бородулина.
- Я слушаю вас.
- Это вы, Константин Иванович? Здравствуйте! Добрый день! Как у вас изменился голос. Я ни за что не узнала бы. Это - Сыромятникова Татьяна Петровна.
- Что вы хотели?
- Неужели вы не помните меня, Константин Иванович. - В ее голосе неприкрытая досада. - После войны вы на литейно-механическом работали. А я в бухгалтерии. И когда-то мы ездили с вами в Михайловку.
Вспомнил! Все враз вспомнил.
- Я вам не мешаю?
- Нет. Говорите.
Трубка молчала. Опять сверхкороткий, чуть слышный вздох.
- Мне очень хотелось бы встретиться с вами, Константин Иванович. Не смогли бы вы приехать ко мне, а? Посидели бы, поговорили. Хотя бы минут на десять.
- Хорошо, постараюсь.
Ее голос не взволновал его. Было только любопытство.
- Я как-то утеряла вас из виду. Я, конечно же, знала, что вы стали инженером. А тут вдруг читаю в газете: "Главный инженер приборостроительного завода Константин Иванович Бородулин". - Она сдержанно засмеялась.
"Почему вдруг?" - удивился Бородулин. Главным инженером он работает уже шестой год. В местной газете о нем упоминали не раз и не два.
- А где работает ваша жена, Константин Иванович? И есть ли у вас дети?
- Моя жена умерла. Еще в позапрошлом году. От лейкоза. Со мной живут моя дочь, зять и внук.
- Моя мама тоже померла. Еще лет пятнадцать назад.
Разговор никчемушно затягивался. А в кабинете у Бородулина сидели люди из цеха. И он категорично проговорил:
- Ну, всего доброго!
Константин Иванович не думал ехать к этой женщине. Столько лет прошло-пролетело. Мало ли кого он знал и с кем встречался когда-то.
Под Новый год пришла поздравительная открытка от Сыромятниковой. Четкий, каллиграфический почерк. Обычные, в сущности, банальные праздничные слова. И в конце мелкими буковками:
"Вы обещали заехать. Я очень жду".
И Бородулин решил съездить. Зачем? Он бы и сам на этот вопрос не ответил. Странно, что он, бывший шофер, давным-давно не брался за руль. И нет у него собственной машины, хотя денег достаточно, чтобы купить ее. Константин Иванович уже не помнит, когда был в Заречье, где проживала Сыромятникова и где в былые времена сам он с матерью снимал комнатушку в ветхом домике у ветхой одинокой старушки. Приборостроительный на другой окраине города. Архаичный деревянный мост, появившийся еще при царе Горохе, много лет назад осел, прогнулся, его сломали, выше по течению реки построили железобетонный мост - этот десятки машин выдержит, и зареченский поселок оказался как бы в стороне от города, пригородной деревушкой.
- Где-то здесь было так называемое Блудное поле, - сказал он пареньку-шоферу, который вел себя с начальством излишне сдержанно и, по своему обыкновению, молчал.
- Не знаю, Константин Иванович. Какое-то чудное название. - Шофер ухмыльнулся.