- Не верьте болтунам! Они хотят нас рассорить с рабочими. Я сам был питерским мастеровым и знаю, - рабочий человек не пойдет против свободы. Если питерцы бастуют, - значит, припекло. Они не только за себя хлопочут, а и за нас. По-иному рабочий класс никогда не поступал. Кто дал слово союзникам драться до последнего солдата? Царь и министры! Кому они его давали? Французским и английским буржуям! Так мы-то тут при чем?
- А вы газеты читаете? - пытаясь уязвить солдата, спросил штабной агитатор.
- Читаем, - ответил Алешин. - Только не буржуйские листки, которые вам по душе, а свою "Солдатскую правду". У меня есть предложение: чтобы не было никаких сомнений, выберем делегатов и пошлем в Питер. Пусть они разведают, так ли все на самом деле, как нам здесь расписывают. Я не доверяю людям в чистых шинельках.
- Верно, своих послать надо! Пусть поглядят и скажут, - поддержали его фронтовики.
- Предлагаю Рыбасова из взвода пулеметчиков! - выкрикнул кто-то из толпы.
- А я- Алешина! - предложил председатель полкового комитета, открывавший митинг. - Раз он в Питере работал, - значит, все ходы-выходы знает. Скорей разнюхать сумеет.
- Конечно! Давай Алешина.
Фронтовики выбрали для отправки в столицу трех человек: Алешина, рябого пулеметчика Кузьму Рыбасова и бывшего таежного охотника - Федула Кедрина из взвода разведки.
Получив на неделю сухой паек, делегаты не мешкая, на двуколке пулеметчиков добрались до ближайшей станции.
Езда по железной дороге в дни войны была нелегкой. Поезда шли переполненными. Фронтовики вначале устроились на крыше товарного вагона. Только в пути им удалось перебраться на открытую платформу.
До Петрограда, пересаживаясь с одного поезда на другой, они добирались более трех суток. От пыли и паровозной копоти солдаты стали похожи на трубочистов. Выйдя из вокзала на шумный проспект, фронтовики задумались, - куда же пойти?
- Первым делом в баню, - предложил Алешин. - А то в комендатуру заметут.
Так и сделали: пошли в самую дешевую баню, вымылись и поехали на Выборгскую сторону.
Алешин помнил, где ютились родственники жены… Он привел солдат во двор, отыскал знакомую подвальную дверь. Она была заперта на ключ.
- Неужто все на работе?
Дмитрии Андреевич заглянул в окно. Мутное запыленное стекло плохо пропускало дневной свет. Все же Алешин разглядел: комната имела явно нежилой вид. "Не стряслось ли что с ними?" - встревожился он.
- Эй, дворник!
- Чего вы тут ищете, служивый? - спросила бабушка, появившаяся во дворе. Она не узнавала зятя.
- Здравия желаем, Дарья Феоктистовна! - по-солдатски громко приветствовал он ее.
- Господи! - всплеснув руками, воскликнула Дарья Феоктистовна. - Никак Дмитрий? - Старуха бросилась обнимать его. - Заждались тебя Луша с Катюшкой! Как же ты попал к нам? - начала было расспрашивать она, но тут же спохватилась. - Чего же мы во дворе? Пошли в дом.
- Я не один, товарищи со мной.
- Будем рады и товарищам. Милости просим!
Солдаты поднялись за ней во второй этаж. Увидев в приставской квартире натертый до блеска паркетный пол, ковры и мягкие диваны, они неловко замялись.
- Что же вы? - не понимала их смущения старуха. - Проходите в комнаты.
- Боимся, как бы окопной скотинки не напустить, - сказал Рыбасов. - Копоть-то в бане смыли, а живность осталась. Нам бы постираться да шинельки почистить.
- Ах вот вы чего! - усмехнулась Феоктистовна. - Тогда придется в нашу старую квартиру.
Она повела солдат вниз. Простые табуреты, столы, покрытые протертой клеенкой, и топчаны, застеленные старьем, фронтовикам пришлись по вкусу. Рыбасов скинул с плеч вещевой мешок и сказал:
- Вот это для нашего брата! А то после таких хором трудновато будет в окопы вертаться.
Бабушка, достав заплатанное, но чисто выстиранное белье деда, положила его перед солдатами и приказала:
- Надевайте пока это, а свои шмотки - в котел, на выпарку! И ты, Дмитрий, снимай, - обратилась она к зятю. - Твою одежду Луша бережет. Можешь в вольное переодеться.
- Спасибо, мамаша. Нам бы еще чайку да выспаться.
- Сейчас, сейчас, милый, - засуетилась старуха. Она затопила плиту и пошла наверх за чайником.
Солдаты развязали свои вещевые мешки и выложили на стол селедки, консервы, крупу, хлеб.
Катя в этот день пришла с работы рано. Столкнувшись на лестнице с матерью, у которой по-молодому светились глаза и каким-то необыкновенным румянцем пылало лицо, девушка поняла, что в доме радость.
- Отец приехал, да?
- Здесь, - радостно ответила мать. - Иду хоть пивца достать…
Катя хотела немедля бежать к отцу, но мать остановила ее:
- Не ходи; они намучились в дороге и теперь спят.
Пока мать ходила за пивом, бабушка с дворничихой успели высушить и выгладить солдатские штаны и гимнастерки.
Кате не терпелось скорей увидеть отца. Она тайком спустилась в подвал и, пройдя кухню, постучала в дверь. Из бабушкиной комнаты вышел отец. Лицо его было в мыльной пене.
- Вам кого? - не узнавая ее, спросил он. Но, вглядевшись, вдруг раскинул руки и воскликнул: - Катюшка! Да ты прямо невестой стала... на улице нипочем бы не узнал!
Он обнял ее, поцеловал, а потом распахнул дверь и гордо сказал товарищам:
- Смотрите, какая у меня дочь красавица!
- Да ты мне все лицо мылом измазал! - смеясь, укорила его Катя.
Отец ахнул:
- Ой, прости. Забыл, что намылился…
И он бросился вытирать полотенцем ее щеки и волосы.
- Оплошал! - смеялись солдаты. - Совсем одичал в окопах.
За стол Катя села рядом с отцом. Дмитрий Андреевич почти не изменился за эти годы, только волосы немного поредели, чуть посеребрились виски. Девушка тайком погладила шершавую руку отца и негромко спросила:
- Ты надолго к нам?
- Нет, дня на два, на три, - ответил он. - Мне бы Гурьянова побыстрей увидеть. Жив он?
- Жив, и тетя Феня из ссылки вернулась.
Солдаты, приехавшие с отцом, были уже немолодыми людьми. Рябому пулеметчику шел сороковой год; он то и дело вспоминал свою Феклушу и четверых ребятишек, оставленных в сибирской деревне. А бородатый разведчик Кедрин оказался неразговорчивым. Он отвечал односложно: "эге", "так", "нет", а если фраза была длинней, то обязательно прибавлял слово "однако".
Выпив по стопке пива и водки, солдаты ели густой красно-золотистый борщ и нахваливали бабушку. Катина мать подливала им в тарелки и приговаривала:
- Кушайте, кушайте на здоровье!
После ужина Рыбасов и Кедрин надумали посмотреть город. Кате не хотелось расставаться с отцом; она отправилась вместе с ним показывать сибирякам столицу.
Они пешком перешли через Сампсониевский мост на Петроградскую сторону. Посмотрели на татарскую мечеть, на сверкавший зеркальными стеклами дворец балерины Кшесинской и вышли на Троицкий мост. Отсюда хорошо был виден едва зеленевший Летний сад и набережная, застроенная дворцами.
Задержав сибиряков посреди моста, Катя повернулась к Петропавловской крепости и, глядя на позолоченный шпиль и ангела, видневшегося на вершине, стала рассказывать, когда и зачем Петр Первый воздвиг эти серые стены на островке против излучины реки.
Дмитрий Андреевич внимательно слушал свою дочь и про себя хвалил: "Умница!"
Миновав пустынное, плотно утоптанное солдатскими ногами Марсово поле, они по Миллионной улице вышли к Зимнему дворцу. О царском дворце сибиряки немало слышали. Они помнили песню о порт-артурском солдате-калеке:
"... Толпа изнуренных рабочих
Решила пойти ко дворцу
Защиты искать... с челобитной
К царю, как родному отцу….
Надевши воскресное платье,
С толпою пошла и она,
И… насмерть зарублена шашкой
Твоя молодая жена...
- Но где же остался мой мальчик? Сынок мой?.
- Мужайся, солдат..
Твой сын в Александровском парко
Был пулею с дерева снят".
Солдаты с интересом разглядывали площадь, на которой царь расстрелял рабочих в 1905 году, и Александровский парк.
- А кто теперь во дворце? - спросил Рыбасов.
- Говорят, министры Временного правительства хотят сюда перебраться, - ответила Катя.
- Однако, подходящие хоромы выбрали! - отметил Кедров.
От Дворцовой площади начинался Невский проспект. Он был шумным и людным. Панели занимала разодетая фланирующая публика. По деревянным торцам мостовой проносились лакированные пролетки на дутых шинах, открытые автомобили и позванивающие, наполненные ярким светом трамваи..
Солдат то обдавало запахом дорогих духов и пудры, то винным перегаром, то прогорклым чадом шашлычных, от которого першило в горле. И всюду, куда ни падал взгляд, они видели хлыщеватых, напомаженных и откормленных офицеров, одетых в хромовые сапоги, отутюженные галифе и ловко сшитые мундиры, френчи.
Фронтовиков раздражал беспечный смех, доносившийся со всех сторон. Смеялись пышно разодетые женщины, усаживаясь с офицерами в открытый автомобиль; хихикали девицы, оглядываясь на юнкеров; гоготали извозчики, потешаясь над пьяной продавщицей цветных воздушных шаров. Смех то возникал на мостовых, то переносился на панели, то забивался в подвалы пивных баров и грохотал снизу, как из бочки, то вместе с музыкой вырывался из открытых окон увеселительных заведений. Слишком много смеха в дни войны!
- Эх, пулемет бы сюда! Почистил бы я эти панели, - сказал Рыбасов. - Тошно смотреть на эту шушеру.
У Фонтанки они свернули влево и пошли по набережной; Катя с отцом шагали впереди, а сибиряки, закурив трубки, - позади.
Дмитрий Андреевич, обняв дочь за плечи, сказал:
- Ну, рассказывай, как жила без меня.