Люди спохватились, начали нормально дышать, загалдели и развеселились.
Растроганные генеральским рукопожатием, офицеры подошли к кухням.
- Пошли в будку, Синюк, - благостно улыбаясь, сказал майор. - Есть кое-какие новости, товарищ генерал привез из Округа.
В штабной машине развернули привезённую газету.
"Сообщение ТАСС" - в углу, на третьей странице.
"В ноте, представленной… китайская сторона валит с больной головы на здоровую… якобы в районе Благовещенска… с участием тысяч солдат и сотен танков… выдумки, направленные на разжигание… соответствующие компетентные органы… никакие передвижения и тем более маневры не производятся… очевидное желание поставить факты с ног на голову… каждому ясно, что… противоречили бы самой сути внешней политики СССР… еще раз разоблачили себя… как говорит русская пословица…"
- Учениям, видимо, конец, - резюмировал Жигаев. - А сейчас нам приказано всемерно усилить маскировку, свести передвижения к минимуму.
- Да мы и так затаились! Как с водой в жопе! - по-мужицки пошутил Синюк.
- Ты не остри! Езжай и принимай дополнительные меры! Как позиция?
- Оборудуем… Не знаю, что получится…
- Получиться должно то, что тебе приказали! Я приеду проверю!..
Бревна горели уже третий день, ямы углубились на полметра, но Синюк беспокоился, ожидал проверки, всех дергал и понукал, отравлял нервы и себе, и другим.
- Что вы будоражите всех? - не выдержал Казаков. - Ни земля от этого не оттает, ни работа не ускорится.
- Приказ! - кричал Синюк. - Раз приказали, надо выполнять!
- Вы с этим приказом носитесь, как дурень со ступой! Хоть одна блядь приехала к нам за это время? - раздражался Петров. - Никто и не приедет! Сказано же - главное, сидеть тихо! Нашу активность будут оценивать по уровню тишины, а не по степени готовности этих говняных позиций.
Солдаты, встревоженные плохим настроением командира, предложили сделать все из снега. Кто там будет вникать, минометы закопаны, вот и хорошо, молодцы, поработали на славу.
Идея оказалась плодотворной.
Воспользовавшись отсутствием капитана, батарея быстренько соорудила нечто вроде снежной крепости. Из глубоких окопов торчали только дульные тормозы минометов, просторные гнезда для мин и хода сообщения придавали позиции неприступный вид, даже землянки выкопали в снегу, накрыли ветками, запорошили снегом.
На поляне снега не хватило, собранные на сопках большие кучи его подтаскивали волоком на кусках брезента. То там, то здесь рассыпали пригоршни земли, вроде бы она проступает из-под снега, небрежно, мол, замаскировали.
Довольные, забрались чуть повыше, на сопку, посмотреть, как все это выглядит. Издалека позиция производила самое благоприятное впечатление - грозное, с умом сделанное оборонительное сооружение.
Насупившись, Синюк долго смотрел на этот потешный городок, сплевывал и вытирал каждый раз губы, но не кричал и не приказал разрушить, молча ушел в палатку.
За обедом шутил.
Разделенная радость
- Двадцать третий, отвечай! Как слышишь меня? Прием! Двадцать третий! - с монотонным упрямством повторял голос.
Сырец беспокоится, злорадствовали минометчики, пусть поволнуется, в следующий раз умнее будет.
- Ладно, надо ответить, у него и так яйчишки от страха взопрели. Пожалеем… - Казаков взял микрофон.
- Здесь двадцать третий, - сказал он. - Не кричи, дурак! Пришли твои, успокойся!
- Это ты, баран? - обрадовался командир первой роты. - Чего ж вы, суки, молчали, едать вас не переедать?! Как поняли? Прием!..
Лейтенант Сырец, изнывая под бременем неразделенной радости, не находил места. Как же другим сообщить, томился он, если рацию включать нельзя? Новость была первой величины - учения заканчиваются, завтра домой, случайно подслушал в штабе лейтенант.
Ближайший сосед, батарея Синюка, находился в трех километрах.
И командир роты не вытерпел, решил послать связистов, обрадовать Казакова и Петрова, нет больше сил молчать.
Посылая двух "стариков", лейтенант не учел одного.
Один из них был грузин, другой казах, до службы в жизни не видели леса, боялись и не знали его.
Солдаты заблудились.
Начало смеркаться.
Обеспокоенные, хотели возвращаться назад, по своим следам, но в темноте разобрать, куда идти, было невозможно. Грузин залез на дерево, может, огни увидит, казах в тоске ходил кругом, держась рукой за ствол. Кричали изо всех сил, до головокружения и потемнения в глазах, соло и дуэтом, зажав руками уши. Отчаянные их вопли донеслись до минометчиков, и толпа храбрецов-добровольцев нашла связистов в трехстах метрах от батареи, охрипших и дрожащих, с крупными замерзшими каплями на кончиках носов.
Новость была доставлена, радость разделена, проклинающий себя Сырец измочалил нервы у радио, гонцы с шумом прихлебывали сладчайший чай. Ликующая батарея поорала песни, быстренько. заснула, а наутро бросилась укладываться, предотъездная лихорадка теребила людей, даже аппетит пропал.
На вершине крутоскатой сопки толпилось множество офицеров.
Редкие сосны на склонах не мешали просматривать обширное поле, ровно покрытое снегом, с заборчиком леса в далеке-далеке. Подножие сопки опоясывала дорога, сотни машин и бронетранспортеров вытянулись в бесконечную колонну.
Девяностый полк был готов к маршу, ждал.
В четырнадцать ноль-ноль второй батальон начал атаку…
- В отличие от культурного театра военных действий, - говорил начальник штаба, объясняя цель показательного учения, - в условиях горно-таежной местности мы не можем создать сплошную линию обороны. Поэтому наша задача удерживать опорные пункты, ротные и батальонные, зачастую расположенные на несколько километров друг от друга. И в случае ядерного удара так имеется большая вероятность выжить. Это, так сказать, нетрадиционный способ… А вот в атаку мы учим солдат ходить по-дедовски, цепью и пёхом. Хотя современная военная наука предлагает нам совсем иную тактику, - рассредоточение и на колесах. Сейчас посмотрим… Слева держит оборону третья рота, второй батальон начинает атаку справа…
Солидно, не спеша стреляя из пулеметов, десяток бронетранспортеров выдвинулся из леса и ходко пошел по глубокому снегу.
Силуэты машин матово темнели на белом фоне, кудрявые молочные струи тянулись за ними, снег слепящими пятнами вспыхивал в лучах солнца, и красненькие звездочки выстрелов бойко мигали в этом блеске, вносили веселость в быстро наскучившее равномерное движение бронетранспортеров, издалека очень напоминавших детские гробики.
За полтысячи метров до линии обороны они остановились, слегка поворачивая башнями, участили огонь. Распахнулись бронированные створки люков, солдаты суетливо выпадали на снег, группками, постреливая, побежали, экономя силы, в атаку. В белых маскхалатах, бросая дымовые шашки и взрывпакеты, атакующие доковыляли до позиций третьей роты и, переводя дыхание, сели в снег.
Задача была выполнена, оборона взломана…
Воплями подбадривая себя, младший командный состав полка ринулся вниз, к дороге, к теплым кабинам. Ускоряя бег, переходя на отчаянный скок, размахивая руками, толпа, ревя и улюлюкая, неслась по крутому, заснеженному склону, отталкиваясь руками от попадающихся на пути сосен. Последний, обрывистый участок, преодолели, скользя на задницах, как на санках, подхватив руками полы полушубков, задрав ноги, оставляя в снегу глубокие борозды. На задницах же вылетали на дорогу, на четвереньках, как можно проворнее, отползали подальше от обочины, сверху неуправляемо летели тела отставших, кувыркаясь и катясь, налетали друг на друга.
Солдаты дико радовались, офицеры, вытряхивая снег из валенок и рукавов, заходились в хохоте, гоготали, орали, визжали.
Удовольствие получили все.
Ночной марш был задуман как венец недельных учений.
Двинулись, как только стемнело, часов в пять вечера.
В полвосьмого утра пятидесятикилометровый марш был закончен.
Никто не опоздал, полк дошел без потерь, довольно хмурился Терехов, принимая рапорты.
- Спать, отдыхать всем! Если выедем в полдень, к вечеру будем дома! Порадуем жен! Сегодня ведь восьмое марта, женский день, - сказал командир полка и пошел в свою машину бриться, улыбаясь при мысли о доме…
Изысканнейшие яства ломили стол.
Каждая женщина принесла свое фирменное блюдо, не постояла за расходами, не пожалела времени. Праздник все-таки, Женский день, да к тому же без пьяных мужей, без нервотрепки, празднуй в свое удовольствие, по-человечески.
В лучших платьях, подкрашенные, со свежим маникюром и тщательно причесанные, они оживленно рассаживались, с шутками наполнили рюмки и торжественно выпили.
Впереди вечер, танцы в клубе, хотя и почти без мужиков, одни строители остались в поселке, по очереди придется танцевать.
- На безрыбье и рак рыба, на безмолвье и жопа соловей! - хохотала раскрасневшаяся Маша, хозяйка дома. - Я за себя не волнуюсь! Я, если захочу, скучать не буду!
По всей видимости, за себя не волновался никто, женщины шумно болтали, смеялись, выдумывали смешные тосты.
Наперебой вспоминали вчерашний концерт в клубе, приезжего красавца-конферансье. Вот талант, восхищались, и поет человек, изображает тещу и голоса птиц, бьет чечетку и фокусы показывает.